Грехи дома Борджа - Сара Бауэр

– Лукреция сказала, что подумывает о твоей свадьбе. – Анджела лежала рядом и читала письмо, пока я кормила Джироламо.

Я почти все время проводила с ребенком: он либо сосал грудь, либо лежал на коленях. Это был очень прожорливый малыш. Весь в отца, заметила мадонна, и я постоянно вспоминала ее слова. Пусть Чезаре охладел ко мне, зато не стал отрицать своего отцовства перед сестрой.

– Она хочет, чтобы ты вышла замуж и вернулась ко двору. Ей не хватает тебя и твоих… особых услуг.

– Ты имеешь в виду мои курьерские поручения? Здесь можно говорить свободно, Анджела. Мы на краю Вселенной.

Мы жили у Таддео в Оккьобелло, куда добирались из Феррары целый день, молодая мама и ее дитя путешествовали в паланкине. Августовский день был жаркий, и мы укрылись в тенистом, огороженном стеной саду, раскинувшемся к северу от дома, подальше от реки и миазмов, зависших над ее ленивыми водами. Гудели пчелы, журчал фонтан, а мы расстелили старый ковер и разлеглись на нем, наслаждаясь клубникой и холодным белым вином прямо из погреба. Анджела разделась до сорочки, я распеленала Джироламо, чтобы он мог свободно размахивать ручками и брыкаться. За стройность его конечностей я не опасалась. Он быстро становился крепышом и был, по крайней мере на мой взгляд, сложен так же красиво, как и его отец.

Донна Лукреция уговорила Анджелу сопровождать меня в мой новый дом, чтобы прибавить весу, по словам мадонны, аргументу в пользу брака между ее кузиной и Джулио. Пусть герцог Эрколе убедится, что Анджела способна вести себя скромно, сдержанно и проявлять верность в дружбе. Кроме того, герцог отсылал Джулио в Венецию, где тому предстояло переманить от дожа модного певца, Джана де Артиджанову.

Когда я прикладывала Джироламо к груди, Анджела села и чмокнула меня в щеку.

– С чего это?

– Ты очень красивая. Тебе идет все это – младенцы, деревенский пейзаж. Я начинаю верить, что ты можешь быть здесь счастлива. – В отсутствие Джулио и Таддео, уходившего каждый день по делам, мы с Анджелой возобновили нашу прежнюю близкую дружбу. – Кузен Чезаре будет тобой доволен.

– А мне кажется, ему безразлично. – Сама не верила, что произнесла эти слова, и тем не менее они словно повисли в воздухе между нами среди бабочек и танцующих в лучах солнца пылинок. – Он ведь не признаёт Джироламо.

– Словесно, может, и не признаёт. Чезаре часто совершает странные поступки, но в глубине души он осторожен и лукав, как любой каталонский крестьянин. Как дядя Родриго. Никогда не сделает ставку, не подстраховавшись.

– Наверное, так.

Я еще раньше пришла к такому же выводу, но все равно осталось опасение, что он не считает Джироламо своим, и мне не хотелось развивать эту мысль, чтобы она не привела к дальнейшим разочарованиям. Я не могла себе позволить думать о Чезаре хорошо. Не желала попусту растрачивать свой запас любви на него теперь, когда мне нужно думать о ребенке.

– Какие подарки привезет мне Джулио из Венеции? Я попросила у него лишь коробочку ванильного воска, так как знаю, что его буквально завалила просьбами Лукреция, подробно рассказавшая, где и что лучше покупать. Но я уверена, он привезет мне гораздо больше.

Я расхохоталась, но подруга оставалась серьезной. Подаркам Чезаре я не придала ни малейшего значения, зато дары Джулио Анджела ценила превыше всего, ведь они были сделаны от чистого сердца.

– Знаешь, Виоланта, как я жалею, что мы не поженились до его отъезда, тогда мы могли бы провести медовый месяц в Венеции. Вот было бы великолепно! Я жажду поехать туда.

– Обязательно поедем. Мадонна говорит, мы все отправимся в Венецию осенью, поскольку дон Альфонсо желает, чтобы она сопровождала его в поездке. Полагаю, к тому времени вы с Джулио уже поженитесь, так что будет у вас медовый месяц.

Я перевернула Джироламо и уложила на ковер спать. Он немного похныкал, но Анджела пощекотала ему живот перышком, и мальчик рассмеялся. Анджела повернулась ко мне и провела пером тонкую линию от горла к груди, не позволив мне застегнуть лиф. Я обняла ее, поцеловала в губы и представила, что это красивое лицо с тонкими чертами принадлежит моему возлюбленному.

Мы все еще лежали на ковре, дремали в объятиях друг друга, Джироламо посапывал у моего бока, когда я услышала, что меня зовет Таддео. Убрав руку Анджелы с моего плеча, я с трудом поднялась, поправила одежду, откинула волосы со лба. Анджела что-то пробормотала, перевернулась на другой бок и снова заснула.

– Вставай, – прошипела я, швыряя ей лиф. – Вернулся Таддео.

Джироламо раскапризничался, когда Анджела села, потирая глаза. Она взяла младенца к себе на колени и начала пеленать, чего он терпеть не мог, и вскоре его хныканье переросло в громкий рев.

– Дай мне его, а сама приведи себя в порядок. – Наши взгляды встретились, и мы захохотали, как парочка школьниц, пойманных за шалостью.

– Вот вы где!

Таддео попытался улыбнуться при виде меня с распущенными волосами, кое-как одетую, с голеньким ребенком на руках. Этакая мадонна в пасторальном духе. Но, видимо, он не владел лицом как следует. Рот растянулся скорее в гримасе, чем в улыбке. Он отвел взгляд, но и на Анджелу не смотрел. Лицо и шея у меня вспыхнули жарким румянцем, когда я вдруг подумала, что он мог не сразу объявить о своем присутствии в саду и видеть нас с Анджелой. Что ж, ничего греховного мы не совершили. Подобное порицалось только между мужчинами, поскольку женщины не обладают от природы средствами проникновения в другое тело. Я с вызовом вздернула подбородок.

– Мы отдыхаем на природе, – произнесла я. – Не желаете бокал вина?

– Что?.. Нет… Я… принес новость.

От его тона меня сковало дурное предчувствие, а слова подействовали как капли ледяной воды в сонной послеобеденной жаре. Анджела зашнуровала лиф, поднялась и шагнула в юбку. Я прижимала Джироламо к груди как щит.

– Вам придется уехать. Обеим. Немедленно. Понтифик умер, – сообщил Таддео.

– Дядя Родриго? Не может быть! – воскликнула Анджела, хотя, разумеется, все могло случиться. Ему ведь за семьдесят. Анджелу затрясло, пальцы ее дрожали, когда она шнуровала юбку.

Сначала она тихо сопела, потом замычала сквозь сжатые губы и, наконец, открыв рот, закричала во весь голос. Я попыталась положить руку ей на плечо, успокоить, но Джироламо извивался и орал с такой силой, что пришлось держать его обеими руками, иначе он мог выскользнуть. Среди всего этого шума я едва расслышала следующую новость Таддео.

– Яд, – сказал он. – Герцог тоже скоро умрет.

– Герцог? Какой герцог? – Я плохо соображала, словно в голове был не мозг, а мокрая губка, поглощавшая слова, но не понимавшая их смысла.

– Чезаре, – уточнил Таддео, кашлянув от смущения. Он не привык называть герцога по имени. – Вероятно, он уже мертв.

Я неистово сжала младенца, буквально приросла к нему руками. Он выдохнул и замолчал. Я приготовилась к натиску горя, но ничего не почувствовала, кроме злобы, холодной ярости, побуждавшей ударить Таддео и в то же время предостерегавшей, что это не лучший способ действовать.

– Он не мертв. Я бы знала, если бы он был мертв. Он не умрет.

Вероятно заразившись моим безжалостным спокойствием, Таддео наконец удалось взглянуть мне в лицо.

– Что касается нас с вами, то лучше бы ему умереть. Что у него за власть без отца? Сколько пройдет времени, прежде чем те, кого он изгнал из завоеванных городов, вернутся и темной ночью швырнут его в Тибр, точно мешок с мусором? Как случилось с его братом Джованни, герцогом Гандия.

– Вы поступите мудро, если заберете обратно свои слова, иначе как бы вам самому не оказаться на дне реки. У моего господина повсюду глаза и уши. – Анджела, Борджа до мозга костей, от рыжей макушки до узкой стопы, не знавшей другой обуви, как только с острыми мысами, расправила плечи и вытерла нос тыльной стороной ладони. – И повсюду найдутся те, кто его любит, – добавила она, обнимая меня за талию и глядя на Таддео с мрачной бесстрастностью, заставившей меня подумать, что, наверное, точно так выглядел Чезаре, когда подслушивал под дверью столовой в Сенигаллии.

– Любовь, – произнес Таддео одновременно с сожалением и презрением, как человек, обнаруживший, что его любимая античная скульптура Венеры на самом деле современная подделка, – похожа на рыбу, что я развожу в прудах. Если насыпать в воду немного соли, то она погибнет.

– Значит, вы не намеревались на мне жениться? Вы же знали, что отец герцога пожилой человек и может умереть в любое время.

– Окажите мне честь не сомневаться в моих словах. Разве я не сдержал обещания по отношению к вам, даже несмотря на то, что герцог не признал своего бастарда?

Глаза защипало от слез, тоска сдавила горло, но я наклонилась поближе к Анджеле и взяла себя в руки.

– Так что же изменилось?

– Яд. Это для меня знак, что герцог чересчур много на себя взял. Он потерял осторожность. Беспечные люди теряют государства с той же легкостью, с какой теряют пару чулок или швыряют игральные кости.