Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах - Натан Альтерман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я понимаю, разумеется, что всего сказанного здесь недостаточно, чтобы во всей полноте разъяснить предмет читающей публике. Самое понятие «национальной этики» нелегко будет усвоить тому, кто не привык к такого рода вопросам, а еще труднее будет для многих оценить все великое практическое значение этого понятия, которое составляет как бы краеугольный камень в здании нашей национальной жизни. Чтобы объяснить все это в наглядной и общепонятной форме, было бы необходимо привести много примеров из различных областей жизни, факты, которые были или могли быть, и показать на них, как нравственное ядро бывает иногда скрыто не там, где его ищут, а там, где никому не приходит в голову искать его, и как национальная этика относится к различным явлениям, которые на первый взгляд не имеют никакого касательства к ней. Но на этот раз я не имел намерения привлечь к этому вопросу внимание широкой публики. Такое движение должно прокладывать себе дорогу сверху вниз. Наиболее просвещенные среди нас должны сначала понять все его значение и стать во главе его, а уже затем оно может распространяться и среди народа. Поэтому я и решил только наметить вопрос в самых кратких чертах в надежде, что лучшие умы поймут меня. И если, как мне кажется, время благоприятствует этому, то многие из них постараются проникнуть в глубину вопроса, а «учение приводит к действию»[109].
(1899)
Перевел И.Румер. // Ахад Гаам. Избранные сочинения. Т. 1. 1919, Москва.
Мордехай Цви Мане (1859–1887)
Стремление души
Пер. Л. Яффе
Вечереет, и прекрасен Солнца вешнего закат; Свод небесный алым блеском Догорающим объят. Тишь и нега… Все застыло, И в листве движенья нет; На холме сидит печальный И задумчивый поэт. Как хорош ты, праздник вешний, Несказанных полный чар! В сердце вновь цветут надежды, В сердце снова юный жар. Дух больной опять волнует Новых, мощных дум прилив; Скорбь и боль сменяет вера И к высокому порыв. Тишь кругом, покой и нега… Чу!.. в безмолвьи крыльев взмах! Ветерок в лицо повеял, Шелест в дрогнувших ветвях… Это аист чернокрылый С телом белым, словно снег, Выше, дальше закружился, Глубь пурпурную рассек. Если б силы мне, больному, Если б крылья мне в удел! — Из чужбины неприветной На Восток бы я летел.