Русская миссия Антонио Поссевино - Михаил Юрьевич Федоров

моё посещение Московии у меня был при себе подарок брата Алессио, который служил Господу нашему в Бразилии, обращая в истинную веру диких жителей тропических лесов. Шарики, состоящие из перемолотых и высушенных листьев одного южного растения, умерщвляли мгновенно, как только касались кожи человека. Туземцы метко плевали ими через полый стебель тростника. Но обращаться с этими шариками надо было крайне осторожно, потому что одно неосторожное движение, и шарик скатится по трубке к губам, и тогда — смерть. Противоядия от этой отравы не существует.

— А сейчас у тебя нет этого яда?

— К сожалению, нет. Я передал его нашему брату Петеру, которому он был нужнее, чем мне, но, очевидно, это ему не помогло. Он сгинул в безвестности, и никто не знает, как и от чего он погиб[157].

— Брат Гийом, мне хотелось бы больше узнать об этом.

— Ты узнаешь, когда придёт время. Сейчас это невозможно, потому что, только своими руками приготовив снадобье и использовав его, ты начнёшь понимать, что это такое — отравить человека. Пусть даже этот человек — еретик.

До Новгорода, где брат Гийом хотел остановиться, чтобы изучить состояние тамошних дел, было десять дней пути. Ночевать решили в лесу, отойдя подальше от дороги, чтобы никто не учуял дым, а уж как разводить костёр, чтобы огонь не был виден, иезуит знал прекрасно. Каждый вечер он выбирал для ночёвки ту сторону дороги, куда дул ветер.

Так вряд ли кто дым учует, если ветер не переменится. Но ночью вряд ли кто-то пройдёт или проедет по дороге, а рано утром они уже в пути. Обычно они в лес отходили на версту, не более, — это было достаточно.

В середине лета в лесу еды, кроме ягод, нет. Корни лопушиные уже отошли, орехи ещё не созрели, грибы — тоже, а ягоды — какая же это еда? Баловство одно. Можно, конечно, разорять птичьи гнёзда, да больно уж возни много.

Брат Гийом и Ласло, набрав в Нарве изрядно еды, первое время не голодали. Но потом лепёшки кончились, и в животе сразу поскучнело. Деревни и сёла, что попадались на пути, были большей частью сожжены или просто лежали в запустении. На четвёртый день попалось им людное село — с церковью, с запахом свежего навоза и коровьим муканьем. Мужики, хоть и неприветливые к бродячим людишкам, встретили их не дрекольем, а мрачным равнодушием. И на том спасибо. А сердобольные бабы напоили молоком да пристали с расспросами — как там, в Нарве? — догадались, откуда путники идут.

— Шведа все ждут, — просто отвечал брат Гийом. — А мы с внучком собрались в Новгород, к Софии. Помолимся за победу православных.

"Внучок" при этом закатывал глаза, что-то гугукал, пускал ртом пузыри и выковыривал из носа козявки, которые тут же норовил съесть. Мнимый дедушка едва успевал бить его по рукам. Подошли и мужики — всё такие же мрачные, но уже поглядывающие на сведущих людей с интересом.

— Сколько там стрельцов? — поинтересовался среднего роста сухощавый черноволосый мужик с кудрявой с проседью бородой, в новых штанах, льняной рубахе с красными петухами и в таких же чунях, что были на брате Гийоме и Ласло. — Удержат ли город?

— Кто ж его знает? — пожал плечами брат Гийом. — На торжище сказывают — тысяча. А удержат или нет — одному Богу известно.

И он перекрестился на колокольню. Ласло вытащил палец из носа и тоже перекрестился. Брат Гийом про себя отметил, что юный венгр, кривляясь, не забыл, что православные крестятся иначе, чем католики, и сделал всё верно.

— Идут, идут! — закричали вдалеке.

Толпа, окружавшая путников, сразу завертела головами, потом, потеряв к брату Гийому и Ласло интерес, устремилась куда-то в сторону. По дороге сквозь деревню, не останавливаясь, в сторону Нарвы шли стрельцы. Много стрельцов — и конных, и пеших. Прокатилось несколько пушек, брат Гийом пересчитал их по привычке — восемь орудий. Потом ещё и ещё. Когда последние стрельцы прошли мимо него, коадъютор сделал зарубочку в памяти — двадцать три пушки и не меньше тысячи конных и пеших стрельцов. Гарнизон Нарвы получит доброе пополнение!

На чужаков больше никто не обращал внимания. На окраине села они нашли придорожную харчевню, где за один серебряный иоахимсталер хозяин натащил им целую кучу еды — прежде всего хлеб, лепёшки, кашу в горшке и добрый кус подвяленной баранины. Ласло, продолжая изображать убогого, восторженно угукая, схватил мясо и вцепился в него зубами, на что брат Гийом лишь сердито глянул на него — мол, не время сейчас юродствовать — и отвесил полноценный подзатыльник. Ласло почти по-настоящему заплакал и отошёл в сторону. Даже хозяин харчевни, человек мрачный и суровый, возмущённо крякнул и протянул Ласло баранку, похожую на ту, что угостила его торговка на нарвском базаре.

Брату Гийому сильно не понравилось, как рассматривал их здешний хозяин, здоровенный мужик с русой всклокоченной бородой. Вроде радоваться должен, что путники ему целый ефимок отвалили, но что-то было не так, как должно быть в подобных случаях. Нет-нет да блеснёт в глазах огонёк, сути которого он понять не мог. А если чего-то понять не можешь — значит, этого следует опасаться. Это правило коадъютор усвоил давным-давно и всегда ему следовал. Иногда бывало, что он ошибался и ничего страшного непонятое не несло, но много чаще опасения себя оправдывали. А сейчас он был почти уверен: хозяин харчевни задумал что-то нехорошее. Да и то: расплачивающиеся серебром путники, которых никто не знает, надвигающийся вечер. Путники сейчас уйдут из села, а догнать старика да юродивого так просто! И никто их не хватится — кому они нужны?

Когда они сложили в сумы еду и вышли из харчевни, брат Гийом не удержался и оглянулся. Хозяин заведения стоял и смотрел им вслед. Рядом с ним сидела лохматая дворняга и лаяла — просто так, ни на кого, в воздух. Увидев, что иезуит оглянулся, хозяин помахал рукой — вроде как на прощание. Коадъютор, тоже помахав на прощание рукой, отвернулся и сорвал два кустика придорожного чернобыльника. Одним стал отмахиваться от досаждавших ему комаров, мошек да оводов, а второй протянул Ласло:

— На. В дороге всегда пригодится.

После того как они отошли на расстояние, достаточное, чтобы их разговор не был слышен, брат Гийом произнёс:

— Сегодня ночью нам не спать.

— Я тоже заметил, как он на нас смотрел. — От придурковатости Ласло не осталось и следа. — Наверное, собаку по следу пустит.

— Сторожевая собака ко следу не приучена, — произнёс брат Гийом. — Но, думаю, у него и