Тверской Баскак. Том Третий - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

лавке и жду. Ярослав уже спит, но у меня особое право приходить в любое время, и все слуги в тереме это знают, и потому вопросов не задают.

Вышел ближний княжий слуга Афанасий и, выслушав мое желание увидеться с князем прямо сейчас, тяжело вздохнул. Хотел что-то спросить, но еще раз глянув на меня, понял, что ответа не будет, и ушел докладывать Ярославу.

Ждать пришлось долго. Прошло не менее получаса, прежде чем я услышал шаркающие шаги. Вскоре появился Афанасий со свечой в руке и поставил ее на стол. За ним вошел Ярослав. Его взгляд красноречивее слов прокричал — какого черта?!

Выждав, пока слуга закроет за собой дверь, я обратился к князю.

— Прошу тебя, княже, не суди меня строго, но дела таковы, что утром может быть уже слишком поздно.

— Хорошо, я слушаю тебя, консул. — Он плотнее закутался в парчовый халат и присел на лавку.

Я же остался стоять и, глядя князю прямо в глаза, начал говорить.

— Я не буду тебя, княже, ни в чем убеждать, или отговаривать. Ты князь, и тебе лишь одному решать, как поступить. Я лишь расскажу тебе одну притчу.

Ярослав не отводит глаз и не удивляется. Мы оба понимает, о чем идет речь.

Секундная пауза, и я продолжаю:

— Будучи уже на смертном одре, один очень знаменитый император завещал свою корону младшему сыну Андрею. Его главный советник и душеприказчик удивленно переспросил его, почему Андрею, ведь твой старший сын Александр. Он и силен, и красив, и превосходный воин. Армия любит его и готова идти за ним в новые славные походы.

Выслушав своего помощника, император грустно улыбнулся и ответил. Вчера я видел, как каменотес набирал в мешок камни. Он хотел унести как можно больше, но мешок лопнул, и все камни высыпались на землю. Глядя на него тогда, меня озарило прозрение. Я всю жизнь воевал и покорил пол мира, а теперь пришла пора подумать, как эту ношу удержать.

Я замолкаю, а Ярослав, поднявшись, задает всего один вопрос.

— Это все?

Наши глаза встречаются, и я вижу, что мы поняли друг друга. Склоняю голову в почтительном поклоне.

— Да, это все, что я хотел сказать тебе, князь!

Ни слова больше не говоря, Ярослав уходит, оставляя меня с надеждой, что мне таки удалось его убедить.

* * *

Над Тверью уже стоит глубокая ночь, и цоканье копыт наших лошадей разносится по улицам гулким эхом.

— Этот! — Остановив коня у дубовых ворот, Калида ткнул в них камчой. — Это терем Смоленского князя.

Оценив высокий забор и торчащие из-за него черепичные крыши, усмехаюсь.

— Обстоятельно отстроился князь Всеволод в Твери! Видно, что человек наперед смотрит.

Куранбаса скалится мне в ответ, а Калида, спрыгнув с коня, гулко стучит в ворота. Из-за забора тут же яростно забрехали собаки, и вскоре в приоткрытой калитке показалось заспанное лицо.

— Кто?! Чего надо?!

Вижу, Калида хочет повторить уже раз использованный аргумент, и опережаю его.

— Скажи Всеволоду Святославичу, что консул хочет поговорить с ним прямо сейчас.

Калитка вновь захлопнулась, а вскоре в оконце на втором этаже загорелся свет. Еще через пять минут послышалась вспыхнувшая в доме суета, и ворота распахнулись.

Оставляю своих друзей у крыльца и захожу в дом один. Дворовый ведет меня через коридор и отворяет передо мной дверь в горницу.

Оттуда лучится яркий свет, и слышится знакомый голос.

— Заходи, консул, уж коли пришел!

Делаю шаг через порог и вижу сидящего на лавке Всеволода. Поверх ночной рубахи он успел накинуть кафтан и даже сунуть босые ноги в сапоги.

— Рад тебя видеть, князь! — Склоняю голову в поклоне, а Всеволод тяжело вздыхает.

— Не скажу тебе того же, консул! Ночь-полночь, а ты как тать в темноте бродишь?! Что за спешка такая?!

Не обращая внимания на его бурчание, изображаю на лице участливую серьезность.

— Да вот тороплюсь от ошибки тебя уберечь, князь!

По тому как взлетели вверх косматые брови хозяина дома, понимаю, что он уже догадался, по какому поводу я примчался среди ночи.

— Это что ж за беда такая, из-за которой сам консул Твери не спит?! — Князь пытается бравировать, но я вижу, что он на взводе, и хожу сразу с козырей.

— Кому беда, а кому может и нет! Я тебе сейчас слово свое скажу, а ты можешь не отвечать. Просто выслушай и не перебивай!

Мы смотрим друг на друга глаза в глаза, и я начинаю так, словно пролог уже сказан.

— Ярослав Всеволович завтра брата не поддержит! Жидислав Старый тоже! Как впрочем и Мстислав Хмурый. — Говорю твердо и убедительно, хотя ни в чем не уверен. Знаю только, что проверить мои слова Всеволод уже не успеет, и играю на этом.

— Когда Василий Клинский завтра предложит кандидатом от княжей палаты Александра, ты поднимешь руку и вы с Василием окажетесь в меньшинстве. Предложение не пройдет, а вот я этот случай непременно запомню! На Василия мне плевать, и по нему сомнений нет! Его все едино убирать надо, уж больно ненадежен, но ты… — Делаю красноречивую паузу. — Ты дело другое! Мы с тобой хоть и не друзья, но князь ты правильный и город держишь справно. Я бы не хотел с тобой ссориться, но ведь мы оба понимаем. Если ты наделаешь глупостей, у меня не будет другого выхода!

Глава 12

Август 1251 года

Стоящая на столе спиртовая лампа разгоняет сумрак по углам кабинета и освещает лежащую передо мной кривую арабскую саблю.

Это моя сегодняшняя покупка. Зачем мне сабля?! Вы правы незачем! Но меня интересует не оружие, а то, что спрятано где-то внутри его. Во всяком случае я на это надеюсь, иначе деньги потрачены зря!

Вспомнив, как было дело, я улыбнулся. Вышло действительно курьезно.

Шел я сегодня мимо торговых рядов, и вдруг от оружейной лавки мне наперерез метнулся маленький круглый человечек в азиатском халате.

— О, величайший! Не проходи мимо, взгляни, какие бесподобные клинки я привез тебе из самого Дамаска.

Кричал он на таком странном диалекте арабского, что я тогда успел подумать, что Дамаском тут и не пахнет, а больше тянет на кипчакский с низовьев Волги.

Но это я мог позволить себе подумать, а вот идущему следом за мной Славомиру в такой ситуации думать не полагалось. Он сделал все так, как учил его Калида, бросился между мной и толстяком, сгреб того своими ручищами и, увлекая за собой, повалил на брусчатку.

Торговец не сопротивлялся, а только истошно орал.

— Вай-ме! За что! Я ничего не сделал!

Второй