По лезвию бритвы - Дэниел Полански

Когда я закончил речь, глаза Селии округлились, как у зачарованного щенка. Лучше бы я промолчал. По крайней мере, молчание не дало бы пищу для детских фантазий.

— Я знаю, что ты будешь командиром. К концу войны ты станешь генералом. — Она покраснела и соскочила с кровати. — Я люблю тебя с того момента, когда впервые увидела тебя, излучавшего ярость в ночной темноте. — (Мне стало как-то неловко от ее близости, тонкое газовое платье отделяло ее тело от моего.) — Я буду ждать тебя, буду ждать тебя, сколько потребуется. — Ее слова хлынули, точно вода через прорванную плотину, их слоги обрушивались на меня один за другим. — Или, если не хочешь ждать… — Тут она обвила меня руками. — У тебя нет женщины. Я знаю, что ты берег себя.

Я неуклюже похлопал ее по спине. Лучше сказать об этом быстро — один краткий миг унижения.

— Когда мне исполнилось тринадцать, я заплатил портовой шлюхе два серебреника, чтобы она обслужила меня за сараем. То, что я ни разу не приводил сюда женщину, не означает то, о чем ты подумала.

Я не произвел бы на нее более глубокого впечатления, даже если бы ударил ее. Селии понадобилась долгая пауза, чтобы прийти в себя, но затем она вновь прижалась ко мне всем телом.

— Но я же люблю тебя. И всегда любила. Мы одинаковые, ты и я, неужели ты этого не замечаешь?

Ее лицо утонуло в моей груди, тонкие руки крепко обняли меня. Подняв пальцем за подбородок ее лицо, я посмотрел ей в глаза.

— Ты не такая, как я. Ты совсем на меня не похожа. — Ее кожа была липкой от слез. Я расчесал пальцами ее темные волосы. — В ту ночь я привел тебя к Журавлю, чтобы убедиться в этом.

Селия оттолкнула меня и, плача, бросилась на кровать. Так было лучше. Некоторое время она будет страдать. Но Селия еще молода, и боль скоро пройдет. Спустя годы она будет вспоминать об этом эпизоде лишь с едва заметным смущением.

Я покинул комнату так бесшумно и быстро, как только мог, спустился по лестнице и вышел на улицу. После этого я вернулся в свою ночлежку и два дня кутил и развлекался со шлюхами, промотав до последнего медяка ту скромную сумму подъемных, что Корона выдала мне в знак признательности за мою предстоящую службу. Когда, сорок восемь часов спустя, я притащился на пристань, то был без гроша в кармане, голова болела так, будто мул лягнул меня в висок. Все это казалось мне зловещим началом бесплодного предприятия.

Что до Селии и Журавля, то я слал им письма, и они отвечали мне. Впрочем, как и все в этой треклятой армии, связь с тылом была ужасной, а потому большую часть их писем я не получил, так же как большинство моих не дошло до них. Минет более пяти лет, прежде чем я снова смогу повидаться с ними обоими. Но к тому времени многое изменится для всех нас, и, похоже, лишь немногие перемены произойдут к лучшему.

31

Проснулся я уже в постели и, раскрыв глаза, уставился на полупрозрачный балдахин на четырех резных столбиках. Кто-то снял с меня промокшую одежду и переодел в чистую белую сорочку. Мучительный холод и жуткое ощущение бессилия исчезли, уступив место чувству тепла, текущему из груди по всему телу.

— Я умер? — спросил я тишину.

Голос Селии ответил мне откуда-то сзади:

— Умер. Это Чинват.

— Хотелось бы знать, что я совершил, чтобы заслужить вечную жизнь под пологом кружев?

— Должно быть, нечто прекрасное.

На меня это было мало похоже.

— Как ты затащила меня наверх?

— Магия, разумеется. Слабая помощь моего Искусства.

— Я немного туго соображаю. Следствие переохлаждения. Подозреваю, что ты и с ним разделалась с помощью своей ворожбы?

Теперь Селия села возле меня, и я мог видеть ее краем глаза.

— Совсем немного. Вся моя ворожба состояла главным образом в том, чтобы снять с тебя мокрую одежду и согреть у огня. Ты проспал час или около того. — Она положила мою голову себе на колени. — Прости, что заставила тебя ждать. Я была занята опытом в оранжерее и по глупости не смогла предвидеть, что ты придешь полураздетым и замерзшим.

— Второй человек в Особом отделе был оскорблен моей нечистоплотностью. И я решил быстренько принять ванну в канале, чтобы улучшить наши с ним отношения.

— Я думала, Черный дом от тебя отвязался. — Амулет Селии свесился с ее нежной шеи. От нее веяло солнечным теплом и ароматом свежей корицы.

— Вероятно, я возбуждаю в них такую ненависть, что меня не спасает даже покровительство Старца. Кроме того, я не выполнил свое условие нашей сделки. Еще один ребенок убит.

— Я слышала.

— И Криспин.

— Мне очень жаль, — сказала она.

— Как здоровье Журавля?

— Не очень. То лучше, то хуже.

— Мне следует навестить его. После того как надену штаны.

— Лучше не делай этого.

— Я всегда ношу штаны, — возразил я. — Просто не знаю, что без них делать.

Селия ласково засмеялась и, вернув мою голову на подушку, встала.

— Сейчас тебе нужно отдохнуть. Я проведаю тебя чуть позже. Тогда и поговорим подольше.

Я дождался, когда она уйдет, затем присел в постели — слишком быстро, как оказалось. Перед глазами закружились огни, живот прихватило, и я даже подумал, что меня сейчас вырвет прямо на роскошные простыни Селии. Я снова опустил голову на подушку и подождал, пока мое тело простит меня за череду принятых в последнее время неверных решений.

Заставив себя полежать несколько минут в качестве наказания, я спустил ноги на пол и медленно встал. Мое нутро выразило протест, хотя не так бурно, как в предыдущий раз. Схватив свою сумку, я тихонько прошмыгнул через дверь на лестницу и поднялся на верхний этаж, двумя пролетами выше.

Внутри комната казалась пустой, окна закрыты наглухо, в камине осталась лишь гора пепла. Я немного помедлил. Синий Журавль обладал безграничной щедростью и почти беспредельным терпением, но не любил, когда вторгаются в его личные покои. На протяжении всего времени нашего с ним знакомства я ни разу не заходил в его комнату. Но мне было как-то неловко возвращаться домой в одной хлопчатобумажной сорочке.

Чувствуя себя вором, я проскользнул в спальню Учителя. Она была меньше комнаты Селии, вмещая лишь кровать, ночной столик и платяной шкаф в углу. Настенные светильники не были зажжены, окна затянуты темной тканью, которая не пропускала внутрь даже тот слабый свет, что приносил хмурый день.

Селия предупреждала меня о плачевном состоянии Журавля, и, глядя на него, я не смог бы упрекнуть ее в преувеличении. Лежа в постели, старик изогнулся, его тело скорчилось в лихорадочной позе. Волосы сильно поредели, а те, что остались, ниспадали вялыми жгутами на шею. Глаза остекленели и смотрели неизвестно куда, цвет кожи напоминал скорее труп, нежели того крепкого, хотя и глубокого старика, с которым я общался всего несколько дней тому назад.