Почти рукописная жизнь - Евгений Гришковец

Трудно работать в затяжные холода. Сотрудники театров существуют в таком режиме, будто включили замедленную съёмку. Зрители сильно опаздывают, а зайдя в тёплое помещение почти сразу если не засыпают, то впадают в полудрёму. Все устают дышать спёртым воздухом, потому что проветрить помещение невозможно… Кстати, удивительный эффект: попробуйте себе представить комнату, в которой холодно и при этом душно. Душно и холодно. Не очень сочетается, правда? Но такое случается в сильные, затяжные холода.

Зато как было красиво: солнечно и при этом туманно. Деревья покрылись толстым слоем инея, окна заиндевели, машины тоже блестели тонким слоем блестящей изморози и давали обильные клубы дыма и пара. Красота возникала какая-то чрезмерная, ненужная человеку красота. Красота, на которую и не полюбуешься. Красота, от которой даже жуть возникала… То есть та красота, которую всякий с радостью поменял бы на невзрачность ранней весны с потемневшим тяжёлым снегом, слякотью и низким, пасмурным небом.

Каково же было возвращение домой, когда командир экипажа сообщил, что в Калининграде погода хорошая, лёгкий ветер и температура +6 С…

С какой же благодарностью я вспоминаю цветы, которые люди дарили на спектаклях в Сибири. В Томске и Барнауле я видел в окно гримёрной, как цветы несли в театр, замотав их в целый ворох газет. Нескольких секунд на студёном воздухе было бы достаточно, чтобы розы и тюльпаны моментально получили смертельное обморожение. А цветов было много. И были лилии, и каллы, и даже ирисы. Вот только в родном городе Кемерово не было ни одного букетика. Передали в гримёрную две бутылки коньяку, бутылку виски и три бутылки водки, и то – не прямо на сцену, а в гримёрную. Что ж! Кемерово всегда отличался от Барнаула и Томска и уж тем более от Новосибирска внятной суровостью и практицизмом.

После Сибири на два дня залетел в Кишинёв, который был основательно засыпан снегом. Было холодно, по местным меркам даже очень, –15–17 С. Можете мне не поверить, но в зимние холода и с сугробами, на короткий и поверхностный взгляд, Кишинёв не очень отличается от Томска. Если бы не вывески на иностранном языке, не радио, говорящее то по-русски, то по-молдавски, и не люди, которые также говорят то на одном языке, то на другом, я бы и не понял, что уехал из Сибири. Пятиэтажки, одинаковая предновогодняя иллюминация, одинаковые кожаные куртки и пуховики, одинаковые шубы и пальто… Разве что в Сибири дорогих машин побольше и вместо «Жигулей» и совсем уж старых «опелей» ездят машины с правым рулём, а так всё то же. За снегом, за сугробами и зимними быстрыми сумерками разница и специфика не различимы. Советская градостроительная основа была единой для всех.

Сыграл в Кишинёве в Оперном театре обновлённый спектакль «ОдноврЕмЕнно». Играл с большим удовольствием и азартом, ощущая, что в этом году мне уже на сцену выходить не нужно. Шалил, пробовал новые варианты давно отработанных фрагментов. Было весело… А когда спектакль закончился, силы покинули меня. К утру уже было больно глотать и дышать. Перед вылетом из Кишинёва поехал к врачу. Удивительная штука организм…

Кстати! С уверенностью могу сказать, что, когда холодно, и уж тем более – очень холодно, ногти и волосы растут заметно быстрее. Проверял. А если к тому же много работы и жизнь близка к экстриму, рост ускоряется. Думаю, Чарлз Дарвин нашёл бы объяснение этому наблюдению.

Как же хорошо дома! Ёлку поставили и нарядили без меня. И, хоть это нарушило многолетнюю практику, я малодушно рад тому, что мне не пришлось этим заниматься. И мне кажется, что без меня получилось лучше.

Совсем нет новогоднего ощущения и даже не верится, что каких-то три дня и…

30 декабря

Мой хороший приятель занимается продажей шампанского, он продаёт разное шампанское: самое дорогое и не очень, а также игристые вина из Испании, Италии – то есть всё то, что мы по привычке называем общим словом – шампанское… Он мне рассказал, что продажа шампанского сильнейшим образом связана и зависит от событий, которые происходят в стране. Бывают праздники, на которые шампанского покупается и выпивается сверх всяких прогнозов. А бывают всплески покупки шампанского и без праздников. Случается же и совершенно обратное. Новый год – это, конечно же, самый шампанскоёмкий праздник. Однако год году рознь. Склады, которые буквально год назад опустели задолго до Нового года, и шампанского всем желающим не хватило… – нынче переполнены, но новогоднего спроса на излюбленный напиток не произошло.

Мой друг объяснил мне, что шампанское теснейшим и сильнейшим образом связано с некими общими настроениями, царящими в стране, ведь покупка шампанского всегда соответствует радостным событиям. А если случается беда, несчастье, некое всеобщее горе, покупки падают и почти сходят на нет. Причём экономический кризис не так сильно повлиял на снижение покупок именно шампанского. В кризис в хорошие, погожие дни во время удач наших спортсменов или просто в дни каких-то радостных событий шампанское пили почти как до кризиса. Но стоило случиться авиакатастрофе, теракту или какому-нибудь безобразию, которое воспринималось как большая социально-политическая несправедливость, продажи падали. Но это относится только к шампанскому. Водку пьют и в горе и в радости, причём в горе даже сильнее…

Так вот, мой приятель сказал, что в прошлом году, после тех самых выборов, и нынче, в нашей сегодняшней новогодней атмосфере… продажи шампанского такие низкие, каких не было много лет. А низкие продажи шампанского – это вернейший признак безрадостного состояния общества.

Уходит 2012 год… Последние дни стараюсь многим заранее позвонить и заранее, без суеты, поздравить. Подводим итоги, говорим, что год был неплохой, многое удалось сделать. У большинства приятелей есть и результаты, и достижения, у кого-то – успехи. Говорим, что год был неплохой, и тут же хочется приостановиться и сделать оговорку. И оговорку эту я сформулировал бы так: дела вроде бы неплохи, контекст ужасен.

Контекст таков, что трудно радоваться собственным достижениям и результатам. Наши маленькие достижения и результаты очень быстро проскользнут сквозь сито, и останутся на поверхности 2012 года танцы в храме и судилище… Даже не хочу перечислять, что останется. Всё это сводится к сплошной череде мелких и больших разочарований, в то время, когда и разочаровываться-то, в общем, не в чем.

2012 год останется в истории корейским супершлягером «Ганман стайл». Практически главное мировое культурное событие! Весёлая глупость. Глупость, которую посмотрели и послушали больше миллиарда раз. Но это – глупость, и она может быть весёлой. А то, что происходит у нас, глупостью назвать нельзя. У нас – безумие. Без-умие! Безумие весёлым быть не может.

Я впервые ощущаю строчку Мандельштама «Мы живём, под собою не чуя страны», применимой к себе, к своей жизни и к Родине. Не в том значении, в каком эта строка была написана поэтом в 1933 году. Сейчас у этой строки совсем другой для меня смысл.

«Мы живём, под собою не чуя страны» – как я это ощущаю сейчас… Когда включаю телевизор или беру в руки газеты, я понимаю, что руководство страны и её парламент никаким образом не соотносятся с моим представлением о государственном устройстве, государстве, современном гражданском обществе, законности, справедливости и прочем. Всё, что делает руководство и парламент, моего мнения не отражает, а совсем наоборот. Всё, что они делают, категорически не совпадает с моими представлениями и желаниями. И у меня нет друзей и приятелей, чьи интересы выражало бы наше руководство и парламент. У меня есть знакомые, которые в этом парламенте работают и которые проголосовали за то самое… После чего я не знаю, как с ними общаться…

По телевизору и в кинотеатрах идут фильмы, снятые к Новому году. Я не понимаю, для кого они сняты. Кто это будет смотреть и кому это может понравиться.

По всем каналам идут концерты, а по радиостанциям звучат песни. Эти песни исполняют мои соотечественники. Я не могу это слышать. Под эти песни во всех заведениях общепита и увеселения последние десять дней идёт безумный разгул и какое-то отчаянное веселье. Я не умею так веселиться, мне от этого не весело, и я не понимаю такого способа празднования.

В книжных магазинах я вижу книги наших современных авторов, которые назначены бестселлерами, которые входили в шорт-листы или даже выигрывали литературные премии и рекомендованы целым рядом критиков. Я заглядываю в эти книги, и я не знаю такого русского языка, таких людей, которые фигурируют в этих книгах в качестве персонажей и героев… Я не узнаю в этих книгах мою страну.

Всё, что я перечислил, не имеет ко мне и моей жизни никакого отношения. Я этого не понимаю, и я отказываюсь это понимать…