Дневники - Николай Мордвинов

Было обсуждение спектакля в ЦК партии Казахстана, с представителями ВКИ[142], генералов, критики, актеров, режиссеров…

Я говорил:

— Надо признаться, что с положительным образом в нашей литературе и драматургии дело обстоит довольно сложно. Да это и понятно. Нам предлагается решить и претворить в жизнь положительный образ нового в истории Земли общества. А какой он? Вольно или невольно, но основная тяжесть работы ложится на актера. Так получилось и с Огневым.

Кто он? Каков он? Каковы его ясно выписанные качества… Это довольно общо дано автором. Тексты его хилы, прямо надо сказать, не красочны, не самобытны, как тот намек на образ, на который замахнулся автор. Положения знакомы, ситуации тоже…

Но мы все знаем, что наш народ и в жизни и в искусстве любит и ждет его. Он хочет видеть его претворенным в искусстве, хочет знать, понимать, любить его. Верить ему. Очень народ этого хочет. Я это чувствую каждой частицей своего существа. Я вижу на себе глаз зрителя, ожидающего ответа на его законное требование показать ему того, кого он выдвинул из своего строя, из своего существа, из себя. Не обмануть его ожидания — великая задача артиста. Великая ответственность перед ним, выдвинувшим и нас как выразителей этой мечты.

Начинаются домыслы, доигрывания, «доживания» к тому, что дал автор.

Я хотел, чтобы мой Огнев был, что называется, «европейски образованный» человек. Кстати, «европейски образованный»… это уже мало звучит сейчас, и скоро придет время, когда «европейски образованный» будет значить менее образованный, чем «социалистически образованный» человек или человек Страны Советов. Как бы там ни было, я хотел бы, чтобы в Огневе угадывалось знание нескольких иностранных языков, увлечение многими учениями, за которого я бы не опасался, куда бы он ни был послан, перед кем бы он ни представлял свою страну.

…Коммунист, горяч, смел, открыт, не интриган, честен, прям, талантлив, умен и проч… Хочется наградить его возможно большим количеством положительных качеств. Словом, хочется видеть его таким, каким мы начинаем видеть нашего современного представителя, передового представителя, лучшего представителя Страны Советов.

Я понимаю, что ставлю перед собой непосильную задачу. На это не хватит ни материала, ни моих способностей. Но ставить нам, артистам, положено только большие задачи. Авось, добравшись до части ее, мы дадим все, по чему можно будет отгадать идеал. Пусть это будет намек, эскиз к тому, что, может быть, мне удастся создать при более благоприятных обстоятельствах, когда роль в конце концов все-таки будет написана. А она непременно будет написана.

Мне хотелось сделать его безукоризненным и в отношении чисто военном, в соблюдении всех правил субординации, специалистом своего дела.

В образе я иногда сознательно вывожу его из рамок, где он образцовый солдат, чтобы таким образом дать понять народу, что он доведен до предела. Можно, конечно, кое-что смягчить, подрезать. Да нет, смягчить, конечно, можно, но подрезать — нет. Недаром пьеса печатается в «Правде».

Давайте на одну минуту представим себе, что мы, здесь присутствующие, решаем подписать план наступления, разработанный Горловым. И что это не какой-то план, о котором говорят на сцене, а действительный план наступления. И что там фигурируют не какие-то вымышленные города, а, скажем, Ростов… Представьте себе, что мы сознаем всю тяжесть — ту, которая ляжет на плечи Родины в силу того, что план явно неудачный. Как понимает это Огнев. А падение Ростова — это падение Новороссийска, Армавира, Туапсе, Нальчика, а за этим возможность потерять Грозный, Баку… Ужель каждый из нас не встанет и не заявит в любой для него в данный момент возможной, в зависимости от его характера, форме, что подписать такой план наступления — преступление и перед Родиной и перед собой. Будет ли каждый из нас в силах подумать о субординации или о чем еще подобном, когда дело требует во что бы то ни стало и любыми средствами сломить тупость, самодурство этого стратегического младенца — Горлова. Да я не знаю, на что пойдет каждый из нас, если он будет уверен, что он спасает Родину от грозящего ей поражения. Это же примитивно. Это может возбуждать неудовольствие по поводу поведения тогда, когда мы смотрим на события из зрительного зала: как только мы становимся участниками событий, никому и в голову не придет взвешивать, как тот или другой человек поведет себя, когда вопрос станет о жизни и смерти.

Вот так я чувствую себя на сцене. Я перестаю быть актером, я становлюсь гражданином своей Родины, которая терпит неудачи, благодаря таким тупым руководителям и неучам, как представленный на сцене Горлов.

После совещания, которое приняло спектакль, безусловно, были робкие реплики: «А может быть, все-таки смягчить»?

8/XI

«ФРОНТ»

Аплодисменты и в третьей картине на слова: «Москва разрешает нам действовать по нашему усмотрению».

Смотрят красноармейцы, уходящие на фронт.

В антрактах за кулисы приходили каждый раз командиры и комиссары полков. Хвалят очень. Очень пьеса задевает их за живое.

В последней картине пять раз аплодировали среди действия.

12/XI

Был худсовет.

Опять расстроили… Опять возник вопрос о том, стоит ли ставить «Укрощение строптивой». Об «Отелло» вообще ни слова.

Возобновление — не порок. Тем более я зову не к возобновлению, а к спектаклю, над которым работали. Можно теперь сделать его еще сильнее и лучше. Еще могучее. Больших мастеров прошлого не угнетало то, что они играли малое количество ролей. Надо уметь не терять вкус к сделанному, а развивать его. Так можно съехать до того, что вкуса этого и на новые спектакли будет хватать ненадолго, а потом только на премьеры. И мы докатимся до того, что актеры будут играть только те спектакли, на которых присутствует премьерная публика и рецензенты, после же этого будем передавать роли другим исполнителям.

Надо играть современные роли. Это наш долг. Это наша гражданская ответственность, но надо не забывать и классическое наследие. Забыв его или разменяв на побрякушки, мы совершим не меньшее преступление. Вершины человеческого духа всегда обогащали, обогащают и будут обогащать человека. А перед нами великие задачи формировать сознание людей во всем объеме мировой культуры.

Нужны и легкие комедии, но мера вещей говорит о состоянии и силе коллектива. Его значимости. Пока мы работаем над созданием современной пьесы, не надо дожидаться и упускать время на ожидание, надо работать. А если это очевидно, то надо работать не над пустяками, а над вещами, которые войдут в основной, золотой фонд театра, а может быть, и страны. И классика может оказаться современной пьесой. Надо уметь выбрать и выбранную пьесу прочесть.