Эмма - Джейн Остeн

Полное счастье, даже в воспоминаньях, дается нам редко — были два обстоятельства, о которых она не могла думать без легких угрызений совести. Во-первых, ее смущало сомненье, не нарушила ли она долг женщины перед другою женщиной, посвятив Фрэнка Черчилла в свои подозрения насчет сердечной тайны Джейн Фэрфакс. Едва ли она поступила хорошо, но мысль об этой тайне овладела ею с такою силой, что она не удержалась, а его готовность согласиться со всем, сказанным ею, была столь лестным комплиментом ее проницательности, что Эмма затруднилась бы сказать с определенностью, следовало ей держать язык за зубами или нет.

Второе обстоятельство, о котором она сожалела, также имело отношение к Джейн Фэрфакс — только тут у нее сомнений не было. Ей было определенно и искренне жаль, что она хуже ее поет и играет. Она всем сердцем горевала о том, что предавалась в детские годы лености, — и, засадив себя за рояль, с усердием позанималась полтора часа.

Занятия прервались приходом Гарриет, и ежели б мнения Гарриет было для Эммы довольно, то она бы мигом утешилась.

— Ах! Вот бы мне так играть, как вы с мисс Фэрфакс!

— Не ставьте меня с нею рядом, Гарриет. Мне до нее далеко, как лампе далеко до солнца.

— Ах, что вы! По-моему, вы играете лучше. Во всяком случае, не хуже. Мне, по крайней мере, больше нравится слушать вас. Вчера все в один голос сказали, что вы чудесно играете.

— Те, кто хоть сколько-нибудь разбирается в музыке, не могли не увидеть разницы. Правду не утаишь, Гарриет, — моя игра заслуживает похвалы с натяжкой, а игра Джейн Фэрфакс выше всяких похвал.

— Ну, а я думаю и буду думать, что вы нисколько ей не уступаете, а если разница и есть, то такая, которая никому не видна. Не зря мистер Коул говорил о том, с каким выраженьем вы играете, и мистер Фрэнк Черчилл тоже много говорил о выразительности, и что для него самое ценное — не техника, а чувство.

— Да, но у Джейн Фэрфакс, Гарриет, есть и то и другое.

— Вы уверены? Технику я заметила, а насчет чувства — не знаю. Про это никто не говорил. И не люблю я, когда поют по-итальянски — ни словечка не понять… А потом, если она и в самом деле так уж прекрасно играет, то ведь это прямая ее обязанность и больше ничего, ей же придется давать уроки. Сестры Кокс вчера говорили, что интересно знать, в знатное ли она попадет семейство. А как выглядели, на ваш вкус, девицы Кокс вчера вечером?

— Точно так же, как всегда, — до крайности вульгарно.

— Они мне сказали одну вещь… — нерешительно проговорила Гарриет, — хотя это неважно…

Эмме ничего не оставалось, как спросить — не без трепета навлечь на себя тем самым незримое присутствие мистера Элтона, — что же ей сказали.

— Сказали, что… в прошлую субботу у них обедал мистер Мартин.

— Вот как!

— Пришел по какому-то делу к их отцу, и его оставили к обеду.

— Вот как!

— Они очень много о нем говорили, в особенности Энн Кокс. Не знаю, зачем это ей, но она спрашивала, не собираюсь ли я к ним опять этим летом.

— Затем это ей, что она любопытна до неприличия, чего и следует ждать от такой особы, как Энн Кокс.

— Она сказала, он так был любезен в тот день… За обедом сидел с нею рядом. Мисс Нэш думает, что любая из барышень Кокс пошла бы за него с большою радостью.

— Очень может быть. Вульгарней их, по-моему, нет ни одной девицы в Хайбери.

Гарриет что-то нужно было у Форда, и Эмма почла благоразумным отправиться с нею. Как знать, не ждала ли ее опять случайная встреча с Мартинами — при теперешнем ее состоянии она была бы небезопасна.

Для Гарриет, у которой разбегались глаза и от полуслова, сказанного другим, менялось решение, всякая покупка была делом долгим, и, покуда она канителилась с муслинами, поминутно выбирая то один, то другой, Эмма, ища себе развлечения, отошла к дверям. Уличные картинки Хайбери, даже в наиболее оживленной его части, не могли предложить взору особого разнообразия: торопливо пройдет мимо мистер Перри, отопрет дверь своей конторы и войдет в нее мистер Уильям Кокс, поведут с проминки выездных лошадей мистера Коула, протрусит, понукая упрямого мула, случайный рассыльный с почты — вот самое большее, на что могла рассчитывать Эмма, и когда ее взгляду представился лишь мясник со своим лотком, да просеменила из лавки домой с полною корзинкой чистенькая старушка, да две дворняги погрызлись, не поделив грязную кость, да детвора, слоняясь по улице, облепила полукруглую витринку булочной поглазеть на пряники — то она знала, что ей грешно жаловаться, и находила это все занимательным, столь занимательным, что продолжала стоять в дверях. Живой ум и в праздную минуту найдет, чем себя занять, и довольствуется малым.

Она перевела глаза на дорогу в Рэндалс. Картина пополнилась; на ней появились еще двое — миссис Уэстон с пасынком; они шли в Хайбери — шли, конечно же, в Хартфилд… Они, однако, не дойдя немного до Форда, остановились первым делом у дома миссис Бейтс и уже собирались постучаться, когда их взгляд упал на Эмму. Они немедленно перешли через дорогу и подошли к ней — после того удовольствия, которое доставил им вчерашний вечер, встретиться опять казалось по-новому приятно. Миссис Уэстон сообщила, что идет к Бейтсам послушать, как звучит новый инструмент.

— Потому что мой спутник утверждает, — продолжала она, — что я вчера определенно обещала мисс Бейтс зайти нынче утром. У меня самой было другое впечатление. Мне казалось, я точно день не называла, но он говорит, что называла, и значит, так тому и быть.

— А мне, надеюсь, — сказал Фрэнк Черчилл, — позволят, покуда миссис Уэстон будет в гостях, составить компанию вам и подождать ее в Хартфилде, ежели вы теперь направляетесь домой.

Миссис Уэстон огорчилась.

— Я думала, вы идете со мной? Они бы так были рады…

— Я? Я там буду лишний. Хотя, пожалуй… я и здесь, наверное, буду лишний. Судя по выражению лица мисс Вудхаус, я здесь совсем не нужен. Моя тетушка всякий раз отсылает меня прочь, когда делает покупки. Я, по ее словам, только путаюсь под ногами, и мисс Вудхаус, я вижу, не прочь была бы сказать то же самое. Как мне быть?

— Я тут не по своим делам, — отвечала Эмма. — Я только жду своего друга. Она, вероятно, скоро освободится, и мы пойдем домой. А вам лучше пойти с миссис Уэстон и послушать инструмент.

— Что ж, раз вы советуете… Ну, а вдруг полковник Кемпбелл доверил выбор фортепьяно небрежному другу, вдруг выяснится, что звук у него посредственный, — что мне тогда говорить? Миссис Уэстон не найдет во мне поддержки. Без меня она скорее с честью выйдет из положения. Она преподнесет горькую истину деликатно, я же последний человек, когда нужно из вежливости сказать неправду.