Блюз мертвых птиц - Джеймс Берк

— Но его мучения освободили нас. Наши грехи оплачены, как если бы вы оплатили страховку вашего друга, как если бы вы оплатили его юридические и больничные счета. Ваш друг может заявить всему миру: «У меня больше нет долгов, потому что они уже оплачены». Вот что Иисус сделал для вас.

Изменения в аудитории произошли мгновенно, словно кто-то включил огромный вентилятор и прохладный бриз освежил лица собравшихся. В эту минуту я думал, что он начнет исцелять калек и смертельно больных, что не так уж и сложно провернуть в контролируемой среде. Но Амиде был гораздо умнее и дальновиднее, чем его коллеги по цеху. Вместо того чтобы заявить о своей способности исцелять или о том, что Бог через него врачует страждущих, он поведал собравшимся, что эта власть принадлежит им и что все, что им нужно было сделать — это протянуть руку и взять эту силу.

— Вы не ослышались! — прокричал он в микрофон, его серебристые волосы и высокий лоб блестели, а глубоко посаженные бирюзовые глаза ярко сияли на поношенном лице. — Вы не потратите на это ни гроша! Вам не нужно давать клятву верности или вступать в ряды прихожан церкви. Вы уже все сказали тем, что присутствуете здесь. Сила святого духа находится в вас. Она с вами, где бы вы ни были, и с каждым днем она становится сильнее. Теперь вы состоите в особенной группе. Не нужно больше ничего делать. Если завтра же ваша жизнь не изменится, придите и скажите мне об этом. И знаете что? Я говорил так уже десять тысяч раз, и этого так ни разу и не произошло. А знаете почему? Потому что, если вы спасены, никто и никогда не сможет отнять у вас это спасение.

Я никогда не видел, чтобы местная аудитория столь долго и столь энергично рукоплескала кому-то, кроме Амиде Бруссара.

Клет отправился в туалет и присоединился ко мне уже в вестибюле. Он не снимал солнцезащитных очков и был одет в ситцевый костюм, панаму и тропическую рубашку с воротником поверх пиджака, отдаленно напоминая колониста на улицах Сайгона.

— Один мужик в сортире обмолвился насчет большой вечеринки в честь Бруссара в местечке на реке Вермилион. Что будем делать?

— Поехали.

— И что ты обо всем этом думаешь, кореш? — спросил он.

— Думаю, что он бы, наверное, самому дьяволу сковородку впарил, — ответил я.

— Но и на плохого парня он не слишком-то похож. Слыхал я и похуже.

— Он скользкий торгаш. Он умнее и хитрее большинства других коммерсантов, но он мошенник, так же, как и Варина Лебуф и семейка Дюпре.

Клет уже знал о связи между Вариной Лебуф и лодкой Крис-Крафт с рисунком рыбы-пилы на носу, и я видел, как изменилось выражение его лица при упоминании ее имени. Я положил руку ему на плечо, и мы отправились к выходу.

— Выбрось ее из головы, — буркнул я.

— Уже выбросил.

— Врешь. Когда переспишь с женщиной, всегда такое впечатление, что ты уже на ней женат. Клетус, ты — не парень на одну ночь.

— Может, тебе об этом всей долбаной аудитории доложить?

— Эй, потише вы там, — сказал мужчина, идущий впереди нас.

Клет неуверенно поднял глаза.

— Ох, простите, вы это мне? Первая поправка к конституции на нас не распространяется только потому, что ты так решил? Ты это пытаешься мне сказать?

Мужчина был размером не меньше Клета, но моложе, его уши напоминали ручки кувшина, а лицо — вареную ветчину. Один из тех типов, которые всегда потеют, но при этом никогда не снимают пиджак.

— Да кто вы такие, парни?

— Копы, а это значит, отвали, придурок, — бросил Клет.

Я крепко держал Персела за предплечье, пока толпа не отделила нас от мужчины. Рука моего приятеля на ощупь напоминала пожарный шланг под давлением, гудящий от скрытой в нем энергии.

— Да что с тобой такое? — спросил я.

— Помнишь, как мы патрулировали Первый район? Это было самое счастливое время моей жизни.

— Это всего первый тайм, — ответил я, — далеко еще не добавочное время.

— Угу, блажен, кто верует, — буркнул он, — мне нужно выпить.

Он достал из кармана фляжку, открутил крышку и наполовину опустошил ее на пути к машине.

Вечеринка проходила в великолепной дубовой роще, украшенной нитями белых огней на фоне ярко освещенного особняка, принадлежащего одному нефтянику из Миссисипи. Хотя при этих хоромах был даже бассейн на заднем дворе и, вероятно, он обошелся в целое состояние, на деле дом представлял собой архитектурный кошмар, эдакий памятник вульгарности и безвкусице. Колонны, сделанные из бетона, пучились посередине, словно диснеевские гномы; кирпичная кладка почему-то ровно блестела, словно сайдинг из ламината, равномерно раскатанный и приклеенный к шлакоблочным стенам. Окна под потолок, самый узнаваемый элемент домов Луизианы, были закованы в неработающие ставни, выкрашенные в светло-зеленый цвет и прикрученные болтами прямо к кирпичу, словно почтовые марки. Веранда представляла собой голую бетонную площадку, кишащую огненными муравьями, просевшую и потрескавшуюся посередине. Сквозь окна виднелись разноцветные комнаты с висящими на стенах коврами и мебелью, словно нарисованной углем на стенах этим утром.

Все пять акров газона перед особняком были заставлены автомобилями, стоявшими ряд за рядом пикапами с удлиненной кабиной и самыми большими внедорожниками из всех, что можно было только найти в продаже. Гостей переполняла радость, сердечность, любопытство и вуайеризм людей, только что обретших свое спасение, причем благосостояние и эксплуатация земных ресурсов тоже были частью уравнения.

Столы ломились под блюдами разноцветного риса, этуффе, жареных раков и вареных креветок. Чернокожие официанты в белых пиджаках срезали ломтики мяса с висевшего на вертеле кабана, разделывали жареных индеек и подавали ростбиф и копченую ветчину, плавающие в ананасовых кольцах и подливке с виски. В ведрах со льдом покоились пивные бочонки, а для тех, кто желал шампанского или коктейлей, тут же на трех столах расположился бар. Легкий бриз со стороны реки, шелест мха на деревьях, аромат мяса и шипение его сока, капавшего в открытый огонь — разве может быть ночь идеальнее этой? Даже официантки-вьетнамки, казалось, служили лишь еще одним доказательством богатства Новой американской империи, предлагающей убежище смятенным и угнетенным.

Мы заняли место на скамейке под раскидистым дубом, и Клет направился прямиком к столикам с выпивкой, вернувшись с «Джеком» со льдом и разливным «Будвайзером» с пенными боками, нависавшими над краями красного пластикового стакана, словно бока самого Клета у него над ремнем.

— Угадай, с кем я только что столкнулся в очереди! С тем парнем, что перешел нам дорогу в вестибюле. Он сказал, что не знал, что мы из полиции, и извинился за то, что пристал к нам. Как тебе это?

— Как мне что?

— Как только эти чудики решат, что ты с ними заодно, они готовы целовать тебе зад.

В паре метров от нас стояли люди, поедающие что-то с бумажных тарелок. Они мельком взглянули на нас.

— Простите, — сказал Клет, — у меня врожденный словесный понос.

Некоторые из них добродушно усмехнулись и вернулись к своей трапезе. Мой приятель отпил из стакана и салфеткой стер пену со рта.

— Я знаю, что ты заботишься обо мне, папочка, но все в ажуре, — сказал он.

— Пожалуй, единственный, кто о тебе не заботится, так это ты сам.

— А откуда все эти вьетнамские девчонки?

— Многих из них Катрина выдула из Нового Орлеана.

— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы вернуться во Вьетнам?

— Я думаю об этом почти каждую ночь.

— Джон Маккейн вернулся. Многие вернулись. Знаешь, чтобы типа примириться с самим собой, может, еще и с некоторыми из тех, кому мы делали больно, или с теми, кто в нас стрелял. Слышал, что они сейчас неплохо относятся к американцам.

Я знал, что Клет Персел не думал о примирении. Он думал о безвозвратности утраты и о евроазиатской девушке, которая когда-то жила в сампане на краю Южно-Китайского моря, чьи волосы развевались, словно черные чернила, стекающие с ее плеч, когда она заходила в воду и протягивала ему руку.

— Может, это не такая уж и плохая идея, — сказал я.

— Ты бы со мной поехал?

— Ну, если хочешь.

— Ты веришь в то, что духи еще некоторое время находятся здесь? Что они не сразу отправляются туда, куда должны идти?

Я не ответил ему. Я даже не был уверен в том, что Клет говорил именно со мной.

— Мою девушку там звали Майли. Я тебе о ней уже рассказывал, да? — спросил он.

— Клет, должно быть, она была замечательной женщиной.

— Если бы я держался от нее подальше, она была бы еще жива. Иногда хочется найти тех парней, что сделали это, и взорвать их со всеми потрохами. Иногда хочется сесть с ними и объяснить, что же они наделали, что они наказали милую невинную девушку из-за парня из Нового Орлеана, который не многим отличался от них самих. Мы думали, что воюем за свою страну, как и они думали, что воюют за свою. Вот что я бы им сказал. Я бы встретился с их семьями и повторил бы все опять, слово в слово. Я хотел бы, чтобы они знали, что и мы не можем забыть войну. Мы все еще несем эту ношу, хотя прошло уже сорок лет.