Земля помнит всё - Тиркиш Джумагельдыев

По улицам разъезжали всадники. Возле одного из самых больших дворов на поросшем верблюжьей колючкой пустыре толпился народ.

Крестьяне сходились на пустырь медленно, не спеша. Из кибиток, расставленных в узких проулках, струился вверх остро пахнущий кизячный дымок. Проехали на ишаках два старика, мальчонка провел верблюдицу… Где-то прокричал осел, отрывисто гавкнула собака… С байского двора потянуло жареным мясом. Я втянул в себя обольстительный запах и проглотил слюну.

— Ты где теперь живешь, Ширли?

— У дяди. Вон его кибитка, рядом с нашей.

Мальчик указал на несколько ветхих черных кибиток, притулившихся с краю деревни, почти у самого кладбища.

— Тебе бы сейчас дома побыть, Ширли…

Мальчик молча поднял на меня глаза.

— Я приду. Обязательно приду! И кувшин принесу, не бойся! Иди, Ширли!

Я проводил мальчика, надвинул шапку на самые глаза и пошел туда, где собирался народ.

Байский двор был обнесен толстой, выше человеческого роста стеной. В глубине меж раскидистыми карагачами красовался большой дом с надстройкой. Хорошо виден был расписной карниз веранды. Во дворе жарили мясо, много мяса, дым огромного очага столбом поднимался к небу.

Остановившись в сторонке, я внимательно разглядывал всадников Осман-бая. Сапара не было видно. Тревога начала закрадываться мне в душу…

На пустыре уже полно народу. В толпе несколько пожилых женщин, снуют босые, запыленные ребятишки, а больше всего стариков и мужчин в годах — молодые сюда редко ходят.

Люди настороженно молчат. Появится кто-нибудь, поздоровается с теми, кто стоит рядом, и замолкнет, опустив голову… Сразу видно, что пришли сюда не по доброй воле и хорошего никто не ждет.

"Это стадо в любую сторону гнать можно, была бы палка в руках!" — вспомнил я. Похоже на правду. Палка в руках Осман-бая — и десятки людей, сознавая свое бессилие, стоят и ждут, что он скажет…

И все-таки Якуб врет! Будь они заодно с Осман-баем, лица у них сейчас сияли бы довольством, ведь человек, которого бай хочет казнить, шел против его справедливости! Осман-бай рад, что захватил врага, а народ, похоже, не очень…

С громким скрипом растворились большие деревянные ворота, и на пустырь выехал всадник на красивом вороном жеребце. Я сразу узнал Осман-бая. Невысокий, узкоплечий. За поясом шелкового полосатого халата наган. Он окинул взором собравшихся и направил коня в самую гущу толпы.

Осман-бая сопровождал высокий осанистый человек с пышной черной бородой. Я понял, что это Мурад-бай, хозяин красивого дома.

Несколько минут прошло в молчании. И вдруг толпа разом подалась вперед. Нукеры Осман-бая вывели из ворот какого-то юношу. Руки его были связаны за спиной. Он шел, низко опустив голову, ни на кого не глядя. Сапар! Так вот кого хочет расстрелять Осман-бай! Не в силах сдержаться, я обернулся к стоявшему рядом старику.

— Отец, в чем его обвиняют?

Тот неодобрительно покосился на меня.

— Не торопись. Сейчас скажут.

Я начал оглядывать людей, неужели Сапару никто не сочувствует?

Лицо старика, к которому я обратился с вопросом, было сумрачно и непроницаемо. Другой, стоявший шагах в трех от меня, высокий, с белой до пояса бородой, что-то бормотал себе под нос, изредка бросая на Осман-бая быстрые недоверчивые взгляды.

Щуплый востроносый человечек в старом халате, подпоясанном пестренькой веревочкой, то и дело приподнимался на носки и беспокойно вытягивал шею, пытаясь хоть что-то углядеть. Потом, сообразив, видно, что дело это безнадежное, успокоился и опустил голову, уже не пытаясь увидеть ничего, кроме мысков своих загнувшихся от ветхости чокаев.

И еще одно лицо привлекло мое внимание. Низенькая плотная старушка неотрывно глядела на Сапара и, вытирая глаза концом головного платка, шептала, ни к кому не обращаясь:

— Что ж ты, сынок? Неужто не знал, что схватят? Бежать бы тебе!..

Нет, не похоже, что все в этой толпе так уж согласны с Осман-баем… Осман-бай силой заставил народ прийти сюда. Холодным взглядом окидывает он толпу, отыскивая преданные, раболепные физиономии. Их нет. Почти нет. Не радует людей предстоящая казнь.

— Народ! Слушай меня!

Осман-бай выкрикнул эти слова густым, хрипловатым голосом. И откуда он в такой тощей груди?

— Я буду говорить! Вы собрались, чтобы выслушать меня, и я благодарен вам за уважение! — Теперь он говорил тише, не напрягая голос, уверенный, что все будут внимать ему безмолвно. — Особенно я благодарю аксакалов, мне понадобится сегодня их совет. Вы уважаете меня, я уважаю вас. Потому я и просил вас собраться.

Люди молчали. Лишь несколько одобрительных возгласов было ответом Осман-баю. Сапар приподнял голову, исподлобья оглядывая собравшихся. Я пригнулся, Прячась за высоким стариком, Сапар не должен меня видеть.

— Люди! — продолжал Осман-бай. — Не похвально у нас с вами получается. Не даем мы отпора врагам. А пока красные не почувствуют настоящую силу, они нас в покое не оставят. Сегодня на рассвете эти злейшие враги рода человеческого опять совершили налет на станцию. Было много жертв. Погиб полковник, любимый слуга белого царя. Конечно, так ему на роду было написано, иначе всевышний не допустил бы его гибели. Он был не хуже мусульманина, этот белый начальник!

Если мы не проявим твердости, если допустим, чтоб в стране верховодили богохульники, значит, мы отступили от праведного пути! Это говорю вам я, это же скажут вам святые отцы! И тем, кто помогает поганым безбожникам, — Осман-бай приподнялся на стременах и высоко взмахнул плетью, — тем, кто продает свой народ, свою веру, не место среди правоверных мусульман! Третьего дня один из ваших односельчан опозорил свою деревню. Вместе с поганым кяфиром он повредил железную дорогу…

— Бай-ага, — послышался голос из толпы, — а кто их убил, Хуммета и того, русского? Мы хотим знать.

— У полковника надо было спрашивать. Опоздал, парень. — Мурад-бай засмеялся.

Осман-бай повысил голос:

— Кто бы их ни убил, им нет места на нашем кладбище! Это мой приказ. И если кто ослушается приказа, того ждет судьба этого выродка, — Осман-бай плеткой указал на Сапара. — Люди! Я призвал вас, чтобы спросить: какого наказания заслужил отступник, изменивший своему народу? Повесить его или живым закопать в землю?

Толпа зашевелилась, но голосов не было слышно. Старики переглядывались, храня невозмутимое молчание.

Кажется, баю это не понравилось. Он откашлялся, дернул узду, заставив коня сделать несколько шагов вперед, повернул его вправо, потом влево и закричал, привстав на стременах:

— Говорите, люди! Не бойтесь!

— А в чем его вина? — крикнул кто-то из дальних рядов.

— Вина?! — голос бая прозвучал угрожающе. — Вы спрашиваете, в чем его вина? Он освободил преступника! Устроил побег неверному! Он кяфир и предатель! Вдвое кяфир и предатель — он освободил красного,