Корона для миледи - Патриция Брейсвелл

Миддлтон, графство Дорсет

В воскресный день Эмма стояла на коленях перед маленьким алтарем в церкви Святой Екатерины, что возвышалась на холме близ монастыря в Миддлтоне. Служба окончилась, но она задержалась, чтобы еще немного помолиться в одиночестве в торжественной тишине храма. Золотистый утренний свет сочился сквозь толстое желтое стекло окошка позади алтаря, воздух был насыщен густым сладким ароматом ладана, на время отогнавшим запах сырости, въевшийся в выбеленные стены и устланный тростником земляной пол.

Окончив молитву, Эмма поднялась на ноги и обнаружила, что в церкви кроме нее также остался элдормен Эльфрик. Он встал подле нее и поклонился ей со степенной учтивостью.

— Миледи, — промолвил он тихо, — могу ли я с вами поговорить?

— Что случилось, милорд? — спросила она, усаживаясь на одну из скамей, расставленных под стенами. Она подала знак Уаймарк, ожидавшей у дверей, и вскоре они с Эльфриком остались одни в тишине храма.

— Присаживайтесь, прошу вас, — обратилась она к старцу.

Он опустился на скамью рядом с ней с челом еще более иссеченным морщинами, чем обычно. Высокий и сухопарый, этот седовласый старик напоминал Эмме ее собственного отца. Его лицо становилось таким же дружелюбным, когда он обращал на нее свой взгляд, а на губах играла добродушная улыбка. Ее воспоминания из детства об отце так тесно связались с этим человеком, что она уже не могла не питать к нему дочернего почтения.

Глядя на нее с серьезной важностью, он сцепил ладони, положив их на складки своего коричневого плаща.

— Вы знаете моего негодного сына, миледи? — начал он.

— Вашего сына? — переспросила она удивленно. — Нет, милорд, лишь то, что вы мне рассказывали в Уэруэлле… что вы лишились его вскоре после смерти матери Хильды.

— Да, лишился его, — сказал он, кивая. — Так оно и есть. Но это не вся правда.

Эмму это не удивило. Ей часто приходилось довольствоваться полуправдой при дворе короля. Однако она ничего не сказала, продолжая внимательно смотреть на старика, опустившего взгляд на свои сильные жилистые руки, покоящиеся на коленях.

— Сына я лишился, хотя он и не умер, — сказал он, снова глядя на Эмму.

Затем он поведал ей печальную историю о своем своенравном сыне, который после смерти молодой жены, оставив малолетнюю дочь на попечение своих родителей, исчез в неизвестном направлении, невзирая на протесты отца.

— Мы думал, что он тоже умер, возможно, вместе со многими другими пал в бою с датчанами при Молдоне в девятьсот девяносто первом году. Потом, через год после Молдона, когда Свен Вилобородый напал на Кент, король призвал ополчение, чтобы противостоять захватчикам, и я должен был вести флотилию, чтобы отрезать датчанам пути отступления после сражения.

Он замолчал и потер ладонью лоб, как будто почувствовав боль от нахлынувших воспоминаний.

— Вечером накануне того дня, когда мы должны были устроить засаду, пока неприятель стоял лагерем на берегу Темзы, в мою палатку явился мой сын, живой и невредимый. Для меня это было подобно воскрешению Лазаря из мертвых, так как я считал Эльфгара погребенным в топях Молдона. До сего дня я так и не знаю, что из рассказанного им мне в ту ночь — о том, как его захватили в плен викинги, и о том, как он неоднократно пытался бежать, — правда, а что ложь. Я не заковал его в цепи, поскольку тогда еще не знал, что он переметнулся на службу к Вилобородому.

Он взглянул на нее, и глаза его были полны скорби.

— Говорят, король датчан обладает даром порабощать людские сердца. Думаю, так оно и есть.

Эмма вспомнила властный оценивающий взгляд Свена Вилобородого, который он в нее когда-то вперил. Она не могла бы сказать, как он воздействует на его прислужников. В нее он вселил один лишь страх.

Эльфрик продолжил свой рассказ.

— Потом мой сын вновь исчез в ночи, и, хотя я с отрядом отправился по его следу, к рассвету он уже оповестил врага о наших намерениях, и вражеский флот ускользнул. Нам удалось поджечь лишь один корабль-дракон. Весь экипаж был истреблен, кроме одного человека. Предателя, Эльфгара. Моего сына.

Сглотнув, Эмма заставила себя задать вопрос, хоть и боялась ответа, который могла услышать.

— Какая кара его постигла?

— Король, движимый благосклонностью, которую питал ко мне, даровал моему сыну жизнь. Но они выкололи ему глаза и избили до полусмерти. Уже почти десять лет за ним ухаживают братья в монастыре Марии Магдалины, что близ Эксетера, но за минувшие годы я его так ни разу и не видел, боясь навлечь на себя гнев короля.

Он замолчал, и в его глазах, когда он встретил ее взгляд, блестели слезы.

— Я хотел бы снова встретиться с сыном, миледи, и воссоединить его с дочерью, если он изъявит такое желание. Хильде ничего не известно об измене отца, но пришло время ей об этом узнать. Я предпочел бы, чтобы она услышала об этом от меня, чем от кого-то другого. И когда узнает правду… — его глаза наполнились мольбой, — думаю, ей понадобится утешение.

Эмма подумала о Хильде, которая часто сидела у постели больного Эдварда, рассказами отвлекая его от боли.

— Я поддержу Хильду, — сказала она, — и помогу ей советом, если это потребуется.

Старец ничего не сказал, лишь поцеловал ей руку. Глядя ему вослед, она задумалась о его желании, несмотря на риск навлечь на себя гнев короля, разыскать вероломного сына, который своими позорными деяниями бросил тень бесчестья на доброе имя отца.

Если бы кто-то из сыновей короля совершил столь бездумный и ошибочный поступок, вряд ли он мог бы рассчитывать на прощение отца.

Глава 21

Июнь 1003 г. Эксетер, графство Девоншир

В Иванов день Этельстан наблюдал с городской стены за въездом королевы Англии Эммы в королевскую крепость Эксетер. День выдался солнечным, и, когда Эмма приблизилась к вельможам, ожидавшим ее снаружи южных ворот, колокола всех церквей Эксетера разом зазвонили, и толпы зевак возбужденно загудели.

Этельстан подумал, что на памяти живущих ничего подобного в Эксетере еще не было. По крайней мере, со времен короля Этельстана около восьмидесяти лет назад здесь не видели такого собрания священников, воинов, знати и придворных дам, въезжающих через ворота в город, обнесенный стенами, построенными еще римлянами, мимо кафедрального собора и далее, в цитадель на вершине холма. Епископы Кредитона и Шерборна, соперничающие друг с другом великолепием своих алых шелковых мантий, ехали по бокам королевы. А позади нее отполированные до блеска доспехи и шлем элдормена Эльфрика затмевали своим сиянием не только убранство духовных владык, но даже отблески солнца на их тонзурах.