Кровавое дело - Ксавье Монтепен

Сесиль с удивлением подняла глаза.

— Находку? — повторила она.

— Да.

— Какую?

— Прежде чем ответить, я хотел бы задать вам один вопрос.

— Пожалуйста!

И с этими словами Сесиль снова пригласила жестом Пароли сесть, так как он все еще стоял, не меняя позы.

Итальянец уселся и устремил на нее свои блестящие, магнетические глаза.

— Ваш батюшка скончался четыре дня назад? Так, кажется, сказала мне ваша прислуга?

— Да, сударь.

— А вы сами никуда не выходили сегодня?

— Я ходила в суд, ожидая встретить там одного нужного мне человека.

— Вы не проходили по улице Vieile du Temple?

— Нет, не проходила. Я села в омнибус, который и привез меня к окружному суду, затем я той же дорогой вернулась обратно в Батиньоль.

У Пароли вырвался жест живейшего изумления.

— В таком случае тайна кажется мне совершенно непроницаемой!

— О какой тайне вы говорите?

— А вот о какой. Скажите мне, пожалуйста, если принять во внимание, что monsieur Бернье умер четыре дня назад и что вы не проходили по улице Vieile du Temple, то каким образом могло случиться, что сегодня я нашел на этой самой улице, час назад, бумажник, принадлежащий, очевидно, вашему отцу? Да он и не мог никаким образом принадлежать кому-нибудь другому!

— Бумажник? — боязливо повторила Сесиль. — Что же в нем было?

— Черновик завещания, а также квитанция, написанная и подписанная одним марсельским банкиром, на сумму один миллион двести тысяч франков, хранящихся в его банке.

Одним прыжком Сесиль вскочила со своего места.

— Вы это нашли? — воскликнула она, задыхаясь.

— Да, и вот вам этот бумажник. Позвольте вручить его вам. Вы видите, что он даже еще в грязи. А между тем я старался вытереть его, как только мог.

Сесиль схватила бумажник.

— Я узнаю его! — воскликнула она. — Да, я знаю наверное, что этот бумажник принадлежал моему отцу! Я сто раз видела его у него в руках.

— Потрудитесь открыть его, — продолжал итальянец, — и убедитесь, что в нем заключаются те два документа, о которых я говорил.

Сесиль повиновалась. Она раскрыла бумажник и нашла в середине две бумаги, сложенные вчетверо. Взяв одну из них, она поторопилась развернуть ее.

То была квитанция банкира Давида Бонтана.

Сесиль читала, и в ее черных глазах загоралось яркое пламя.

— Это квитанция в получении на хранение одного миллиона двухсот тысяч франков, — проговорила она.

Когда она произносила слово «миллиона двухсот тысяч франков», голос ее дрожал от алчности.

— А другой документ — черновик завещания, — продолжил итальянец.

Сесиль развернула вторую бумагу и начала читать ее.

Но, по мере того как она читала, лицо ее принимало выражение изумления, гнева и горя.

— А, — проговорила она каким-то свистящим шепотом, — мой отец отказал этой твари половину своего состояния! Ведь это просто какое-то ходячее несчастье, эта женщина!

И, обращаясь к Пароли, огорченная Сесиль спросила:

— Вы читали это завещание, сударь?

— Я узнал адрес господина Жака Бернье только тогда, когда прочел завещание. Иначе я был бы принужден ограничиться тем, что заявил бы о своей находке полицейскому комиссару.

— Значит, вам известно, что мой отец отказал громадную часть состояния, которое принадлежит мне, своей незаконной дочери?

— Да, я прочел это.

— Это позорно, ужасно! Неужели закон может терпеть подобные вещи?

— Французские законы позволяют распоряжаться одной третью состояния в пользу незаконного ребенка.

— В таком случае закон ужасен, несправедлив, возмутителен!

— Но ведь документ, находящийся у вас перед глазами, только черновик, — продолжал Пароли, — и поэтому сам по себе не имеет ровно никакого значения. Может быть, ваш батюшка не успел придать этому распоряжению законной силы?

Личико Сесиль просияло.

— Правда, — проговорила она радостно. — Ваше предположение более чем вероятно. Мой отец останавливался в Дижоне одиннадцатого числа, а умер он двенадцатого. Может быть, он только успел поручить своему другу, нотариусу, составить проект завещания, которое намеревался подписать впоследствии? Как вы полагаете, сударь, это возможно?

— Полагаю, что да.

— В бумажнике не было других бумаг, кроме этих двух, — продолжала Сесиль, как бы рассуждая сама с собой.

— Вы полагаете, что в бумажнике должны были быть еще и другие бумаги?

— Да, в нем должна была находиться крупная сумма денег.

— Крупная сумма? — повторил Пароли.

— Да, сударь. Триста пятьдесят тысяч франков банковскими билетами. Триста пятьдесят тысяч франков, украденных у моего отца.

— Украденных кем?

— Его убийцей!

Анджело разыграл комедию удивления и ужаса.

— Значит, Жак Бернье был убит! — воскликнул он.

— Да… Четыре дня назад… на железной дороге. В ночь с одиннадцатого декабря на двенадцатое… возвращаясь из Дижона.

— Ах, какой ужас! Что же убийца? Пойман?

— Увы, сударь, нет. Он даже неизвестен, к несчастью!

— И никого нет на подозрении?

— Открыто по крайней мере никого не обвиняют. Но мне думается, что судьи подозревают одну личность в соучастии.

— Кого же? — с живостью спросил Пароли.

— А вот эту самую женщину, о которой идет речь в черновике моего отца… Анжель Бернье.

Итальянец вздрогнул.

— Вашу сестру!

— О, мою незаконную сестру. Незаконную дочь моего отца.

— Вы знаете ее?

— Я видела ее всего два раза; а две недели назад я даже не подозревала о ее существовании.

— Какой повод для подозрения ее в совершенном убийстве?

— Не в убийстве, а в соучастии.

— Ну да, я ошибся. Я хотел спросить — в соучастии.

— Надо вам сказать, что она живет на этой же улице, в доме № 110, и держит травяную и москательную лавку. Десять-двадцать дней назад мне нужно было купить лекарственные травы; я и отправилась к ней в магазин, совершенно не подозревая, что иду в дом к моей сестре.

Пока девушка говорила, итальянец буквально пожирал ее своим великолепными, страстными глазами.

— Велев отнести ко мне на дом покупки, — продолжала Сесиль, — я, естественно, дала свой адрес и сказала имя, и вот в этот-то самый момент я и узнала от нее, что она незаконная дочь моего отца и что. мы связаны родственными узами.

В кармане у меня вместе с платком была записная книжка, а в ней письмо отца, которое я получила в то же самое утро и в котором заключались самые точные указания о его маршруте, о дне и часе прибытия в Париж, об остановках в пути и даже о сумме, которую он вез с собой. Кроме этого, в письме находился банковский билет в пятьсот франков, который я сама вложила в конверт. Вернувшись домой, я заметила, что потеряла и записную книжку, и все, что в ней заключалось.

— Теперь я понимаю, — поспешил прервать ее Пароли. — Судьи предполагают, что потеря эта случилась именно в магазине вашей сестры и что, воспользовавшись всеми обозначенными там подробностями, она наняла какого-нибудь негодяя, который и взялся убить Жака Бернье и украсть деньги.

— Думаю, что у судей явилась именно эта мысль, — подтвердила Сесиль.

— Значит, Анжель сильно ненавидела вашего отца?

— О да!

— Но по какой же причине? Ведь он был и ее отец!

— Видите, следствием легкой, скоро прекратившейся связи явилась дочь. Мой отец имел слабость признать ее своей, дать ей имя. Но, узнав, что и Анжель в свою очередь отличается скандальным поведением, он отказался от нее совершенно, не желая больше ни видеть ее, ни слышать о ней. Вот откуда у нее эта ненависть и желание отомстить.

— Но мне все-таки думается, что тут одни только предположения, а уверенности ведь нет никакой, — заметил Пароли.

— Да, но эти предположения поразили судей, так же как они поразили и меня, — возразила Сесиль.

— Но вы-то лично что предполагаете?

— Я, конечно, не могу обвинять никого…

— Почему?

— Тут случился один инцидент, который выгораживает Анжель Бернье.

— Могу я узнать, какого рода этот инцидент?

— Конечно. Убийца, покончив с моим отцом, покусился и на жизнь ее дочери.

Итальянец чувствовал себя очень и очень скверно.

— Я не совсем понимаю… — сказал он, вопросительно и несколько робко глядя на Сесиль.

— По каким-то обстоятельствам, о которых при мне не говорилось, дочь Анжель, Эмма-Роза, о существовании которой я узнала из найденного вами завещания, села в тот же вагон, где находился мой отец, и, кажется, случилось так, что злодей, убив моего отца и желая отделаться от свидетеля, выбросил ее из вагона на полном ходу.

Анджело провел рукой по лбу, на котором выступил холодный пот. Он чувствовал, что теряет почву под ногами, но благодаря железной воле преодолел волнение и проговорил:

— Как странны и необычны все эти осложнения!