Тайный воин - Мария Семенова

– Вот теперь другое дело! – сказал он вслух. – Гусь пролетит и крыльями не заденет!..

Щель давала проползти, но едва. Душа Гедаха Керта постанывала на острых сколах и зазубринах камня. Если рычаг вдруг захрустит…

Было страшно, поэтому Сквара засмеялся:

– Не досталось бы мне, как немилому жениху, которому невеста щучью голову с зубами подсунула!

Смеялся ли кто-нибудь когда-нибудь в отрицавшем свет подтюремке?.. Диво, ледяная хватка страха сразу ослабла. Сквара косо поглядывал на взлохмаченную деревяшку, между тем торопливо стаскивая одежду. Надсадину почти доверху заполняла вода, всё равно сухим не пролезешь. Он туго замотал рубаху с поддёвкой в кожаные штаны. Для начала по плечо засунул в щель свободную руку, стал шарить. Не нащупал никакого препятствия, полез в дыру уже весь.

Нечаянно задев рычаг, застыл не дыша… Ничего не произошло. Сквара медленно выдохнул, начал протискиваться дальше.

Почему-то он ждал, что окажется в длинной узкой промоине, где, чего доброго, придётся ещё и нырять. Ничуть не бывало. Подземные воды, затопившие сводчатый ход, с течением лет нашли себе сток между плитами пола. Плиты постепенно просели, увлекая за собой кладку в основании стены. Не спеша источили перемычку… вторглись в подтюрьмок. Сквара осторожно, ощупью, одолел два шага. Лаз всё расширялся. Сквара осмелел, шагнул дальше.

…И с головой ухнул в размыв. Только успел, что вскинуть руку с сухим узелком. Барахтаясь, выскочил на поверхность, поспешно схватил воздуха, прянул в сторону. Вместо пугающей бездны под ногами явились каменные плиты. Шаткие, наклонные, но всё-таки дно.

Сквозь пройденную трещину вливалась ничтожная толика света. Проваливаясь, Сквара успел себе намечтать огромный чертог, полный бесконечной воды… последний океан, плещущий на берега Исподнего мира! Чего ни прибредится с перепугу. Откуда взяться пучинам в подвалах крепости, высившейся над береговым яром? Вода сгубила узников – да и прочь себе утекла…

Сквара стоял, погрязнув по пояс. Едва сочившийся свет позволял видеть низкие своды. Полузатопленный ход тянулся влево и вправо. С обеих сторон залегал мрак. Гулкий, влажный, по всему – многолетний.

Безжалостная вода цепенила нагое тело, над поверхностью веяли сквозные токи… Сквара натянул сперва рубаху со стёганкой. Подумал – и всё-таки вымочил многострадальные штаны, поскольку иначе недолго было застыть. Попробовал представить крепость наверху, прикинуть, в какой стороне что находилось… Никакой уверенности не было. Он пожал плечами, двинулся вправо.

«Будет что будет, даже если будет наоборот…»

Некоторое время пятнышко света ещё угадывалось позади. Дальше ход повернул. Оставшись в слепой темноте, Сквара стал ощупывать стену, считать шаги, чтобы, по крайней мере, не заблудиться.

Счёт перевалил уже за четвёртую сотню, когда за спиной глухо бухнуло, словно захлопнулась тяжёлая дверь. Сквара вновь испуганно замер, стал слушать. Спустя малое время в ноги толкнулась волна. Продолжай он идти, мог бы и не заметить.

«Шутки шутить взялся, Гедах Керт?» – хотел было попрекнуть Сквара. Вслух выговорилось совсем другое.

– Дядя Космохвост… – прошептал он. – Это ты?

Ему померещилось, будто тьма вздохнула в ответ.

Сквара нашарил на груди кармашек, сбережённый в одежде. Вытащил кугиклы. Он высверлил их в обрезке доски, одну цевку подле другой. Должным образом промаслил – и не покидал больше под тюфяком. Куда ни шёл, таскал при себе.

Маленькая снасть вздохнула тихо и трепетно, губы сами сложились в улыбку, потому что иначе толку с кугиклами не добьёшься. Сквара не выводил никакого напева… Тонкие ствольцы жаловались, лепетали, тянули свой голос ко всем, обречённым скитаться в холодной тьме подземелий. Вот приблизился царский рында с кровавой повязкой через лоб. Следом подплыла зыбкая тень в лохмотьях жреческих риз. Потомок героев, исчезнувший вместе со страницей, выдранной из лествичника. Вот ещё кто-то, кого Сквара совсем уже с трудом себе представлял. Только сильную руку с зажатой щебнинкой, готовую нанести черту на камень стены. Кинви… Финри… Мелькнуло видение заплаканной узницы, нежной и неповинной. Да что вообще надо сотворить, чтобы насовсем сгубили в темнице, а потом ещё душу на заточение обрекли?..

Кугиклы плакали о несбывшихся жизнях, о последней тоске.

О ночной дороге, по которой, держась друг за дружку, брели четверо малышей.

О радостном служении, о вдохновенных песнях, чьё эхо доныне таилось под гулкими сводами.

О ледяных валах Твёржи, о стынущих в морозном тумане утёсах Конового Вена…

Сквара опустил кугиклы. В глубине хода растаяли последние всхлипы.

– Дядя Космохвост…

Темнота отозвалась то ли стоном, то ли смешком, то ли отзвуком далёкого крика.

Сквара поник было головой, но тотчас встрепенулся. Если тут так привольно разгуливали сквозняки, значит где-то был продух. Вода, чьё несильное, но явственное течение он осязал стынущими ногами, должна была откуда-то затекать. Причём с оттепели, не с мороза…

– Ну что, дядя, – пробормотал Сквара. – Ощупью ходим ночью как днём, плещет в штанах, но мы не сдаём… Грозные ятра смёрзлись в ледышку… Вышибем крышку!

Улыбнулся, поспешил вперёд, расталкивая коленями воду, чуть не приплясывая. Было смешно и совсем не страшно, а ход вроде бы постепенно выводил вверх. Темнота играла с ним в игры, заставляла видеть пятна и вспышки прозрачного света. Порой они складывались в бестелесный облик, скользивший над водой впереди.

Ознобиша сидел за столом в книжнице, обложившись старыми картами, путевниками, описаниями коренных земель Андархайны. Он все их уже пролистал, пора было нести обратно на полки, но меньшой Зяблик не двигался с места. Глядел, замерев, на язычок пламени, ровно стоявший за медной сеточкой, за стёклышком дозволенного светильника.

Где-то там, далеко на юге, где в Беду жестокий огонь не падал клочьями с неба, как здесь, а местами летел по самой земле…

Где-то там, в половине пути до сожжённой фойрегской круговины, стоял большой кряж холмов, называвшийся забавно и ласково: Ворошок.

Боярский род Нарагонов, много веков назад свивший гнездо в холмах, дал крепости своё имя. Однако городок в долине был старше. Поэтому к замку с самого начала прилипло другое название: Невдавень. Недавно выстроенный. Имя бытовало почти до самой Беды. Пятью годами прежде гибели Андархайны здесь разразилось своё худо, не настолько вселенское, но тоже не позавидуешь. Свард Нарагон, по прозванию Крушец, увидел худшее из отпущенного человеку: погребальный костёр своего первенца, Глейва. Что удивительно, даже сухой слог дееписания не минул намёка на небесную кару, постигшую владетеля Невдавени. Полгода спустя Свард погиб на охоте, свалившись в безобидный ручей. Тогда же был утрачен и родовой перстень боярского рода, подарок Йелегена Второго. Дурная примета, признак близкого зла! Едва справили тризну, как умер от гнетýхи второй боярич, Сабал. Ни того ни другого вдовый отец женить не успел. Наверно, всё невесты попадались слишком разборчивые. Последний сын, Болт, хозяйствовать в старой крепости то ли не захотел, то ли не возмог. Оставил праотеческий дом чужим людям. Отъехал счастья искать…

В удатном месте подобные злыдни не приключаются.

Местный народ, судя по всему, тоже так полагал. Пришлось замку опять сменить имя. Теперь он звался Невдахой.

Ознобиша на разные лады твердил это слово, в животе всё более холодело. Сведущий Воробыш подслушал вчера, как Инберн назидал стряпкам, готовившим дорожный припас: «Всем чтобы до Невдахи хватило!»

Новая услышка почему-то столь напугала Ознобишу, что он никому ничего не сказал, даже Скваре. Сразу побежал заправлять знакомый светильник. Из книг ему легче было принимать злые вести, чем от людей. Теперь он всё знал. Уезжая, Болт Нарагон отрёк замок мирским товарищам Ветра. Ныне в крепости располагался один из путей котла – учельня летописцев, счислителей, помощников судей.

Огонёк за чистым стеклом горел ровно и ярко… Что напишут через двадцать лет про Чёрную Пятерь? Доведётся ли кому прочитать о верёвке казнённого, свившейся в плетежок побратимства?..

Всего более державец Инберн любил размеренную, спокойную жизнь. Как говаривали в коренной Андархайне – сегодня мостить дороги, а завтра ездить по ним, не зная беды!

Вот только Владычице зачем-то было угодно, чтобы плавный бег этой жизни всё нарушался кочками да горбами.

Когда сразу трое приспешников начали кашлять и покрылись сыпушкой, державец огорчился, поняв: нежданную помеху с рук запросто не стряхнёшь.

– Карает нас Правосудная… – прошамкал старый Опура. Юношеские прыщи гадко и смешно казались сквозь редкую седую поросль на щеках. – Умножилась в людях неправда!