Погоня за ветром - Олег Игоревич Яковлев

— Что?! — Лев изумлённо вскочил со стольца.

В этот миг им овладел страх.

«Нынче — его, заутре — меня! Это бояре, их работа! И что же делать мне?! Нет, в Холме я жить не останусь. Отъеду во Львов. Там все свои — и дружина, и простые люди. От бояр надо держаться подальше».

— Слышала? — потряс он за плечо жену. — Кто-то помог моему брату умереть. Господи, что за земля, что за времена?! Князя Ярослава Всеволодовича отравили по боярскому доносу в Каракоруме! Сын его Александр умер, когда возвращался из Орды, тоже от яда. Польского князя Лешко Белого, отца твоего любезного Болеслава, злодейски убили родичи. Романа и Святослава Игоревичей бояре повесили в Галиче. Бабку твою, королеву Гертруду, зарезали баны прямо во дворце. И в Орде у татар такие же нравы. Хана Улавчия, Батысва внука, умертвили ордынские бесермены. Вдову Батыя, ханшу Баракчину, предали лютой казни. Джучи, старшему сыну Чингисхана, отцу Батыя и Менгу-Тимура, во время охоты хребет переломили. Говорят, по приказу самого своего великого родителя. Проведал будто бы старый Чингис, что хочет Джучи от него отложиться. Яд, меч, петля! Всюду одно и то же.

Лев говорил словно бы и не Констанции, которая убрала с изуродованного болезнью лица шёлковую личину и недоумённо мигала глазами без ресниц, а самому себе.

— Не вижу здесь ничего удивительного, — резко просипела княгиня. — Ты сам только что слушал своих бояр. Никто из них не жалеет о смерти Шварна. Его не любили. Войшелга вспоминали, а его — нет. Любят сильных правителей, а Шварн был слаб. Вот кто-нибудь из недругов и накормил его ядом.

— В этом ты права, — задумчиво закивал головой Лев. — Верно, так и было. Вот что. Заберём всё добро, всё ценное из Холма, да уедем отсюда поскорей во Львов. Град новый, всё там — моё! Даже имя града — и то в мою честь! Сделаю Львов столицею Руси Червонной. Почитай, Галич после Батыева нашествия захирел, Перемышль — город крепкий, но на самой кон-границе стоит, Ярослав — и вовсе крепость сторожевая. А Львов — в средине земли. Сделаем так. Ты, любезная жёнушка, поройся в палатах, погляди на паволоки, на алавир[180] отцов, на узорочье, на сукна. Вели сложить добро в подводы и сама проследи, чтоб чего не забыли. Много здесь, в Холме, золота, сребра. Много отец мой скопил богатства. Есть две короны золотые, папой Иннокентием присланные. Короны эти тоже захватить надо. Чтоб не достались они холмским боярам. И после девятого дня во Львов с тобой отправимся. Крепость там на Княжой горе, а внизу, у подножия её, посад, какого ни в одном городе во всей Червонной Руси нет. — Он мечтательно вздохнул. — Гончары селятся, кожемяки, златокузнецы. Уже ныне Львов мало в чём Холму или Владимиру уступит. Скрещиваются там великие торговые пути, там на рынке угорские кони с чешским серебром соседствуют, гамбургский бархат — с бухарской зендянью, лунское сукно — с серским шёлком, хорасанский булат — с аравитскими благовониями. Там я и сяду, там корону на чело воздену, оттуда править стану Русью Червонною! — Князь увлёкся, заходил по палате, распахнул окно.

«Да, так будет, так должно быть! Стану я продолжателем деяний великих, деяний Ярослава Осмомысла и деда моего Романа! А татары? — обожгла сердце неприятная мысль, оборвав буйный полёт честолюбивых мечтаний. — С ними как-нибудь разберусь. Использовать их, ежели что... Для себя же, для своих целей!»

На душе у Льва было одновременно и тревожно, и радостно.

47.

Во владимирском доме старого Низини всё было по старинке. Старая изба обветшала, слегка покосилась, стала приземистей, как будто вросла в землю. Глядя на почерневшие от времени рубленые в обло брёвна, Варлаам тихо вздыхал. Отец упрям. Как ни уговаривал он его купить иное, более просторное, жильё или хотя бы нанять плотников и подновить подгнившие брёвна, старик Низиня только махал рукой и коротко отвечал:

— Не к чему. Доживём. На наш с матерью твоей век хватит.

В последнее время отец часто хворал, днями не слезал с печи, всё кряхтел, кашлял, жаловался на боли в ногах.

— Ноют кости старые. Видно, помирать скоро. Уж ты бы, сын, оженился. Хотя б на невестку поглядеть мне единым глазком. Всё помирать легче будет, — говорил он сыну.

Варлаам приехал во Владимир сразу после похорон Шварна и поспешным, похожим на бегство отъездом Льва во Львов. Ему хотелось немного отдохнуть, отойти душой после бурных событий последнего времени. Он или просиживал долгими часами у себя в покое, всё размышляя о превратностях судьбы, или ходил по опустевшим зимним улицам, слыша завывание холодного ветра и смотря, как кружатся в воздухе белые снежинки. Покоя на сердце не было. Всякая мелочь здесь, во Владимире, напоминала ему об Альдоне и убиении Войшелга. Порой Варлааму даже чудилось, что все жители Владимира знают о его участии в злом деле, в их взглядах он улавливал скрытое презрение и горькую насмешку. Становилось тяжело, родной город делался чужим, неприветливым, холодным. Словно и не он, Варлаам, когда-то подростком бегал по этим засыпанным снегом улицам, бросал снежки, весело мчался в расписных возках лихих троек, ходил в масках-скуратах па Рождество по соседским домам. Всё это было как будто в другой, неведомой жизни, оборвавшейся в тот самый вечер, когда бежал он вслед за отрядом дружинников но тёмным переходам Михайловского монастыря.

Грустные думы молодого боярина оборвал Тихон. Явился с бочонком дорогого заморского вина, весь засыпанный с ног до головы снегом, весёлый, в лихо заломленной набекрень шапке.

— Варлаам! — заключил он хмурого друга в объятия. — Ну, друже, поздравь! Праздник у мя нынче! Женюсь!

— Решился, выходит, — улыбнулся Низинич. — Ну что ж. — Он развёл руками. — Сказать одно могу: совет вам да любовь.

— Вот, — недовольно поджала уста старая Марья. — Все дружки-ти твои, Варлаам, женаты уж, детишками обзавелись. Тихои-ти, почитай, последний холостым оставался. Один ты топерича бессемейный-ти. Ох, горе ты, горюшко наше!

— Да не причитай ты, матушка. Всему время своё. Там поглядим, — отмахивался от неё Варлаам.

— Время, время. Пора те, сынок, невестушку-ти подыскать. Может, ты, Тихон, кого присоветуешь? А то-от ходит, яко в воду опущенный. Догадку имею: сохнет, видать, по замужней бабе, по боярыне, верно, какой. Али какая лихая ведьма