Ключ. Возвращение странницы (сборник) - Патриция Вентворт

Ей пришлось прождать, пока пройдет бесконечный, как ей показалось, поток машин. К тому моменту как ей удалось пересечь улицу, храбрости у нее поубавилось, но еще немного оставалось. Она еще не была уверена, что видела именно Анну, но намеревалась убедиться. Она видела, как меховое пальто с выглядывавшим из-под него чем-то голубым, скрылось за дверью парикмахерского салона. Если меховое пальто и голубое платье по ту сторону зеркальной двери, не займет и секунды выяснить, надеты ли они на Анне.

Она вошла в маленький холл и увидела двух женщин, стоящих у прилавка, и пышногрудую продавщицу, достающую что-то с верхней полки. Ни одна из двух покупательниц не была Анной Джослин, но ни одна из них не была также одета в шубу, а Линделл совершенно определенно видела, как кто-то в меховом пальто вошел в зеркальную дверь.

Она стояла, ожидая, пока продавщица обернется, но та все не оборачивалась. Одна из посетительниц объясняла, какой именно тип жидкости для укладки ей нужен, и всякий раз, когда была возможность вставить какое-то слово, пышногрудая девушка говорила, что у них такой нет, но что какой-то другой вид тоже подойдет, в сущности, даже еще лучше. Линделл поняла, что это может длиться вечность. Под мгновенным воздействием она прошла через помещение и миновала занавешенную арку, за которой находились кабинки для причесывания и маникюра. Если Анне делают прическу, то она должна находиться именно здесь. Найти ее будет секундным делом. Лин всегда может сказать, что ищет подругу.

Пройдя арку, она услышала журчание льющейся воды. Кабинки отделялись от зала не дверьми, а занавесками, поэтому было очень легко заглядывать внутрь. Толстая женщина с красной шеей… худая женщина с головой в раковине… маленькая темноволосая девушка, которой делают маникюр… завивка перманент… еще один маникюр. Никаких признаков Анны, никаких признаков мехового пальто. В конце концов, где-то же оно должно быть.

В конце зала, между кабинками, была еще одна зеркальная дверь. Девушка увидела свое собственное отражение, идущее ей навстречу, словно двойник – испуганная Лин Армитедж в сером твидовом костюме и темно-красной шляпке. Если собираешься сделать что-то мешающее тебе чувствовать себя уверенной, тогда самое время вздернуть подбородок и принять такой вид, будто ты купила весь мир и заплатила за него наличными.

Она толкнула дверь, как перед этим толкнула другую, и вошла в маленькое квадратное помещение, где слева была круто уходящая вверх деревянная лестница, справа – дверь, а прямо – еще одна дверь. После ярко освещенного салона здесь казалось темно, а после тепла и духоты зала с кабинками – холодно. Стоял запах сырости и плесени. Совершенно очевидно, что здесь были задние помещения, лишенные завлекалочек для клиентов. Анны тут быть не должно. И когда мысль эта возникла у нее в голове, она услышала голос Анны Джослин.

Он ее испугал, непонятно почему. Это был всего лишь голос, слов не разобрать, но она была не уверена… нет, не уверена, что это голос Анны. Если бы она только что не думала об Анне, пожалуй, она бы никогда не приняла этот голос за ее. Лин нерешительно шагнула вперед. Теперь, когда ее глаза привыкли к полумраку, она увидела, что дверь, находящаяся впереди, не вполне закрыта. Не то чтобы она была открыта – просто не защелкнулась, когда ее закрывали. Некоторые двери ведут себя так раздражающе – они вроде бы защелкиваются, а потом отщелкиваются самопроизвольно.

Линделл положила руку на дверную панель. У нее не было сознательного намерения это делать, это действие вовсе не планировалось. Она просто увидела, как ее рука поднялась и тронула дверь. Та поддалась очень легко. По всему периметру двери, словно тонкая золотая проволока, пролегла узкая полоска света. Она услышала, как голос, похожий на голос Анны, произнес: «Вы могли бы с тем же успехом позволить мне самой написать Нелли Коллинз. Она совершенно безобидна». Анне громким шепотом ответил мужской голос: «Не вам судить об этом».

Линделл убрала руку с двери и повернулась. Сердце ее начало биться с удушающей силой. Она почувствовала стыд, необъяснимый испуг и желание поскорее уйти оттуда, но не могла сделать ни шага.

Тепло и наполненный ароматами пар встретили ее в зале между кабинками. Она миновала занавешенную арку и обнаружила в магазине все ту же сценку: две женщины перед прилавком, жужжание голосов, продавщица все так же стояла спиной и перебирала бутылочки. Лин выскользнула на улицу и закрыла за собой дверь. Никто не видел ни как она вошла, ни как вышла.

Глава 15

Пелам Трент действительно был, как назвал его мистер Кодрингтон, приятным парнем. Линделл Армитедж определенно находила его таким. Он заходил на квартиру Лиллы так часто, как только мог, и Лилла была очень рада его видеть. Как сказала она Милли Армитедж: «Они просто друзья. По крайней мере в том, что касается ее отношения, насчет его я не уверена. Но он именно тот, кто ей сейчас нужен, – человек, который водил бы ее куда-нибудь и давал почувствовать, что она для него значима».

Лин выходила в свет в обществе Пелама Трента, поскольку находила его весьма приятным компаньоном и человеком, отлично умеющим развлекать. Бывать с ним на людях было лучше, чем сидеть дома и чувствовать, что твой мир обрушился. Когда испытываешь что-либо подобное, нужно как можно быстрее погрузиться в чей-то еще мир. Ее мир обрушился – ее и Филиппа. Возможно, мир Анны – тоже. Но мир Пелама Трента твердо держался своей орбиты. Это был безопасный, бодрый мир, в котором можно было смеяться и хорошо проводить время – танцевать, ходить на фильмы, спектакли или в кабаре и оттягивать насколько возможно возвращение в холодное, распавшееся на куски место, туда, где раньше был твой собственный теплый мир.

Они не всегда выходили из дому. Иногда они оставались в очаровательной гостиной Лиллы и разговаривали. Иногда он для них играл. Его несколько квадратные руки с сильными, грубоватыми пальцами удивительно проворно бегали по клавишам кабинетного «Стейнвея». Он имел обыкновение играть одну вещь за другой, в то время как две дамы слушали. Когда наставала пора прощаться, он всегда задерживал в своей руке руку Линделл и говорил: «Вам понравилось?» Иногда она отвечала «да», а иногда только смотрела, потому что, когда она глубоко чувствовала, ей всегда было нелегко облечь свои чувства в слова. Только с Филиппом, который почти всегда знал, о чем она думает, и, таким образом, не нуждался в словах, они как раз легко понимали друг друга.

Музыка впускала ее в мир, который не был ни ее миром, ни миром Пелама Трента, хотя его игра была калиткой, через которую она в этот мир вступала. Это был мир, где чувства и эмоции сублимировались, пока не оставалось ничего, кроме красоты, где печаль растрачивалась в музыке и чувство утраты облегчалось. Она возвращалась из этого мира отдохнувшей и обновленной.

Милли Армитедж, в конце концов, покинула Джослин-Холт. Не в ее характере было отказывать Филиппу в просьбе, но никогда еще она с такой готовностью не откликалась на довольно частые призывы своей свояченицы Котти Армитедж. Котти была слаба здоровьем. Уже лет двадцать пять или около того она испытывала периодически повторяющиеся приступы, которым ни один врач не способен был дать название. Они причиняли максимум хлопот семье при минимальном дискомфорте для нее самой. Она довела мужа до могилы, двух дочерей – до замужества, а третью – до грани нервного срыва. И вот когда Олив едва не перешла эту грань, Котти взяла ручку и бумагу и пригласила свою дражайшую Милли их навестить. И добросердечная Милли, как всегда, согласилась.

– Конечно, на самом деле ей нужно, чтобы кто-нибудь вылил на нее бочку холодной воды.

– Тогда почему вы не выльете? – спросила Лилла, с которой та обедала по пути через Лондон.

– Не смогу ее поднять, моя дорогая. Но кто-то должен это сделать. Всякий раз как я туда еду, то обещаю себе высказать ей, что она эгоистичный деспот и что Олив просто зря пропадает, но я этого не делаю.

– Почему?

– Во-первых, Олив меня не поблагодарит. Это ужасная сторона деспотизма такого рода – в худших случаях жертва даже не хочет быть свободной. Вот такова и Олив. Знаешь, Линделл в свое вовремя спаслась. Она ведь два года жила у Котти после смерти родителей. Они погибли вместе в дорожной аварии, когда ей было девять лет, и это на нее очень подействовало. Для таких, как она, жизнь совсем не легка. Ты ангел, Лилла, что взяла ее к себе.

– Мне с ней очень хорошо, тетя Милли.

Милли Армитедж расточительно крошила хлеб. Лорд Вултон[12] этого бы не одобрил, не одобрила бы и сама Милли, если бы заметила, что делает, но она не замечала. Она хотела сказать что-то Лилле, но не знала, как подступиться. Она могла быть сердечной, щедрой и бесконечно доброй, но не умела быть тактичной. Она сидела, в своем мешковатом твидовом костюме горчичного цвета, с изрядно растрепанными волосами, в бесшабашно сдвинутой шляпке, и крошила хлеб.