Служение Отчизне - Николай Скоморохов

И, обернувшись к старшему лейтенанту Хаиту, заметил:

— Не следует повторяться…

После этого объяснил командиру полка, что Хаита я знаю давно. Он подобный трюк с остановкой двигателя пытался проделать и раньше. Летая в паре со своим командиром эскадрильи Левой Рубиным, убрал полностью газ и доложил:

— Остановился двигатель, — но того обмануть было трудно. Он наблюдал в это время за самолетом Хаита и подал команду:

— Давай сектор газа вперед, догоняй, на земле я тебе покажу… как надо эксплуатировать двигатель.

Хаит знал своего командира, его ум и характер, поэтому молча дал газ вперед, и они произвели посадку на своем аэродроме. Какой ловкач! Зачем он сделал это?

— Хотел выделиться, — объяснил Рубин.

…К этому времени американцы учинили нам своеобразную тренировку или, может быть, «проверку» того, как мы освоили полеты в стратосфере. Они начали с различных баз, расположенных вокруг границ Советского Союза, запускать воздушные шары.

Струйным течением их заносило и в наши края. Однажды мне звонит командующий и ставит задачу: «Через сутки или полтора в районе действий вашего соединения ожидается появление воздушных шаров на высоте двенадцать-пятнадцать тысяч метров. Подготовьтесь и сбейте их».

После войны это было первое задание по сбитию воздушных целей.

Нарушителей воздушных границ мы не перехватывали, и боевая задача была поставлена впервые. Я очень обрадовался. Появилась возможность пострелять, как говорят летчики, по живой мишени. Срочно собрал нужных людей, поставил задачу. Вскоре прилетает представитель штаба авиации округа — мой старый боевой друг полковник Георгий Ковалев.

Собралась большая группа специалистов, в нее вошли: Ковалев, начальник командного пункта дивизии, метеоролог, старший штурман дивизии Герой Советского Союза майор В. Шапиро — незаурядный летчик-истребитель, влюбленный в математику и астрономию.

Мы считали-пересчитывали до поздней ночи. Утром на свежую голову проверили — закралось сомнение. Слишком ювелирной должна быть работа. В стратосфере на статическом потолке самолета с такой точностью все элементы выполнить вряд ли удастся. Снова сели за расчеты с учетом особенностей поведения самолета на статическом и динамическом потолке.

Сделали еще один вариант расчета с соответствующими допусками, увеличили время разгона, более доказательно построили кривую набора высоты статического и динамического потолка, рассчитали, где выключать двигатель, чтобы он не сгорел, определили, на какой высоте запускать его.

После тщательной подготовки, как имеющий наибольшей опыт, я лечу первым. Полет идет по расчетному графику. На КП Ковалев и Шапиро внимательно следят за моим полетом по экранам радиолокаторов. Время разгона. Даю полностью газ и докладываю:

— Пошел на разгон высоты двенадцать тысяч метров.

Проходят секунды, десятки секунд. Растет скорость, вот она подходит к расчетной. Самолет вздрагивает, проскакивает неоднородную воздушную среду. Докладываю на командный пункт:

— Рубеж, горка.

— Подтверждаем, идете строго по расчетному графику, — слышу ответ Ковалева. Беру ручку на себя, и самолет устремляется ввысь.

Смотрю в бескрайние просторы вселенной. Небо из голубого постепенно становится темно-голубым, а затем почти черным. Я знал это превращение и ранее, но каждый очередной полет вновь и вновь повышает стремление узнать: а что же будет за очередной тысячью метров? Стрелка высотомера замедляет бег по замкнутому кругу, отсчитывая высоту 13, 14, 15 тысяч метров. Пора. Отключаю двигатель, самолет замедляет свой стремительный полет в стратосферу. Докладываю о преодолении статического потолка. Земля в ответ:

— Двигатель выключили? — Отвечаю:

— Выключил, заканчиваю набор динамического потолка.

Все внимание на пилотажные приборы и приборы контроля двигателя. Полет идет строго по графику, тревожных сигналов нет. И вдруг какая-то неведомая сила легко поднимает мое пятипудовое тело, и я упираюсь головой в фонарь кабины. Фиксирую высоту динамического потолка.

Самолет как бы зависает, и я вишу на ремнях, еле удерживая ручку управления. Затем самолет медленно и нехотя опускает нос. Пробую рули управления. Они совершенно не эффективны, и самолет не реагирует на их отклонения. Разреженный воздух и малая скорость — вот в чем секрет. «Надо учесть в очередном полете и проверить, до каких высот и скоростей рули эффективны», — подумал я.

Несколько секунд вишу на ремнях, словно над пропастью. Жду, как поведет самолет себя дальше. Воля, умение и желание летчика не могут в данной обстановке противоборствовать физическим законам. Жду и наблюдаю за окружающим пространством. Вот самолет перешел на планирование, и далеко внизу в дымке появился горизонт.

Отчетливее стали вырисовываться контуры земли. Совсем маленькой черточкой промелькнула река, а за ней отдельные островки леса. Самолет еще больше опустил нос. Стрелка высотомера все быстрей и быстрей разматывает клубок высоты… Вертикальная скорость перевалила сотню метров в секунду, появился характерный звук: это дают о себе знать более плотные слои атмосферы. Рули действуют безотказно. И я разворачиваюсь на свой аэродром.

Смотрю на карту и глазам не верю… далековато отошел. Взгляд на керосиномер: горючего осталось мало! Запрашиваю удаление. Ответ: «Двести двадцать». Далековато, горючего может не хватить. Про себя ругаю Ковалева и Шапиро, а заодно и себя: увлекся полетом и забыл о горючем. Высота семь тысяч метров.

Запустится ли двигатель — вот очередная проблема. Подготовился, нажал стартер. Секунда, другая. Я весь в ожидании. И — о радость! — приборы и характерное посвистывание сигнализируют: все в порядке, двигатель работает. Устанавливаю самый экономный режим высоты — шесть тысяч метров, и на последних каплях горючего с ходу произвожу посадку.

К самолету подходят Ковалев и Шапиро. Я им бросаю упрек:

— Почему, братцы, не напомнили об удалении и наличии горючего?

Ковалев:

— Это я виноват, майор Шапиро порывался сделать, а я его удержал. Не надо, говорю: командир дивизии обойдется без нянек.

Это лестно было слышать и в принципе правильно, но я пережил здорово. Не хватало, чтобы командир дивизии садился на вынужденную.

Но в чем же заключалась причина малого остатка топлива после полета в стратосфере? Штурман дивизии подает мне кальку, где проложен маршрут полета и уточненный расчет. Оказалось, мы на две минуты меньше определили время для максимального режима работы двигателя и на две минуты меньше для полета с остановленным двигателем в противоположную сторону от аэродрома. 4 минуты дали суммарную прибавку около 70 километров, поэтому я оказался так далеко от своего аэродрома.

Уточнили расчет, изменили схему набора высоты, подготовили самолет, и я снова — в воздухе. Второй полет прошел отлично, а затем начали тренироваться летчики, выделенные для борьбы с воздушными шарами.

До наступления темноты тренировались. Вечером слетелись на один из аэродромов. Обменялись приобретенным опытом, а рано утром началась «охота за ведьмами», как мы тогда называли полеты на сбитие воздушных шаров.

Мне так хотелось взлететь первому, но долг командира обязывал быть на своем посту. Первый воздушный шар был сбит на высоте 14 тысяч метров.

Это окрылило нас, и мы думали, что и в дальнейшем все пойдет так же. Но следующий шар на такой же высоте пропустили. А третий и четвертый прошли на высоте более 17 тысяч метров. Летчики, открывая огонь, срывались в штопор. Вот где пригодилась тренировка, которую мы прошли до этого. Конечно, в первых полетах все волновались, но, когда все слетали по три-четыре раза, сваливаясь почти в каждом полете из-за потери скорости, — привыкли. Стало нормой: разгон, горка, отсечка двигателя, огонь, падение на неуправляемом самолете тысяч пять-шесть, затем вывод, запуск и нормальный заход на посадку.

Неудачи первых дней заставили нас снова работать над отдельными элементами. Снова анализ и расчеты. Приспособились и даже ухитрялись сбивать шары на 17 тысячах и выше.

Эти полеты как нельзя лучше способствовали пониманию того, что такое стратосфера. Группа, которая работала по воздушным шарам, потом обучала остальных летчиков полетам в стратосфере, и атакам на статическом и динамическом потолке.

Не успели мы закончить борьбу с воздушными шарами, как приступили к учениям. И как назло, в первый же день испортилась погода: с утра не видно ни зги, аэродромы и район учений закрыты туманом. Ждем, волнуемся. Командарм несколько раз требовал доложить фактическую погоду и прогноз на ближайшие два-три часа. В последний раз сообщил, что до начала атаки остается меньше часа, видимость в районе учений начала улучшаться, плохо будет, если не будет авиации.