Тайный воин - Мария Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полёт Рыжика
Пещеры назывались Тёмными или Слепыми, потому что выходили на север. Солнце сюда почти не заглядывало. Разве краешком, только летом, в самые долгие дни. Когда по совету зрящих Смуроха привёл стаю в эти вертепы, многие сперва разворчались, особенно суки с детьми. Однако зрящие пристальней вглядывались в мироздание, а вожак знал, кого слушать. Глупые мамки думали только о солнечных лужайках для малышей. Зрящие понимали, что из рек на востоке не просто так ушла рыба и птицы совсем не случайно собрались в косяки задолго до осени. Что-то близилось. Небо утрачивало опору.
Когда это стало окончательно ясно, Смуроха задумал предупредить вожака Бескрылых, своего побратима.
«Я с тобой», – сказала Золотинка. Рыжик спал у неё на спине, в ямке между могучими основаниями крыльев.
Так они и прилетели в каменный дворец, подобный рукотворной горе с уютными жилыми пещерами. У Рыжика там тоже был названый брат. Человеческий щенок с почти такой же огненно-золотой шерстью на голове.
Друзья сразу побежали играть к морю.
Их родители думали, что ещё есть время.
Мама Золотинка позже рассказывала: у людей велись свои зрящие, умевшие внимать голосам Земли и Небес. Едва ли не в тот самый день они тоже явились к царю с предварением о Беде. Они оглядывались на восток.
И тоже думали, что есть ещё время…
«Укройся на севере, праведный царь. Ты должен ехать немедля. Шегардай выглядит безопасным…»
«Шегардай? – обернулся молодой приезжий, стоявший у трона. – Каждый наш дом – твой дом, родич и государь!»
Он казался бледным, лишь скулы так и горели.
Аодх кивнул ему:
«Я велю Аэксинэй собираться. Сам же уеду, когда опустеют улицы Фойрега. Пусть сообщат людям…»
Симураны внезапно насторожились. Выбежали на открытую площадку. Взлетели.
И тут на востоке вспыхнула сразу тысяча солнц…
На южных склонах гор снег до сих пор задерживался с трудом. Там не только сгорели трава и деревья, там исчезла даже земля. Остался голый камень, местами оплавленный. Волна огня, пришедшая с юга, шутя перемахнула хребет. Стая видела, как она смела облака, как за долиной вскипели, обратились в пар ледники… Лишь в Тёмные пещеры жар не проник. Решимость Смурохи сохранила жизнь стае. Тогдашние сосунки выросли и уже понимались между собой, рожали щенков. А Рыжика прочили в вожаки.
На границе предгорий его встретили дозорные. Молодые кобели переняли добычу, тяжеловатую, чтобы тащить одному. Рыжик был хорошим охотником. Он умел снять барана со скальной стены и убить его прежде, чем тот успевал хоть что-то заметить. Симураны разорвали тушу на части, снова взлетели. Рыжик только проглотил печёнку, сердце, желудок – отнести детям.
Он летел, и собственная сила не очень радовала его.
Да, в полёте он умел забираться выше других, но что толку, если он так ни разу и не пробил тучи? Он мог мчаться без устали, измеряя просторы земли, но чему радоваться, если второй брат до сих пор не откликнулся на его зов…
Рыжик обогнул сторожевую скалу. Её вершина в Беду потекла было, но застыла бородами, наплывами. Внизу открылись устья пещер.
Симураны любили раздолье, любили пространные чертоги, вырытые водой в каменной плоти гор. Но хорошо бы по сторонам нашлись пещеры поменьше: спать в тепле, обняв крыльями подругу, чутким телом загородив выход слишком любознательной малышне…
Рыжик вильнул между капельниками самородного зала, ударил крыльями. Погасил разгон, привычно вскочил на узкий карниз. Тьма, непроглядная для человеческих глаз, ему виделась красноватыми сумерками. Из глубокой выемки навстречу обернулись две суки.
Белая Лапушка потянулась вперёд, гортанно заворковала. Из-за неё высунулись дети: бурый с серебром, другая беленькая. Шустрый жарый был не вдруг различим в шерсти бабушки Золотинки.
Дети запищали на разные голоса, полезли к отцу. Смешные, неуклюжие, с нежными начатками крыльев… Рыжик втянул родной запах. Умилённо застонал, вывалил принесённое. Дети запищали громче, вцепились в тёплый полупереваренный ужин.
Голос Золотинки обдал сына строгим теплом:
«Я каждый раз боюсь, что ты расшибёшься…»
Она имела в виду каменную сосульку, наполовину закрывавшую вход. Она говорила так потому, что сама больше не умела летать. Ей и казалось – сыну всё требовался присмотр. Рыжик вздохнул.
«Люди, – сказал он, – устраивают свои жилища поближе к теплу и хорошей охоте. А ещё они умеют обрубать камень…»
«Опять ты за своё».
«Тебе сын Аодх любовь прислал».
Золотинка тяжеловато зашевелилась, села. Её крылья, некогда просторные, стремительные и красивые, жестоко обгорели в Беду. Люди, принявшие Аодха, отогнали смерть от его второй матери. Потом они сплели крепкую сеть и научили других симуранов брать её за углы. Раны зажили, но перепонки больше не могли расправляться. С тех пор не стало бдительней наседки своим и чужим внукам, чем бабушка Золотинка.
Плохо было, по её мнению, то, что сын Рыжик всё время мечтал поселить в пещерах симуранов людей. И симуранов – в людских жилищах. Рыжик закалил себя дальними перелётами, как немногие. Жаль, отказывался понимать, что пути двух племён сойтись никак не могли. Довольно было уже побратимства их семьи с человеческими вожаками.
Щенок, что с него взять.
«Всё ли пригоже у твоего брата? Он взял себе суку?»
«Люди взрослеют иначе, мама. Аодх сейчас ставит на крыло нового малыша своей матери. Ты не поверишь, щенок тоже слышит меня».
«Ты поднимал дитя в небо?»
«Конечно. Он совсем ещё лёгкий. Зато Аодх теперь, наверное, стал тяжелее меня».
«Вот видишь».
«Щенок? – подала голос Лапушка. – Он такой же сын огня, как ты и наш младшенький?»
«Нет. Он похож на второго брата… которого я никак найти не могу».
Рыжик зримо вспомнил малыша Жога, чтобы Лапушка его тоже увидела.
Золотинка спросила:
«Опять искать полетишь?»
«Полечу».
«Старики хотят, чтобы ты повёл стаю…»
«Мой первый долг – брату Аодху».
«Ты давно отдал его».
«Нет, не отдал».
И это тоже была правда, хорошо известная матери. В день Беды она неминуемо канула бы в огонь вслед за Смурохой… если бы не странная сила, источаемая, смешно сказать, напуганным человеческим детищем. Так что кто ещё кого донёс на правый берег Реки – то ли она Аодха, то ли Аодх её.
Всё же Золотинка сказала:
«Снежные овцы уже четыре раза ягнились. Многим кажется, тебе пора бы поверить: кто перестал отзываться, улетел на ту сторону неба».
«А ты бы поверила в гибель отца, если бы не видела сама, как он падал? Бросила бы его искать?»
«Нет. Никогда…»
Лапушка заскулила, придвинулась к старшей, стала бережно вылизывать рубцы на крыле. Сытые малыши взялись теребить отца, но сморились, заснули, один за другим, между тёплыми и надёжными передними лапами. Рыжик трогал их носом, облизывал, неудержимо улыбался. Потом задумался, оставил детей, поднял голову.
«Странно…»
Обе суки молча смотрели на него.
«Та крепость с чёрными стенами. Сколько я пролетал над ней, таясь в облаках… Там есть люди, я знаю. Почему я их не чувствую?»
Доля четвёртая
Вертеп
– Ну, поклон тебе, что ли, Гедах Керт, – негромко выговорил Сквара.
На самом деле он долго гадал, как достоило приветить отлетевшую душу. Слова, принятые меж людьми, означали пожелание телесной мочи и здравия; чтить ими призрака не казалось уместным. От поклона же не бывало обиды ни мёртвому, ни живому… и у самого спина поди не отвалится.
Замученный стихотворец ничего ему не ответил. Даже в волосы холодом не дохнул. Не захотел с мораничем толковать.
Сквара поставил светильник, сошёл вниз по ступеням.
Может, прежде подтюрьмок и был в темнице вроде глухого приямка. Потом из стены высадило треугольный отломок. Груда мокрого щебня скрывала щель в полпяди шириной. Оттуда осязаемо тянуло.
Битыш Скваре разгрести удалось, но отломок сидел мёртво. Вернувшись с ясеневым рычагом, Опёнок вставлял его то слева, то справа, жилился как только мог, рычал и пыхтел… однако с упорным каменюкой сладить не мог.
– Обида не беда, – буркнул он в конце концов. – Худа та мышь, что один только лаз ведает!
А сам взял выломок за макушку, потянул на себя. Ничего вроде не произошло. Просто рука не ощутила той мёртвой неподатливости, что прежде. Сквара налёг. Щель стала разверзаться, но медленно, ненадёжно. Он упёрся коленями, налёг крепче. Руки соскальзывали и дрожали. Глыба артачилась, норовила откачнуться в прежнее положение. Сквара переупрямил её, вставив рычаг. Перевёл дух, стал разбираться, чего достиг.
