Чуть свет, с собакою вдвоем - Кейт Аткинсон

Олень подстреленный — подпрыгнет выше всех.[195] С застекленного пешеходного моста над путями он видел, как разворачивалась драма. Распознал нелепый актерский состав этого странного капустника — мать Винса Балкера, женщина, угнавшая его «сааб», девочка, Тилибом и Тарарам. Был один новый актер — старик, который вместе с матерью Винса Балкера упал под поезд. Джексону сверху показалось, что она его столкнула. Как там в песне Мэри Гоше? «Нам бы всем милосердие не помешало»?[196]

Джексон очень не любил поезда. Очень.

Надо бы спуститься, взять командование на себя, что-то сделать, кому-то помочь. Он подхватил собаку на руки — прямо видишь, как пса затаптывают в этой давке, — слетел по эскалатору и застрял в сумятице на перроне. Заметил свою автостопщицу, она же угонщица, — за ней волоклась девочка. Они садились в другой поезд, вновь оставляя хаос в кильватере. Он побежал за ними, но поезд уже отходил. Девочка помахала ему на прощанье, показала ладошки-звездочки, потом исчезла.

На плечо властно легла рука — Джексон аж подпрыгнул. Брайан Джексон. Липовый Джексон — теперь Джексон, настоящий Джексон, называл его так. И сейчас ни капли не удивился.

— Скользкая как угорь эта Трейси Уотерхаус.

— Что-что? — переспросил Джексон. В мозгу закрутились шестеренки. — Это Трейси Уотерхаус?

— А говорите, что детектив.

— Я не понимаю, — сказал Джексон. Давно пора вытатуировать эту фразу у себя на лбу.

— Я думаю, пункт назначения у нас один, — сказал Брайан Джексон. — Но мы из разных точек туда отправились. — (На место происшествия уже прибывали полицейские и спасатели.) — Какой бардак, — сказал он. — Пошли отсюда.

Джексон замялся. Надо ведь помочь, хотя бы показания дать?

— Невинные непричастные очевидцы, — сказал Брайан Джексон, подталкивая его к эскалатору, точно пастушья собака — упрямую овцу. — Пойдемте, я хочу вас кое с кем познакомить — вам понравится. И он хочет познакомиться с вами.

— Кто?

— Мой клиент. Некто Майкл Брейтуэйт. И мы оба хотели бы знать, на кого работаете вы.

— Вы мне по телефону звоните, — сказала она.

— Звоню, — согласился Джексон.

— Не письмом и не СМС, — сказала Надин Макмастер. — Вы голосом говорите. У вас новости. Что такое? — Все восклицательные знаки стерты задышливым грузом ожидания. Надин застыла в надежде.

— Ну, — осторожно сказал Джексон, — выходит так: хорошее, плохое, хорошее. Ничего?

— Ничего.

— Хорошая новость: я выяснил, кто ваша настоящая мать. Плохая новость: она была проституткой и ее убил ваш отец.

— Так, — сказала Надин. — Это я переварю потом. А еще одна хорошая?

— У вас есть брат.

Надин Макмастер. Майкл Брейтуэйт. Две половинки головоломки. Совпадают идеально.

Надин Макмастер — это Никола Брейтуэйт, сестра Майкла.

(— Что ж вы сразу-то не сказали? — спросил Джексон утром у Мэрилин Неттлз.

— А вы не спрашивали, — ответила та.)

Никола Брейтуэйт, двух лет от роду. Насчет ее не было приказов о неразглашении, не было судебных постановлений, не было нужды ее «ограждать», потому что ее не существовало. Она не ходила в школу, не бывала у врачей, Кэрол Брейтуэйт избегала врачей из поликлиник и районных медсестер. То и дело переезжала. Даже соседи ее не замечали.

— Исчезла, — сказала Мэрилин Неттлз. — Когда взломали дверь, в квартире ее не было, поэтому о ней не знал никто. Ну, понятно, кое-кто знал… Мне глубоко пришлось копать, но я никому не говорила. Она хорошо потом жила?

— Да, — сказал Джексон. — Пожалуй, неплохо.

— Ой, какая чудесная история, — сказала Джулия со слезами на глазах.

— Ну, чудесен только финал, — сказал Джексон. — Сама история так себе.

— Найденный ребенок, — сказала Джулия. — Это ведь лучше всего на свете?

— То, что осталось в ящике, — сказал Джексон.

Когда он приехал в Лавелл-парк, она опять была не в настроении. Ни за что не угадаешь — то порхает мотыльком, то еле ползает, ноет и жалеет себя. И переключается в мгновение ока, иногда видно, как это происходит, как меняется лицо. Сегодня она пила — это тоже не к добру, выпив, она становилась агрессивной — и в знак приветствия помахала ему в лицо бутылкой дешевого вина.

— Ребятки спят, — сказала она.

В постели был только Майкл — ну, по всей видимости; его нигде не видать. Никола уснула на диване. Руки и личико грязные, пижама нестираная. Что ждет этого ребенка?

— Я деньги принес.

Он протянул ей пять фунтов. Будто клиент. Два года с ней не спал, но за кой-какие ошибки расплачиваешься всю жизнь. Кто отец мальчика, она не знала. Но, говорит, насчет девчонки — никаких сомнений. Девчонку тебе мог сделать кто угодно, сказал он, но в душе понимал, что девочка его. А если он станет отрицать, она пойдет к его жене. Она вечно угрожала.

— Нам надо потолковать, — сказала она, закуривая.

— Может, не надо? — сказал он.

На стекле дешевого кофейного столика веером лежали фотографии.

— Ты только глянь, — сказала она, ткнув в фотографию, где они вчетвером. — Как настоящая семья.

— Да не вполне, — сказал он.

Она привела юнца, который по соседству торговал картошкой с рыбой, попросила сфотографировать «нас всех вместе».

Она с Рождества его пилила: мол, хочет куда-нибудь съездить, и в итоге они оказались в Скарборо. Ветер с ног сбивает, в городе ни души. Зато шансы, что его засекут знакомые, равны нулю.

Она побежала к морю, сбросила туфли, стянула колготки, оставила на песке. Будто змея кожу сбросила. Вбежала в воду и затанцевала в волнах.

— Господи боже, тут, блядь, холодрыга! — заорала она ему. — Давай, отличная водичка!

— Не дури, — сказал он.

— Трус! Твой папочка — зайчишка-трусишка! — сказала она мальчику, вновь выбежав на пляж.

— Не называй меня так! — раздраженно сказал он. — Я ему не отец. — Он отвел мальчика в сторонку. — Не зови меня папой. Или отцом. Не надо. Понял? Я тебе не отец. Я не знаю, кто твой отец. Если твоя мать не в курсе, мне-то откуда знать?

Она была непредсказуема, понимал он, стыдно с ней на люди показаться. «Да уж, мне в жизни тесно», — говорила она, но дело не в этом. Скорее всего, у нее какое-то психическое отклонение.

Она взяла с собой фотоаппарат, дешевую подержанную камеру, и все время норовила снимать. Он увиливал как мог, но на один снимок согласился — только б она заткнулась.

— Пошли поищем, может, где-нибудь мороженое продают. — На дворе начало марта, не сезон, холод собачий, кто ест мороженое на море зимой? — Или картошку! — Это ее взбодрило. — Давайте картошку!

Он держал девочку на руках, прикрывал от ветра.

— Бежим наперегонки! — крикнула она мальчику, но тот упорно строил замок во влажном грязном песке.

Кэрол помчалась к пирсу. Словно под ветром покатилась. Хорошо бы ветер и вовсе ее унес.

— Как настоящая семья, — сказала она, оглаживая фотографии, щурясь на них в сигаретном дыму.

Заговаривала о том, что они «нормальная семья», намекала, что он должен бросить жену. Да она бредит.

Очевидно, тут-то все и началось. Она сказала, что пойдет к его жене, возьмет детей, явится к нему на порог и опозорит. Он сказал:

— Тише, весь дом разбудишь.

А она давай драться, молотить его кулаками. Он ударил ее посильнее, ладонью отвесил ей оплеуху, думал, это ее утихомирит, а она в истерику, заорала как полоумная. Когти выпустила, и вот он бежит за ней в спальню, и вот его руки у нее на горле. И если честно, это было приятно. В кои-то веки ее заткнуть. Чтоб перестала.

Несколько секунд — и все кончено. Она была стихия необузданная — он не ожидал, что она так внезапно обмякнет. Встал на колени, поискал пульс, не нашел и сам себе не поверил. Он же не хотел ее убивать. Поднял голову, увидел, что мальчик стоит в коридоре, смотрит на него, но в голове пустота — только бы оттуда убраться. Не дотерпел, пока придет лифт, сбежал по лестнице, прыгнул в машину, уехал в город, засел в пабе, залпом выпил виски. Руки тряслись. Перед глазами — вся жизнь в руинах. Потеряет работу, семью, репутацию.

Он сидел в пабе и пил. Это надолго — напиться ему нелегко. Потерял счет времени.

— На дорожку, детектив? — спросил бармен, и он ответил:

— Нет, — пошел в туалет и проблевался.

За углом стояла телефонная будка, и он укрылся в ее холодном белом свете. Он позвонил единственному человеку, который способен вытащить его из этой передряги, — он позвонил Истмену.

— Сэр? — сказал он. — Это Лен Ломакс. У меня тут маленько неприятности.

О мальчике не сказал ни слова.

Назавтра Рэй отдал ему фотографии:

— Мы квиты, Лен. Больше об одолжениях никогда не проси, понял?