В объятьях олигарха - Анатолий Афанасьев

И вот уже передо мной прелестное, безмятежное личико Лизы, парящее над крыльцом.

— Боже мой, Витя, да ты же пьяный в стельку!

Обнялись, как после долгой разлуки, и я так любил ее в эту минуту, как никого и никогда.

Затем началось поедание супа. Лиза сидела напротив, а я поглощал тарелку за тарелкой, подхватывая капли ломтем серого влажного хлеба. Хотя и очумелый, я хорошо сознавал, что происходит. Дочь миллионера, особа дворянских, новорусских кровей, возможно, за всю жизнь не испачкавшая ручек у плиты, приготовила еду своему мужчи- не–избраннику. Я был бы последним скотом, если бы не оценил событие по достоинству. Вкуса того, что ел, я не чувствовал, что–то пресное и постное, но на третьей тарелке, умильно сощурясь, спросил:

— Харчо, дорогая?

— Сам ты харчо, негодяй! Это картофельный суп по бабы Груни рецепту. Скажешь, невкусно?

— Вижу, что картофельный, потому удивился. Картофельный, а впечатление такое, будто харчо, как в ресторане «Арагви». Как тебе удалось, любовь моя?

Приняла ли за чистую монету, не знаю, но лицо осветилось счастливой улыбкой.

— Твоя Эльвира, скажешь, лучше готовила?

— Милая моя, она вообще не умела стряпать. Обычно я покупал пачку пельменей, и мы съедали на двоих, причем ей доставалось две трети, а мне с пяток самых худосочных пельмешек, из которых мясо вывалилось. Больше скажу, до этого дня я ни разу полноценно не питался.

Она подумала над моими словами, склонив русую головку. Чистое дитя.

— Если бы ты не был такой пьяный, Витенька, я сказала бы что–то очень важное.

— Я не пьяный. Голова–то соображает.

Посмотрела с сомнением.

— Хорошо, слушай… Я ведь знаю, кем тебе представляюсь. Балованная дочурка нувориша, дитя воображения и книг, никчемное создание… Но тебе вовсе не обязательно на мне жениться, у тебя есть время подумать…

— Как порядочный человек…

— Подожди, — милая гримаска досады. — Это важно, чтобы ты знал. Отныне единственная моя цель — быть полезной тебе. Понимаешь? Пиши спокойно свои гениальные книги, а я буду делать все остальное. Готовить еду, стирать, ходить по магазинам, обустраивать домашний очаг, ну и… рожать и воспитывать детей, наших детей… если захочешь. Больше я ни о чем не мечтаю. По–твоему, это слишком много?

Мне стало грустно и больно. Пьяная одурь рассеялась, и суп показался горек. Лиза сделала свое признание с глубокой, я бы сказал, выстраданной убежденностью, оттого ее попытка придать моей и своей жизни нормальную, естественную перспективу выглядела еще более жалкой, смахивающей на приступ девичьего идиотизма. Точно с таким же чувством обреченности и тоски наблюдал я, к примеру, брачные процессии, подкатывающие к дверям ЗАГСа на роскошных белоснежных лимузинах, украшенных цветами.

Невесты в прекрасных подвенечных платьях, от которых (не от платьев, а от невест) за версту несло клинским пивом, молодые люди в черных костюмах и при галстуках, смущенные и как бы немного растерянные, вероятно, оттого, что пришлось ненадолго оторваться от привычной рыночной среды. Затем, покончив с регистрацией, брачую- щиеся пары со своими свитами в иномарках следовали к могиле Неизвестного солдата и к Вечному огню, где толпились у мраморных плит с таким выражением на лицах, описать которое не хватит сил у самого тонкого стилиста. Потом (или до того?) они еще обязательно венчались в церкви, не смущаясь тем, что непорочная невеста нередко была на сносях. Какое–то бессмысленное, кощунственное ретро.

— Все будет, как ты хочешь, — пообещал я Лизе. — Хотя не могу до сих пор понять, почему из всех мужчин на свете ты выбрала именно меня? Уверена, что не ошиблась?

— Ты лучше всех. — Она покровительственно взъерошила мои волосы. — Даже когда пьяный.

Это был наш последний счастливый день, хотя мы об этом, естественно, еще не подозревали. Но провели его с толком. После того, как я, объевшись супа, проспался, схо- дили–таки в лес за грибами. За час набрали корзинку белых и подосиновиков. Лиза радовалась каждой находке (особенно нарядным мухоморам) так, как если бы подымала с земли золотое колечко.

— Витя! В–и–тя! — вопила на весь лес. — Скорее сюда. Посмотри, что это? Съедобный фиб? Не ври! Как это может быть опять мухомор? Издеваешься, да?

Грибы отнесли родичам, и баба Луша приготовила жа- ренку с картошкой, а к ней подала желтую деревенскую сметану в глиняной плошке, в которой ложка стояла торчком.

После ужина вернулись к себе, пили чай при свечах. Потом вышли посидеть перед сном на лавочке. Деревня давно спала, ни огонька, ни звука. Небо высокое, чистое, весь Млечный путь в пределах одного взгляда. Тишина такая, хоть руби топором. Лиза прижималась к моему боку, что–то по детской привычке долго обдумывала. Наконец, спросила:

— Витенька, ты мог бы прожить так всю жизнь?

— Хоть две, — ответил не задумываясь. Я и впрямь был благодарен судьбе за этот кусочек земного покоя, как ни за что другое прежде.

Утром, стараясь не разбудить Лизу, вышел на двор облегчиться. Напротив дома, зарывшись носом в крапиву, стоял джип «мицубиси». Надо же, а я и не слышал, как он подъехал, вот к чему приводит злоупотребление счастьем. Возле машины, картинно опираясь на капот, с сигаретой в зубах стоял Абдулла и улыбался проникновенной улыбкой. В глубине салона еще кто–то маячил. Я довел свое дело до конца, подошел к забору.

— Привет, Абдулла! Как поживаешь?

— Хорошо поживаю, спасибо.

— За мной приехал?

— За обоими. Собирайся поскорее. Хозяин очень сердитый.

— Как нас нашел, Абдулла?

— Россия маленькая страна, — охотно объяснил абрек. — В ней вся дичь на виду.

ГЛАВА 28

ГОД 2024. ИЗОЩРЕННОЕ УБИЙСТВО

Анупряк–оглы, достославный покоритель северных территорий, возлежал на кумачовом ложе в отведенных ему кремлевских покоях и поедал чернослив. Послеобеденная сиеста. Две белокурые рабыни чесали ему пятки, огромный, будто выточенный из черного дерева эфиоп черным с белыми перьями опахалом отгонял от головы несуществующих мух. У военачальника было превосходное настроение. Наконец–то командование миротворческих сил оценило его заслуги и назначило день триумфа. Празднование должно было начаться с торжественного въезда в Москву через Триумфальную арку, под вопли несметных ликующих толп благодарного электората. Там же произойдет символическое вручение ключей от города. С наступления эры глобализации он был всего лишь четвертым героем, удостаивающимся такой чести. Завершится праздник всенародным гуляньем и веселыми показательными казнями террористов на центральных площадях. Радость воина слегка омрачало неприятное известие, полученное накануне от лазутчиков из Евросовета. У могущественного человека всегда мн*ого врагов, а Анупряк–оглы был из тех, кого уже несколько лет прочили на самые высокие посты в мировом правительстве, более того, он был удостоен аудиенции у всемирного президента Фреда Неустрашимого. О-о, незабываемая церемония! Фред Неустрашимый (Джексон–младший) принял его в Овальном кабинете в присутствии всех пятерых почетных меченосцев — Харрисона, Гибсона, Рокки–старшего, Узельмана и сэра Симановича, владеющих 99 процентами акций корпорации «Всепланетный благотворительный капитал» и,

таким образом, контролирующих все финансовые потоки земного шара. Прославленные меченосцы расположились в разных точках кабинета, образуя тайный знак власти, а сам Фред Неустрашимый пошел к нему навстречу, поднял с колен, по–братски обнял и облобызал и лишь затем произнес положенную по протоколу священную фразу: «Веруешь ли ты в общечеловеческие ценности, сын мой?» Анупряк–оглы, борясь с неожиданным и странным желанием укусить президента за нос, взволнованно ответил: «О да, господин мой, верую и повинуюсь». — «Готов ли предоставить великому братству свою жизнь и кошелек?» — «Всегда и везде, отныне, и присно, и вовеки веков», — отчеканил Анупряк–оглы заученную формулу.

Фред Неустрашимый собственноручно вручил наградной знак — золотого паука, запутавшегося в паутине, вытканной из изумрудных нитей, — и на том аудиенция закончилась. Но с этой минуты, об этом написали все газеты, Анупряк–оглы официально вошел в круг претендентов, каждый из которых при благоприятных обстоятельствах мог рассчитывать…

Понятно, как после этого события активизировались его многочисленные враги. Последняя их кознь, как доносил лазутчик, заключалась в том, что они ухитрились запустить в Интернет якобы копию заключения о результатах медицинского освидетельствования будущего — ха–ха–ха! — всемирного президента, где черным по белому было написано, что при ежемесячной проверке высших чиновников на лояльность у него был случайно обнаружен обезьяний хвост. Прилагалась и фотография хвоста — короткого, с затейливой завитушкой, — по которой, естественно, невозможно было определить, кому он принадлежит. Тем убедительнее, по замыслу негодяев, должна была подействовать информация.