Завещание императора - Александр Старшинов

– За лень платят кровью, Кука! Парфия должна быть разгромлена. Уничтожена, – сказал с неожиданной злостью Приск. – Так, чтобы распалась на десятки крошечных жалких царств, стоящих на коленях перед Римом.

– Гай… – покачал головой Кука. – О, боги, Гай, ты вроде бы никогда не страдал кровожадностью. А наш патрон Адриан – так тот вообще против этой войны. А теперь ты предлагаешь все жечь и крушить…

– Да, я был… и Адриан… – У Приска вдруг перехватило дыхание. – Но все это было до пыток. И до плена в Аденисте. Теперь я хочу одного – увидеть, как владыка Ктесифона ползает перед Траяном на коленях. Я многое отдам за это зрелище. – Приск стиснул кулаки так, что побелели костяшки. Это все, что ему осталось, – бить и разить… рисовать? Нет, такими пальцами не сделать уже тончайший рисунок для новой мозаики… его можно только увидеть в воображении, но нарисовать невозможно. Приск зажмурился, ощущая, как едкая соль щиплет веки.

Ярость, с которой говорил Приск, изумила Куку.

В этот миг полог палатки распахнулся, и на пороге возник Тиресий, а за ним его вольноотпущенник Тит с еще одной корзиной припасов.

– Где наш герой? – воскликнул предсказатель.

Тиресий сильно загорел и сделался почти так же темен лицом, как смуглый от природы Кука. Рядом с ними Приск казался смертельно бледным. И немудрено – подвалы из любого выпьют жизнь за долгие месяцы плена.

– Говорят, намечается небольшая пирушка… – Тиресий поставил кувшин с вином на столик, и без того перегруженный, как купеческий корабль, вышедший из Селевкии на Оронте.

– Наш герой рвет и мечет и жаждет штурмовать Ктесифон, – сообщил Кука и пихнул старого товарища в плечо. – Так и пылает мщением.

– Ктесифон падет, – заверил Тиресий.

– Будут еще гости? – спросил Приск.

– Обещался Фламма. И Малыш.

– О, боги! – обрадовался Приск. – И Малыш здесь?

– Конечно! Вместе со своими машинами. Самыми лучшими, самыми точными. Хотя и не самыми огромными. Что его печалит.

– Ну тогда точно Ктесифон падет! – засмеялся Кука.

– А Оклаций?

– Остался в Троезмисе… – покачал головой Тиресий.

– Жаль…

– А Молчун?

– Про Молчуна никто ничего не знает… – Тиресий отвел взгляд.

– Он прислал письмо, что его переводят во фрументарии к Афранию… – подал голос Фламма. – А после никаких известий не было.

Малыш явился – но не с машинами, а вместе с юным Декстром, в палатке сразу же сделалось тесно, а закусок и вина – маловато. Марк, отмытый и подстриженный, просто преобразился. Теперь стало видно, что за год он вымахал на добрую треть фута и раздался в плечах. Сейчас он смотрелся уменьшенной копией Малыша. Удивительно, что такое произошло с ним в заточении в Аденисте.

– За избавление от плена! – Друзья обнялись.

– Что ты намерен делать? – спросил Тиресий Приска.

– Надеюсь оказаться поближе к императору и Афранию Декстру.

– А еще?..

– Пожалуй, я бы дал моему Сабазию свободу. Ты бы видел – как он храбро сражался, когда нас брали в плен. В него будто тигр вселился. Или лев. Если бы еще хотя бы трое из караванщиков нам помогли, мы бы не попались в эту ловушку.

Лицо Сабазия, который сидел в углу палатки, исказилось.

– Это не проводники караванов и не погонщики, а сыновья тупой свиньи… – пробормотал он с неожиданной злобой. – Они дали слово нас охранять, а потом испугались одного имени Аршакида…

– Не печалься, Сабазий… Все закончилось!

Сабазий что-то буркнул в ответ. Что-то непонятное – на своем языке… но явно – что-то злое.

Потом сказал громко, отчетливо, уже на латыни:

– Эдерат – дурак, как и все Аршакиды.

– Это точно… – засмеялся Приск.

– Как же ты попал в плен – расскажи, – потребовали друзья.

– Да что рассказывать… Ведь не в бою. А как посланец – то есть подло вдвойне.

Приск поведал свою отнюдь не героическую историю, как их караван на третий день пути из Хатры настиг конный отряд, как римляне затеяли безнадежное сражение, как погиб Максим и с ним под обстрел попали случайно хаммары, а все остальные оказались в плену.

Сначала троих пленников держали несколько дней в палатке, потом в другой. Всякий раз связанными – не удерешь. А потом привезли в Аденисту.

– Я не сразу узнал, как называется крепость. Сказал один ауксиларий. Он через два дня после того, как попал в плен, попытался вырваться, но его убили. Глупо было лезть на охранников с голыми руками. Надо полагать, у того Аршакида из Хатры, с которым я столкнулся, были на меня определенные планы… – Приск помолчал и добавил: – А может – и не было… Может, только жажда отомстить за непочтительность. Я ведь над ним посмеялся. Думаю, это такая страшная месть – бросить меня в подземелье и оплатить мое содержание в тюрьме – до смерти.

– Ты всегда говорил: главное – продержаться на миг дольше врага, – напомнил Кука.

– Иногда миг бывает очень долгим… – скривил губы трибун.

Наутро Приска вызвали к императору для подробного разговора.

Сложнее всего военному трибуну было пересказывать подробности своего посещения Хатры, опуская детали, связанные с Адрианом. Впрочем, императора интересовало другое. У Траяна вспыхнули глаза, когда он услышал, что через Хатру пролегает короткая дорога на Ктесифон.

– Но эта дорога мало пригодна для большой армии, – уточнил Приск, и тут он не лгал. – Колодцы вмиг обмелеют, и мы останемся без воды. Такая армия, как наша, может передвигаться только вдоль берегов Евфрата.

– Хатра на нашей стороне?

– Она на своей стороне. Но мы можем сделать так, чтобы Хатра стала союзником.

– Разве ты уже этого не сделал, трибун? – засмеялся император.

Хатра – не союзник и вряд им станет в ближайшее время, мог бы добавить Приск. И любая дорога на левом берегу Евфрата и далее на восток – это дорога, на которой тебе в любое мгновение могут всадить отравленный кинжал в спину. Но он не сказал этого императору… Может быть, потому, что Траян вряд ли его услышал бы.

Зато в тот же день перед построенными на плацу солдатами Траян вновь вручил военному трибуну серебряные наградные браслеты взамен утраченных. Солдаты приветствовали это награждение одобрительными криками и грохотом щитов [92].

А вечером была иная встреча. Центурион Марк Афраний Декстр пригласил трибуна Гая Остория Приска к себе в палатку.

Когда Приск вошел, полог задернули, и у входа встали два человека охраны. Декстр молча указал на складной стул. Приск сел. Перед ним на столике стоял кувшин вина, два бокала и рядом – стопка восковых табличек. Все послания были вскрыты. Приск насчитал восемь писем на табличках и рядом – еще пергаменты. Он сразу понял, что это письма от Кориоллы.

– Я должен тебе рассказать о событиях позапрошлой осени и зимы… – начал Афраний.

Приск сидел неподвижно, уперев руки в колени. Чувство было такое, что он слишком сильно отвел руку со щитом в сторону, и вражеский клинок безнаказанно нацелился жалом в открытую для удара грудь.

Приск слушал, как Афраний рассказывает о похищении его семьи, о смерти бедняги Прима, потом как Мевия, Молчун, а с ним люди Афрания освободили семью трибуна. Слушал и понимал, что удар уже не отбить…

Когда Афраний сообщил про исчезновение Гая, про то, как Молчун кинулся в погоню, Приск почти наяву ощутил, как скребануло лезвие клинка по бронзовой щитовой окантовке, острие беспрепятственно обошло защиту и вонзилось в грудь, пробив сердце. Боль – и следом пустота. Такая, будто внутри за ребрами ничего не осталось, вообще ничего. Приск не двигался, ничего не говорил, лишь стискивал изуродованные пальцы на коленях да все сильнее сжимал зубы. Несколько мгновений ему казалось, что он сейчас упадет. Но он выдержал…

– Молчун настиг Амаста в Афинах… – Эти слова Афрания долетали откуда-то издалека, как будто Приск стоял на одном краю ойкумены, а фрументарий – на другом и выкрикивал свои слова, как приговор, а трибун слышал в каждом слове «смерть, смерть, смерть». Слышал, но не понимал, кому надлежит умереть.

– Догнал, но схватить не сумел, – продолжал Афраний. – Убил двоих людей Амаста, но потерял моих вольноотпущенников и сам был ранен. Амаст бежал. Вскоре Молчуну удалось узнать, что в Афины Амаст прибыл с больным ребенком, и мальчик умер. Полагаю, маленький Гай заболел в пути, а похититель не стал останавливаться и продолжил свой путь в Сирию…

Афраний замолчал.

– По твоим словам выходит, это случилось, когда я еще был в Антиохии.

– Да, так… Амаст прибыл в Сирию вслед за тобой. Это он схватил тебя и пытал.

– Тогда почему ты ничего не сказал мне, когда… – Приск замолчал.

Он вспомнил, как лежал раненый, как Афраний клялся ему, что семья трибуна в безопасности. Вспомнил письмо, где рядом с именем Гая было размазано какое-то слово.

– Донесение от Молчуна пришло уже после твоего отъезда из Антиохии в Хатру. До того времени я надеялся, что мальчика удастся спасти.