Ключ. Возвращение странницы (сборник) - Патриция Вентворт

Мисс Сильвер бодро ответила:

– Семейные связи всегда трудно объяснить постороннему. Вы сказали, что фамилия вашей кузины Джослин?

– Да.

– Боже милостивый, вот это совпадение. Так случилось, что я возвращалась сегодня в город с некоей мисс Коллинз, которая собиралась встретиться с леди Джослин.

Линделл, без сомнения, удивилась и даже немного испугалась.

– С леди Джослин?

Мисс Сильвер неодобрительно кашлянула.

– А что, она тоже родственница?

– Да… она жена моего кузена Филиппа.

Это было сказано очень просто, и только когда слова были произнесены, Линделл поняла, что это неправда. Филипп был ее кузеном не больше, чем Перри, но при том что было очень просто объяснить, кто такой Перри, она затруднилась определить Филиппа. Между ней и Филиппом не было двоюродного родства, но убери это определение – и останется слишком много других уз. Она не могла произносить его имя, чтобы не чувствовать, как эти узы тянут ее за душу.

Мисс Сильвер, внимательно наблюдая за ней, почувствовала, что задела за что-то живое и причинила девушке боль. Человек менее наблюдательный и менее чувствительный вообще бы этого не заметил. Это было нечто легчайшее, мимолетнейшее – не по своей сути, а потому, что в этом девушка не признавалась даже себе.

Почти без паузы Линделл вдруг сказала:

– Но Анна не может сегодня ни с кем встретиться – по крайней мере, мне так кажется. Они как раз переезжают в новую квартиру на Тентерден-гарденс. Она сегодня днем перевезла вещи из Джослин-Холта и переехала сама. Лилла Джослин, та кузина у которой я гощу, уехала помогать ей распаковывать вещи. Я не понимаю, как может она поехать на встречу с мисс Коллинз.

– Мисс Коллинз определенно рассчитывала встретиться с мисс Джослин… – Мисс Сильвер помолчала и прибавила: –…под часами на вокзале Ватерлоо.

Линделл посмотрела на нее в некотором замешательстве. Она была сбита с толку и удивлена. Мысленным взором она видела узкую полоску света, золотой проволокой пробивающуюся из-за полуприкрытой двери. Она слышала, как чей-то голос сказал: «Вы могли бы с тем же успехом позволить мне самой написать Нелли Коллинз». Это мог быть голос Анны, но она не была уверена. И какой-то человек ответил: «Не вам судить об этом». Необъяснимое чувство страха и стыда, которое накатило на нее в том коридорчике позади парикмахерского зала, возникло снова. Ее пронизал легкий озноб. Она сказала:

– Не хотите ли еще чаю? Позвольте вашу чашку.

После этого вошел кто-то еще. Девушке уже не пришлось сесть рядом с мисс Сильвер. Когда она проходила мимо, ею завладела миссис Мергатройд, которой требовалось, чтобы кто-нибудь слушал, что она говорила о своей дочери Эдит и ее поистине необыкновенном малыше. И все это продолжалось, и продолжалось, и продолжалось – плавным бесконечным потоком, и единственное, что требовалось делать в ответ, – это кивать с понимающим видом и время от времени говорить: «Как чудесно!» У Линделл была в этом большая практика. Она, собственно говоря, не могла вспомнить времени, когда бы не знала Мергатройдов. Менялось лишь то, что мистер и миссис Мергатройд с каждым годом делались все толще и толще, несмотря на военное время, и так же постоянно возрастали достоинства Эдит.

Линделл сидела, внимательно глядя на лицо миссис Мергатройд, большое, круглое и белое, порой слишком напоминавшее ей сдобную лепешку.

Миссис Мергатройд считала ее очень хорошей слушательницей. Она была признательна Линделл и в добрейшей манере похлопывала ее рукой, когда наконец не появился Пелам Трент и не увел Линделл на мюзикл «Танцующие годы».

Глава 18

Квартира, которую сняли Джослины, была меблированной. Они расположились в ней почти с такой же легкостью, как если бы она была их собственной и они просто возвратились после краткого отсутствия. Филипп, глубоко несчастный и настроенный мыслями только на свою новую, требующую особого внимания работу, все еще находил невероятным, что три с половиной года во французской деревне развили в Анне организаторский талант, которого он определенно в ней не предполагал. Девушка, которая просто бросала свою шляпку, свое пальто, свой шарф там, где находила для себя удобным, превратилась в женщину, которая при минимальной помощи слуг содержала их квартиру в сияющей чистоте. Девушка, которая могла, вероятно, вскипятить чайник и, может быть, сварить яйцо или картофель, превратилась в женщину, которая готовила восхитительные обеды из продуктов военного времени. Когда он предложил привезти в город миссис Ремидж, она не пожелала об этом и слышать:

– Она будет здесь ужасно несчастна. Да в этом и нет нужды – я умею готовить.

– С каких пор? – спросил Филипп и получил в ответ ясный, твердый взгляд серых глаз.

– С тех пор как я пожила во Франции, милый. Прекрасное место для того, чтобы многому научиться, ты не находишь?

Эта маленькая сцена оставила после себя такой привкус, который сам по себе почти не ощущается, но остается в виде послевкусия. В целом дела шли легче, чем в Джослин-Холте. Им не приходилось сидеть вместе в ужасной пародии на solitue à deux[15]. У Филиппа всегда находилась работа, которую надо было закончить дома. Он мог привести с собой какого-нибудь приятеля. Анна встречалась со своими подругами. Она много звонила по телефону, приглашая одних на ленч, других – на чай, связывая нити, которые были оборваны почти четыре года назад. Ее активность стала большим облегчением для Филиппа. Чем полнее была жизнь Анны, тем менее напряженными становились их взаимоотношения. Меньше всего он желал бы, чтобы ее мысли и интересы сосредоточивались на его работе. Эта работа была строго секретной и не давала общего поля для ведения разговоров, но в любом случае он держал свои личные дела за запертой дверью.

К несчастью, Анна этого не чувствовала. Как видно, ее воспитывали на простой аксиоме: «Всегда говори с мужчинами об их работе – они это любят». Судя по тому, что он когда-либо слышал о ее матери, та была как раз из тех женщин, что проповедуют подобные вещи. Наконец он был вынужден резко сказать:

– Я не могу говорить о моей работе. И в любом случае это смертельно тебе бы наскучило.

Она посмотрела на него с оттенком укоризны.

– Не наскучило бы, правда. Но… ты имеешь в виду… она… секретная?

Он нахмурился и сдержанно произнес:

– Большая часть штабной работы конфиденциальна. В любом случае я занимаюсь ею весь день и мне бы не хотелось говорить о ней.

– Я думала, мужчины любят говорить о своей работе.

Он перевернул страницу «Таймс» и ничего не ответил.

Это был их первый вечер в квартире. Это был также тот вечер, в который Нелли Коллинз не вернулась домой.

Утром миссис Смитерс позвонила в полицию.

– Моя квартирная хозяйка, мисс Коллинз… она не вернулась домой. Я, право, не знаю, что и думать.

В полицейском участке сержант Браун стал ее расспрашивать.

– Как долго она отсутствует?

– Она ушла вчера после полудня! – сердитым голосом сказала миссис Смитерс. – Весьма бесцеремонно… вот так оставить меня одну в доме! И ее магазин не открыт. Конечно, не мое дело его открывать и не мое дело забирать ее молоко, только в военное время трудно ожидать, чтобы я позволила ему пропасть даром.

– Нет, конечно, – ответил сержант Браун, а затем спросил: – Когда миссис Коллинз ушла?

– Вчера после полудня. Ушла в своем лучшем костюме и сказала, что собирается встретиться со знакомой. Ничего не говорилось насчет того, что она не вернется или заночует в городе, чтобы я не волновалась, – ничего похожего! А сейчас уже десять часов и никаких сведений, где она и вернется ли, и я считаю, что это просто непорядочно по отношению ко мне!

Миссис Смитерс говорила так раздраженно, что сержант Браун предположил:

– Возможно, с ней произошел несчастный случай.

– Тогда почему она так прямо не скажет? – возмущенно вопросила миссис Смитерс.

К тому времени как повесить трубку, сержант Браун почувствовал некоторую жалость к миссис Коллинз. Это должен быть действительно несчастный случай. Чтобы миссис Смитерс утихомирилась, он принялся обзванивать лондонские больницы. Когда оказалось, что ни в одной из них ничего не знают о пожилой леди в ярко-синем костюме и черной шляпке, украшенной букетиком голубых цветов, он позвонил в Скотленд-Ярд.

Глава 19

Мисс Сильвер привыкла испытывать почтительную благодарность не только за успех, сопровождавший ее профессиональную деятельность, но и за скромный комфорт, который этот успех ей приносил. Отчасти ее благодарность проистекала из того факта, что она расценивала свою деятельность как право срывать замыслы злодеев и служить торжеству Правосудия, которое она определенно писала с большой буквы. В ее работе было немало случаев, когда она помогала невиновным. Она с великодушным удовольствием вспоминала такие случаи. В одном из них фигурировали Гарт и Дженис Олбени[16].