Черный Феникс Чернобыля - Владимир Анатольевич Ткаченко-Гильдебрандт

– Вот и познакомились, за что большая благодарность Ядвиге Станиславовне. Кстати, первого русского святого мученика Бориса в крещении звали Романом.

– Раз так, то продолжу совпадения, Глеб! – бодро отпарировал лейтенант. – Я сын инженера-корабела из Сормово Горьковской области, а мои родители из города Тутаева Ярославской области, который до революции назывался Романовом-Борисоглебском и являлся некогда уделом ногайских мурз Юсуповых, ставших знаменитыми русскими князьями. И по отцу все мои предки священнослужители.

– Мне сказали, что чернобылец.

– Если угодно, раз так сейчас называют ликвидаторов, но не очень, в смысле с довольно легкой и безопасной для окружающих степенью облучения.

– Ну а я, прошу любить и жаловать, кроме того, что сын, студент третьего курса университета и начинающий археолог, антиковед, ученик нашего светила Петра Толочко. Специализируюсь на славянских древностях.

Кмиты-Чернобыльские из гербовника Бартоша Папроцкого.

Краков, 1578 год, с. 1183

Вечером того же дня лейтенанта одолевали головные боли и, вероятно, от всего сразу – впечатлений, лекарств, процедур, знакомства, помноженных на пьянящий воздух киевского мая. Глеб вызвался исцелить новоиспеченного товарища по палате, для чего достал кипятильник и, залив сырой водой двухлитровую банку, взялся нагревать ее содержимое кипятильником, благо родители снабдили его не только им, но и сахаром, добротным грузинским чаем с лимонами. Подобные вещи запрещались, особенно после отбоя, по соображениям противопожарной безопасности, но все прошло гладко, и Глеб насыпал добрую жменю чайного листа в прокипевшую несколько мгновений назад банку и, немного остудив, разлил коричневую массу по стаканам.

– Цвет как у выдержанного портвейна из Массандры, – заметил лейтенант, с трудом отрезав тупым столовским ножом два внушительных куска лимона себе и Глебу.

– А что был опыт?

– Еще какой. Сначала в Крыму летом по переходу в десятый класс, а затем в Костромском училище РХБЗ с одноклассниками. Это у меня родители простые сормовские инженеры, зато дед по материнской линии член-корреспондент Академии наук СССР в области диалектического материализма Федор Прокопьевич Богословский. Я понимаю, что звучит странно для потомков волжских священнослужителей, каковым является и он, ну уж как есть.

Беневоленский жадно отхлебнул большой глоток сдобренного плотным советским рафинадом чая с лимоном и, подождав пару минут, пока начала отпускать голова, продолжил:

– Видишь, Глеб, сейчас в Чернобыле штатная ситуация, случилась катастрофа и весь Союз пришел на помощь.

– Так-то оно так, но чернобыльское полесье аномальная и малоизученная зона, и нельзя было там строить станцию. Взрыв четвертого энергоблока еще нам аукнется в будущем.

– Это почему же? – блеснул резкой незамутненной облучением синевой своих глаз лейтенант. – Ясно, что название города теперь связывают со звездой-полынью из Апокалипсиса и с наступлением, как считают священники, последних времен, но научные достижения и технологии, в том числе в медицине, справятся с постигшей нас большой катастрофой.

– О научных успехах спорить, разумеется, не стану, но в отношении звезды-полыни есть большие сомнения и это поздняя прямая этимология, когда местные жители, а население данного угла Киевщины, как минимум, дважды кардинально менялось, уже не могли ничего толком сказать о происхождении названия местности. Такое бывает. Ну а возникающие впоследствии ученые ищут там, где ближе. К примеру, у вас на русском севере ономастика во многом индоиранская, так сказать, от предшествующей цивилизации, но официальные ученые склонны ее выводить из угро-финских языков, хотя носители последних оказались в пределах северной части Русской равнины гораздо позднее.

– Детективная история, проясни.

– Первое упоминание Чернобыля относится к 1193 году, но славяне племени древлян здесь жили издавна, и в ту пору Чернобыльщина представляла собой по существу таежную зону, поросшую дебрями хвойных лесов, опасную для одинокого заблудившегося путника, если он, к тому же, еще и потерял своего коня. Ну какая может быть полынь в тайге, скажи мне на милость, пускай даже за полсотни верст отсюда за Киевом начиналась уже лесостепь? Населявшие эту тайгу по обеим берегам Днепра древляне и северяне были особыми племенами, поклонявшимися славянскому Аполлону или Чернобогу, не в смысле черному, но неведомому божеству, из которого проистекает загадочный Триглав – тройственный бог, известный по мифологии полабских и поморских славян. Вот почему древляне и северяне довольно легко приняли греческое христианство, ведь где один – там и три. Выходит, по сути, что наш Чернобог самый древний небожитель индоевропейских народов, их и создавший. Его два святилища находились: одно в окрестностях Чернобыля, а другое в Чернигове, да и, как ты понимаешь, оба поселения названы в честь него: и наше местечко, и знаменитый древнерусский город, центр большого и влиятельного княжества. Однако в таких местах, а особенно в хвойных лесах у Чернобыля, полно всякой нечисти, питающейся в местах силы от энергии прежних алтарей, о чем я тебе расскажу позже. А теперь давай спать – у меня еще много чего есть сообщить тебе, – заключил Глеб, видя сморившееся лицо Романа.

Следующий день как одно большое, но все же стремительное мгновение: завтрак, обход, обед и процедуры в промежутках, затем после ужина игра в шахматы, в которой выигрывали поочередно то слегка облученный лейтенант, то подающий надежды археолог. Правда, первый, по-видимому, поддавался, поскольку имел первый взрослый разряд и выписывал в десятом классе один международный англоязычный шахматный журнал. Уже перед отбоем Глеб достал из своей увесистой папки на молнии общую тетрадь и, сев на край кровати Романа, продемонстрировал ему любопытную фотографию, при этом сказав:

– За неделю до аварии я находился вблизи Чернобыля, стараясь обнаружить следы племени древлян в округе, но нашел нечто большее, о чем расскажу тебе не сегодня. Вернувшись в Чернобыль, встретил давно знакомого мне фотографа городской газеты Вадима Овчаренко, и он сунул мне фотографию, сказав, что главный редактор газеты категорически запретил ее публиковать, дабы не сеять паники среди местного населения. Более того, проследил, чтобы фотограф в его присутствии передал негатив представителю райотдела КГБ, а уже распечатанные фото собственноручно сжег в своей большой пепельнице. Однако Овчаренко сохранил три фотографии и две из них отдал мне, а третью оставил себе на память. Одну я отдал отцу, чтобы он с оказией показал офицерам из округа ПВО – они ведут учет подобных вещей; ну а вторую вклеил в тетрадь, куда заношу факты по чернобыльским археологии и антиковедению.

Первомайская демонстрация в Киеве в 1986 году

Под фотографией шла написанная от руки цитата из «Слова о полку Игореве»: «Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень 11 и поеха по чистому полю. 11 Солнце ему тъмою путь заступаше; 11 нощь, стонущи ему грозою, 11