Свет молодого месяца - Эжени Прайс

— Мне очень жаль, дорогая, — сказал Хорейс.

— Ну, я совсем его не знала, но он хотел удочерить меня после смерти отца. Милая тетя Эббот об этом и слышать не хотела, слава Богу, а иначе я бы не стала твоей женой. Но он, видимо, был добрым человеком. — Она передала письмо Хорейсу. — Прочитай, мистер Гульд, дорогой, и объясни мне. Это написано ужасно по-юридически.

Хорейс внимательно прочел письмо и нахмурился.

— Что там такое, дорогой? — спросила она. — Что-то скверное?

— Твой дядя оставил тебе тысячу фунтов.

С минуту она молча смотрела на него.

— Тысячу фунтов? Ой, мистер Гульд, дорогой, мы богачи! — Он все еще хмурился. — В чем дело? Тебе не нравится, что мы внезапно разбогатели?

— О, деньги — приятная вещь, безусловно, но не таким путем. Содержать тебя — моя обязанность.

— Но это подарок в знак любви от доброго старика, с наилучшими намерениями. Мы можем — о, муженек мой, мы теперь можем поговорить с твоим братом — у нас почти две тысячи! Ты понимаешь, что Бог послал нам почти две тысячи?

— Ужин на столе, мисс Дебора, — сказала Ка, стоя в дверях. — Как только я позову массу Джима, я принесу маисовую лепешку.

— Спасибо, Ка. Мы сейчас придем.

— Я не голоден, — сказал Хорейс.

— Проголодаешься. Твое любимое — маисовая лепешка. О, мистер Гульд, давай, поговорим с мистером Джимом сразу?

— Нет! Нет, Дебора, я не собираюсь дать ему возможность отказать мне. Ни слова за обедом о деньгах, ясно?

— Да, сэр, ясно. Впрочем, неясно, но я обещаю не говорить об этом ни слова.

Как только его брат вошел, Хорейс определил, что им предстоит неприятность. Его брат был одет в свою визитку, по крайней мере двенадцатилетней давности, обтрепанную, мятую, слишком свободно сидевшую на его похудевших плечах. На сером жилете не доставало одной пуговицы. Он был опять нетрезв, он был небрит, но волосы у него, густо намазанные маслом, были с двух сторон приглажены и кончались завитками.

— Ну, добрый вечер, влюбленная парочка. — Он поклонился, торжественно уселся, развернул салфетку и посмотрел на Хорейса, потом на Дебору со снисходительной улыбкой.

— Добрый вечер, мистер Джим, — осторожно сказала Дебора. — Надеюсь, вы голодны. Мистер Гульд говорит, что он не хочет есть, но я думаю, захочет. Ка сделала маисовую лепешку.

— О, в таком случае к мистеру Гульду вернется аппетит, без сомнения.

Хорейс старался говорить дружелюбно.

— Как сегодня шла работа, брат?

— Ну, масса Гульд, — он растягивал слова, — эти черные, они хорошо работали сегодня, сэр.

Джим откинулся на спинку стула, жалкая тень прежнего Джима, который вызывал у всех смех, когда изображал негров. У всех, кроме Хорейса. Даже когда он был маленьким мальчиком, ему было неловко, когда Джим начинал свой «негритянский номер». А сегодня Хорейсу хотелось ударить его.

— Они все тук, тук своими мотыгами и поют старые песенки, как полагается хорошим веселым ниггерам.

Ка вошла из кухни и принесла маисовую лепешку.

— Не правда ли, Ка? Ведь вы все, старые верные негры, пели веселые песни весь день и сбивали лепешку и резали хлопок? — Джим хотел схватить Ка за ее длинную юбку, но промахнулся.

Хорейс встал.

— Сядь, дорогой, — прошептала Дебора.

— Нет, мисс Дебора. Пусть мой брат постоит. Хочу на него минутку посмотреть. Разве он не представляет собой типичного доброго, благожелательного аристократического южного плантатора? Посмотрите на него. Мой трудолюбивый, добросовестный братец, живущий за счет чужих доходов!

Хорейс шагнул к нему.

— Брат! — Джим почти кричал во весь голос. — Брат! Почему ты не спросишь у нашего старика, не купит ли он для тебя Блэк-Бэнкс? Иначе у тебя никогда не будет собственной земли.

Дебора быстро встала и взяла Хорейса под руку.

— Ты любишь эту проклятую землю, а я ее ненавижу. Ты из нее извлекаешь прибыль, а я разоряюсь. Ну, — Джим понизил голос, — конечно, я знаю, у тебя нет денег, чтобы купить ее самому. Ты, ведь, такой добросердечный, великодушный христианин, ты только хочешь работать и выматывать себя ради других. Это превосходно, но не очень практично. Так что, может быть, можно убедить старика еще раз раскошелиться, и тогда вы могли бы быть масса и миссис милого Блэк-Бэнкс.

«Джим пьян — говорил себе Хорейс. — Мой брат озлоблен и одинок, и измят жизнью, и — пьян. Надо молчать. Надо молчать».

— Или ты предпочитаешь работать для трех старух, которые удерживают тебя лестью? Не знаю, чего бы я не отдал за маленькую похвалу. Может быть я бы отдал тебе Блэк-Бэнкс, братец, за одно словечко одобрения.

Гнев Хорейса иссяк быстрее, чем накапливался, он устало сел, и Дебора рядом с ним.

— Я совсем не заинтересован в том, чтобы папа что-то мне покупал, Джим. Пожалуйста, прекрати этот разговор.

— С удовольствием. Я просто немножко поразвлекался. Папа и не смог бы купить эту землю. У него урожай был не лучше моего. А его умелый сын не занимался родными местами, он работал для трех дур.

В этот вечер Дебора и Хорейс очень долго сидели перед камином. Никто из них ни слова не сказал о внезапной вспышке красноречия Джима. Она почитала ему из его любимых стихов Джона Донна, надеясь успокоить, помня предупреждение тети Эббот о том, что надо дать мужчине время, чтобы прийти в себя, остыть. Она понимала, что Джим был способен даже святого вывести из себя, а ее любимый святым не был. Она поручила его Богу, и через некоторое время он успокоится. Бога даже Джим не мог вывести из себя.

— Хочешь, я прочту коротенькое стихотворение о Боге? — спросила она.

— Нет, — резко ответил он. — Во всяком случае, не сегодня, Дебора. У меня и так есть о чем подумать. Я пока оставляю Бога тебе.

— О, но ты этого не можешь.

— Почему же?

— Потому что он всеобщий Бог. Твой так же, как мой.

Хорейс устало улыбнулся.

— Может быть.

— Нет, не надо говорить «может быть».

— Ну хорошо, пусть так. Но ты возьми на себя молитвы, а тревожиться буду я.

— Но мы — одно целое, мистер Гульд, дорогой, а молитва и тревога вместе не соединяются. Бог сказал, что он заботится даже об упавшем воробье, так что тревожиться грешно.

— Значит у тебя муж грешник. — Он зевнул. — И усталый. У меня завтра трудный день в Поселке.

— Тысяча фунтов принадлежит тебе, мистер Гульд, дорогой…

— Мне сейчас только хочется лечь спать, Дебора, и не говорить ни о чем.

Как только Мэри узнала о наследстве Деборы, она приехала в Поселок и разыскала Хорейса.

Он помог ей сойти с лошади, поцеловал и спросил: