Дядя самых честных правил 3 - Александр Горбов

Разведка плацдарма — только прикрытие для какого-то секретного дела? Может, и меня Суворов привлёк из-за того, что я человек в армии новый и не увижу странность? Надо учесть этот момент на будущее, но сейчас расспрашивать Суворова не стану, разберёмся в процессе.

* * *

На третий день мы добрались до города Позен, в котором ещё с прошлого года стоял русский гарнизон. Здесь, как обмолвился Суворов, планируется сосредоточение войск перед кампанией. Но заезжать в город мы не стали, а обошли стороной и двинулись на запад, слегка забирая к югу.

“Близнятами” я занимался на привалах. За пять или шесть вечеров я стёр все старые Печати, продул стволы и наложил собственные связки. Поставил Печати огня, Знаки-усилители и обернул каналы стволов спиралями Знаков-концентраторов. Скажу честно: работа получилась на загляденье. Двуствольный “огнебой” калибра четыре дюйма. И стреляет не банальными ядрами или картечью, а сгустками раскалённого концентрированного эфира! Практически один в один фантастический плазмомёт, как будут его рисовать через двести лет. Только у меня он настоящий и работает, хоть и выглядит архаично. Осталось только проверить его в деле.

Кстати, я обратил внимание, что все драгуны вооружены “огнебоями”. Правда примитивными, стреляющими дай бог пару раз в минуту, но надёжными, как молоток. Таким даже подзарядка Печатей не требуется — двадцать лет прослужат, и хоть бы хны. Они отлично подходили для стрельбы верхом, а пешком драгуны сражаются не слишком часто.

Вопрос, что нагружено на ту самую лошадь, меня не отпускал. В один из привалов, уже ночью, я тихонько раскинул “ловчую сеть” и аккуратненько заглянул в кожаные сумки. Опаньки! Золото. Причём не российские монеты, а нидерландские дукаты, или, как их называют в России, “лобанчики”. Всё интереснее и интереснее, однако. Суворов послан подкупить кого-то из окружения Фридриха? Не знаю, господа, не знаю. И спрашивать напрямую не буду — не хочется мне в такие секреты влазить, потом не отмоешься.

* * *

Мы пробирались всё дальше на запад малоезжеными дорогами, по лесам, сохранившимся здесь, избегая людных трактов. Да-да, конечно, разведка, хмыкал я в уме, но держал мнение при себе.

Сегодня отряд ехал по дороге через густой ельник, отдалённо походивший на леса под Муромом. Я держался рядом с Суворовым: в пути мы обсуждали кампанию прошлого года, сожалели о перемирии, заключённом с Фридрихом, и ругали союзников-австрияков за злокозненность и непоследовательность. В общем, вели светские беседы, приличные офицерам.

— Авангард возвращается? — Суворов привстал в стременах.

Где-то впереди, за поворотом, послышалось конское ржание. И тут же смолкло, будто его и не было. Мне вдруг почудился запах крови, будто рядом мясник разделывал коровью тушу.

Предчувствие не обмануло меня. Отряд свернул за поворот — лес впереди расступился, рассечённый неширокой рекой. Дорога вильнула к старому каменному мосту. Ничего необычного, если не считать чужой отряд всадников, одновременно с нами выехавший из леса на другой стороне реки. Авангард, мать етить его так, где наш авангард?!

* * *

Пруссаки. Да и не просто абы кто — усатые кирасиры, в чёрных стальных нагрудниках, треуголках с белым плюмажем, на массивных механических конях, правда не авалонских, а германской работы. Скажем честно: драгунам против тяжёлой кавалерии выстоять крайне тяжело. Один залп, затем начнётся рубка, и всадники в стальных кирасах разрежут строй драгун, как раскалённый нож масло.

— Halt!

Командир пруссаков поднял руку, останавливая движение колонны всадников. Сколько их? Пожалуй, полуэскадрон, шестьдесят или около того кирасир. Многовато для нас, ой, многовато! Даже если разделаем их, от нашего отряда останутся рожки да ножки. Я обернулся, нашёл взглядом Кижа и сделал ему знак готовить орудие. Он понятливо кивнул и исчез за спинами драгун.

Впрочем, Суворов тоже не впал в ступор — скомандовал драгунам развернуться широким фронтом, чтобы можно было дать залп, и вытащил пистолеты. На другой стороне реки обнажались кирасирские палаши и слышались щелчки взводимых пистолетов.

— Meine Herren, würden Sie gerne verhandeln? — закричал командир пруссаков и с белым платком в руке поехал к мосту.

— Переговоры просит, — Суворов повернулся ко мне и криво улыбнулся: — Уважим пруссака, Константин Платонович?

— Почему нет? Давайте поговорим, вдруг он желает нам сдаться.

Суворов рассмеялся:

— Не зря я вас позвал, Константин Платонович. Без ваших шуток было бы гораздо скучнее.

Мы тронули поводья и вместе поехали к мосту.

* * *

— Господа! — пруссак учтиво поклонился в седле. — Рад видеть фас в этот чудесный день.

Мы с Суворовым тоже поклонились.

— Да, чудесный день, господин оберст.

— И такая замечательная фстреча! Как хорошо, что я фас найти здесь.

— Действительно, отличная встреча, — я широко ему улыбнулся. — Жаль, что она будет скоротечна.

— Ах, что фы! Я надеюсь, что мы ещё не скоро простимся с фами.

— Нет-нет, — Суворов тоже включился в игру, — мы очень торопимся, господин оберст. Боюсь, мы не можем вас утруждать нашим обществом.

— Ничуть, господа! Мне достафит наслаждение общаться с фами. Прошу проехать со мной. Мой полк будет рад фидеть таких гостей.

— Увы, милейший, но мы никак не можем задерживаться. Спешим! В следующий раз…

— Я не приму фашего отказа, господа. Фы и фаши люди поедете со мной. — Пруссак осклабился, встопорщив рыжие усы, и стал похож на таракана. — Сегодня фы мой гость.

— Простите, сударь, но мы вынуждены отклонить ваше предложение. Но если вы настаиваете, мы можем пригласить в гости уже вас.

— Хах! — он рассмеялся, скрипуче и неприятно. — Фы смешите меня. Мои кирасиры гораздо лучше умеют фстречать таких гостей. Ап! И фы уже приглашены. Ну, или отдыхаете ф дерефянных коробочках под этими замечательными ёлками.

Анубис у меня в груди заворочался и начал подниматься. Почувствовав движение эфира пробудились Таланты Суворова и пруссака. Воздух между нами потёк будто раскалённый, а плюмаж на треуголке оберста распушился от наэлектризованности. Отчётливо запахло озоном, как перед грозой.

— Значит, — пруссак обвёл нас тяжёлым взглядом, — фы есть не хотите принять моё фежливое приглашение?

— Боюсь, вынуждены вас огорчить, любезнейший.

— Тогда, — он показал зубы, — фы огорчитесь фдфойне. До смерти огорчитесь.

— Дорогой оберст, как бы вы сами не расстроились до смерти от нашего отказа.

— Что же, — пруссак кивнул, — посмотрим. Через дфе минуты мы будем иметь честь атакофать фас.

Мы раскланялись и разъехались к своим войскам.