Человек-эхо - Сэм Холланд

— Отлично сработано, Тоби, — говорит она, постаравшись улыбнуться как можно теплее. — Только закрой дверь, когда выйдешь.

Едва только дверь защелкивается, как Кара понуро опускает плечи. Больше в зале ни души, жалюзи закрыты, и она тяжело опускается в кресло, обхватив себя за голову. Чудовищность этого дела вдруг наваливается на нее непосильным грузом. Шентон — мямля, брат все не может смириться с потерей жены, Ной…

А что Ной? Кара не может подобрать этому четкое определение, но что-то явно не дает ему покоя.

Тут слышится легкий стук в дверь, и, словно прочитав ее мысли, Дикин просовывает голову в зал.

— Ну что? — рявкает она, резче, чем намеревалась.

— Просто нужно принять несколько решений по поводу этой церемонии, — начинает он, а потом склоняет голову набок, присматриваясь к ней. — Ты вообще как?

Кара чувствует, как его темные глаза останавливаются у нее на лице. Собирается что-то ответить, но слова застревают в горле. Она не может припомнить, когда хоть кто-нибудь в последний раз интересовался ее самочувствием. Судорожно сглатывает, но прежде чем успевает запротестовать, по лицу начинают скатываться крупные слезы. Кара раздраженно смахивает их.

— Прости, — ухитряется произнести она. — Ты сюда не моими соплями любоваться пришел.

Дикин закрывает за собой дверь, подходит и присаживается рядом с ней.

— Не стоит извиняться, — мягко произносит он. — Да, блин, дело реально дерьмовое, и тебе очень не повезло его возглавить. Неудивительно, что ты испытываешь такой стресс.

Кара вновь прокашливается, подняв голову и пытаясь унять слезы. Она никогда не плакала перед своими подчиненными, выказывая слабость и неуверенность в себе, но Ной — это совсем другое дело.

— Просто окончательно задолбалась… Я уже черт знает сколько времени нормально не видела детей.

— Так езжай домой. Вздремни, — говорит Дикин, но Кара уже мотает головой, прежде чем он успевает закончить.

— Ты же знаешь, что я не могу. — Она издает безрадостный смешок. — Посмотри, что там творится. — Кара показывает на дверь, за которой, как она знает, не покладая рук трудятся детективы. — Никто не может позволить себе даже коротенький перерыв. Абсолютно все испытывают стресс. Я не могу их бросить. Я не могу бросить женщин и мужчин, которых он убил.

Дикин всем телом подается к ней, и на миг ей кажется, что он собирается взять ее за руку. Но тут Ной вновь выпрямляется, и в голове у нее проскакивает мимолетная мысль: что бы она сделала, если б он так и впрямь поступил?

Гудит лежащий рядом с ней телефон. Номер незнакомый, так что Кара позволяет ему звонить дальше.

Набирает полную грудь воздуха, а потом вспоминает про коробку с уликами у себя в кабинете.

— И не мог бы ты заняться этими блокнотами? Найти почерковеда, или как они там называются — может, получится пролить какой-то свет?

Ной кивает.

— Тогда работаем в обычном режиме? — спрашивает он с не очень-то искренней улыбкой.

— В обычном, Дикс, — отзывается Кара, и телефон опять начинает гудеть. — Да черт же возьми! — бормочет она и отвечает на звонок.

— Старший детектив-инспектор Эллиотт? Это Стив Грей. Из «Кроникл».

Кара едва удерживается, чтобы моментально не нажать на «отбой».

— Откуда у вас этот номер? Я не собираюсь ничего говорить про это дело; обращайтесь в отдел связи с общественностью, как обычно.

— Нет, старший детектив-инспектор Эллиотт, погодите! У нас есть кое-что, что вам обязательно нужно увидеть.

Его тон заставляет ее замереть. В голосе у него вроде проскальзывает паника.

— Что именно?

— Письмо. Нам прислали письмо, — выпаливает Грей, захлебываясь. — И мы думаем, что оно от убийцы.

Глава 52

Кара и Дикин стоят в кабинете редактора газеты. Записка лежит перед ними на письменном столе, уже убранная в прозрачный пластиковый конверт для улик. Никто не произносит ни слова.

Журналист и его редактор наблюдают за ними. Стив Грей — низенький, светловолосый, худощавый, а его редактор — полная его противоположность: круглая мясистая физиономия и глазки-пуговки. Оба явно нервничают, но при этом и приподнято возбуждены, что несколько раздражает.

Письмо пришло вчера, в простом белом конверте с написанным синим фломастером адресом. «Срочно редактору», — гласила крупная надпись в самом низу, но все забыли про него до нынешнего утра, пока наконец не открыли конверт и оттуда не выпал обрывок черной ткани.

— Должен признаться, мы были в шоке, — говорит им Грей, указывая на черный лоскут, все еще лежащий на столе. Рукой в перчатке Кара убирает его в другой пакет для улик.

Записка внутри написана на белой линованной бумаге тем же синим фломастером. Кара еще раз ее перечитывает.

Это говорит Пересмешник.

Это я убил мужика и девицу в Солтернз-Хилл вчера вечером — вот вам окровавленный лоскут ее блузки в качестве доказательства. Это я тот самый человек, который укокошил кучу народа в остальных частях Соединенного Королевства.

Я хочу, чтобы вы напечатали это шифрованное послание на первой полосе своей газеты. В нем — мои личные данные.

Если вы не опубликуете его к полудню пятницы, 5 февраля, в тот же вечер я устрою кровавую баню. Буду все выходные кружить по ночам по окрестностям и убивать одиноких прохожих, одного за другим, пока не наберу за выходные ровно дюжину.

В самом низу листка — кружок, перечеркнутый крестиком: эмблема убийцы по прозвищу Зодиак.

— Что говорит Шентон? — спрашивает Дикин. Редактор сразу отправил им отсканированную копию этого послания, чтобы их подчиненные могли без задержки им заняться.

— Подтвердил, что формулировки практически те же, что и в тех записках, которые получали от Зодиака в тысяча девятьсот шестьдесят девятом, — отзывается Кара. — Тоже два листочка, скрепленных вместе; изменены лишь детали, относящиеся к конкретно нашему делу.

— А этот… — Редактор газеты примолкает. — Этот код?

К записке прикреплен еще один лист бумаги. На нем — какие-то символы и буквы. На первый взгляд в том же стиле, что и у Зодиака.

— Значки тоже другие, — подтверждает Кара.

— Так что и текст наверняка другой? Может, в нем и вправду зашифрованы данные этого типа?

— Не исключено.

Все опять погружаются в молчание. Кара подбирает со стола конверт. Здесь вдвое больше штампов, чем необходимо для нормального почтового отправления, все смещены вбок. Почтовая марка проштемпелевана за день до убийства Либби.

— Так что мы опубликуем это уже завтра, — заключает редактор.

Кара вздыхает. У нее хватает благоразумия не надеяться, что удастся обойтись без лишнего шума, — больно уж лакомый кусочек для журналистов.

— Можете просто придержать это денек-другой? У вас по-прежнему будет эксклюзив, — поспешно добавляет она. — Но, пожалуйста,