Движимые - Кристи Бромберг

тут, то там без какой-либо конкретной причины, кроме желания показать мне — он рядом. Эта застенчивая улыбка, что я заметила, сегодня предназначалась только для меня. Или, может быть, так всегда и было, просто сейчас я смотрю на вещи под другим углом, когда знаю, что Колтон попытается дать нам шанс. Он готов попытаться разрушить схему, которая, как он клянется, укоренилась в нем. Ради меня.

Кромешно-черная ночь освещается лишь осколком Луны, висящей в полуночном небе. Закрываю глаза, тихо мурлыча под песню «Целуй меня медленно», плывущей из динамиков, и подставляю лицо навстречу соленому бризу, поднимающемуся на террасу, где мы стоим. Колтон опирается подбородком на мое плечо, обхватывая меня сзади руками за талию. Растворяюсь в его тепле, не хочу, чтобы он меня отпускал. Мы стоим, потерявшись каждый в своих мыслях, погруженные в атмосферу темной ночи, и всецело осознавая глубинный поток желания между нами.

Бакстер лает у ворот, желая спуститься на пляж, и Колтон неохотно отпускает меня, чтобы выпустить его.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашиваю я, меня начинает знобить в ту же минуту, как его тепло покидает мое тело.

— Пожалуй, пиво?

Бреду на кухню и беру наши напитки. Когда я выхожу, Колтон стоит, упершись руками о перила, и смотрит в пустоту ночи, полностью погруженный в свои мысли. Его широкие плечи вырисовываются на фоне темного неба — белизна его рубашки навыпуск создает разительный визуальный контраст — и вновь мне вспоминается ангел, с боем прорывающийся сквозь тьму.

Ставлю свой бокал вина на стол в патио и подхожу к нему сзади, грохот волн заглушает звук моих шагов по террасе. Провожу руками по его рукам и торсу, прислоняюсь к его спине, и обхватываю его руками. Через секунду после того, как мое тело касается его, Колтон яростно разворачивается с резким воплем, эхом разносящимся в ночном воздухе, его пиво вылетает из моих рук и разбивается о пол террасы. В результате его действий, меня отшвыривает в сторону, и я больно ударяюсь бедром о перила. Когда я убираю волосы с лица и смотрю вверх, Колтон стоит лицом ко мне. Его руки плотно прижаты к бокам и сжаты в кулаки, зубы стиснуты от ярости, глаза дикие от гнева — или от страха — его грудь вздымается в частых, быстрых вдохах.

Его глаза фиксируются на мне, и я замираю на середине движения, мое бедро повернуто в сторону, рука прижимается к больному месту. Мириады эмоций мелькают в его глазах, когда он смотрит на меня, наконец, прорываясь сквозь маску страха, скрывающую его лицо. Я видела этот взгляд раньше. Полный и всепоглощающий страх травмированного существа в момент воспоминаний. Намеренно не спускаю глаз с Колтона, мое молчание — единственный способ позволить ему прорваться сквозь туман, который его удерживает.

Мой разум возвращается к другому утру, которое я провела в этом доме, и что случилось, когда я свернулась калачиком позади него. И теперь я знаю, в глубине души, все, что с ним случилось, все, что живет в темноте его души, имеет отношение к этому. Это действие — ощущение того, что его обнимают сзади, удерживают — вызывает воспоминание и мгновенно возвращает его к пережитому ужасу.

Колтон глубоко дышит — прерывистое, очищающее душу дыхание — прежде чем разорвать со мной зрительный контакт. Мгновение он смотрит на террасу, прежде чем что есть силы выкрикнуть: «Черт возьми!».

Вздрагиваю от его голоса, эхом отдающегося в бездне ночи, окружающей нас. Это единственное слово наполнено таким отчаянием и тоской, что все, что мне хочется сделать — взять его на руки и утешить, но вместо того, чтобы повернуться ко мне, он снова опирается о перила. Плечи, которыми я восхищалась несколько мгновений назад, теперь опущены под тяжестью чего-то, что я даже не могу понять.

— Колтон? — Он не отвечает, смотрит перед собой. — Колтон? Извини. Я не хотела…

— Просто не делай этого снова, хорошо? — отрезает он. Стараюсь не расстраиваться из-за ярости в его тоне, но вижу, что ему больно, и все, что мне хочется сделать — это помочь.

— Колтон, то, что случилось…

— Слушай… — он разворачивается ко мне, — …не у всех нас было охрененно идеальное детство в пригороде за белым заборчиком, как у тебя, Райли. Тебе правда так важно знать, что я проводил целые дни без еды и внимания? Что моя мать силой… — Он запинается, сжав кулаки, и его взгляд теряется в глубине воспоминаний, прежде чем переключить внимание на меня. — Что она могла заставить меня сделать что угодно, лишь бы обеспечить себя следующей гребаной дозой? — В его голосе нет ни единой эмоции, кроме гнева.

Втягиваю дыхание, мое сердце разрывается из-за него и воспоминаний, которые его мучают. Хочу дотронуться до него. Обнять. Заняться с ним любовью. Позволить ему раствориться во мне. Сделать все, что заставит его на мгновение забыться.

— Черт, прости — он вздыхает с раскаянием, скребет руками по лицу и смотрит в небо. — Я часто извиняюсь перед тобой. — Засунув руки в карманы, он смотрит вниз, и встречается со мной глазами. — Мне очень жаль, Рай. Я не хотел…

— Это нормально чувствовать себя так. — Я делаю к нему шаг, поднимаю руку и кладу ее ему на щеку. Он льнет лицом к моей руке, разворачивая ее, чтобы быстро прижаться поцелуем к центру моей ладони, прежде чем закрыть глаза, впитывая все эмоции, которые он осмысливает. Принятие им от меня утешения согревает мою душу. Дает надежду, что со временем он сможет поговорить со мной. Его безграничная ранимость играет на струнах моего сердца и раскрывает душу. Притягивает меня к нему. Когда он открывает глаза, я смотрю в них, исследуя их глубины. — Что произошло, Колтон?

— Я уже говорил тебе раньше. Не пытайся исправить меня…

— Я просто пытаюсь понять. — Я еще раз глажу его по щеке, прежде чем спустится вниз и прижать ладонь к его груди там, где бьется сердце.

— Знаю — он выдыхает. — Но это то, о чем я не люблю говорить. Черт… это то, о чем никто не должен говорить. — Он отрицательно качает головой. — Я говорил тебе, первые восемь лет моей жизни были просто кошмаром. Я не хочу забивать твою голову деталями. Это было… твою мать! — Он ударяет ладонью по перилам между нами, поражая и Бакстера, и меня. — Я не привык объясняться перед кем-либо. — Он сжимает челюсть, заставляя мышцы пульсировать. Мы стоим в тишине, пока он смотрит на меня с грустной улыбкой. — Клянусь Богом, это всё ты!

— Я? — заикаюсь я,