Мой дорогой питомец - Марике Лукас Рейневелд

под одеждой, писаешь ли ты стоя, а потом протирал себя дезинфицирующей салфеткой; и присяжные поставят еще знаки вопроса рядом с твоей одержимостью мальчишескими рогами, твой па однажды написал тебе длинное письмо о том, насколько греховно твое тело, что ты была более бережна со сладостями, чем с самой собой, что ты разрушила семью, что это было совершенно отвратительно, что ты сама это спровоцировала, и тебе больше не рады в церкви, и ты будешь беспомощно сидеть в стерильной белой комнате, женщина в униформе будет спрашивать, прикасалась ли ты когда-нибудь к себе и каково это было, нравилось ли тебе, когда тебя касался я, ты пожимала плечами, и они воспринимали это как «да», они слушали о твоих превращениях в животных, но это будет позже, пока все еще было лето, было лето, и мы были вместе, ты была моей картой, и я точно знал, куда хочу пойти.

34

И ты лежала там, мой легковесный товарищ, мой купидончик. После полудня я подобрал тебя у бассейна, мы поехали в лесную часть Тэйхенланда, где я припарковал фургон среди старых сосен, с края кузова мы наблюдали за пролетающим ястребом-перепелятником, за двумя маленькими ленточниками, за хохлатой синицей, я прижался носом к твоим хлорированным волосам и понюхал прекрасную пловчиху, которой ты мне запомнилась, я сказал, что пришло время для рога, моя дорогая питомица, да, пришло время для рога; я захлопнул за нами двери фургона, ты легла на совершенно белый матрас из пены с эффектом памяти и холодной пены, и ты ждала, пока свет в зрительном зале моей машины не потускнеет, пока не начнется фильм, и только потом я задумался, знаешь ли ты, что должно произойти, действительно ли ты понимаешь, что это вообще такое, потому что ты просто лежала и не делала никаких попыток снять одежду, пока я шептал тебе глупые цитаты из Беккета, потому что у меня кружилась голова из-за того, что сейчас произойдет, того, о чем я так лихорадочно мечтал; я не рассказал тебе, что должно было случиться, я не подготовил тебя, я не дал тебе сценарий, я просто сказал, что у тебя маленький рог, прекрасный маленький рог, и я забыл, что ты не можешь понять, девушка ты или юноша, что этими словами я все еще больше порчу, ты провела языком по губам, и я попросил тебя сделать это снова, и ты это сделала, но теперь более театрально, как будто твои губы были покрыты сливовым соком, и в тот день было так жарко, что я взмок, даже прежде чем осознал, насколько мне жарко; я снял свою льняную рубашку, чтобы она не помялась, чтобы не пришлось отвечать перед Камиллией, я повесил ее на крючок в кузове рядом с плакатом «Нирваны», и ты смотрела на Кобейна, ты упомянула, что он вырос в Абердине, штат Вашингтон, что в средней школе он занялся сексом с девушкой, которая была не от мира сего, и все дразнили его и обзывали трахалем дебилок, и это было так невыносимо, что он лег на железнодорожные рельсы, но именно в тот день поезд поехал по другому пути, и это было хорошо, сказала ты, иначе никто никогда не узнал бы его, а ведь он этого хотел, он хотел, чтобы все его узнали, он хотел успеха так же, как и ты, и ты никогда не лежала на настоящих железнодорожных путях, только на игрушечных, и ты позволила деревянному игрушечному поезду в себя врезаться, так что ты знала, что он чувствовал, что думал, лежа на рельсах, в любом случае, нужно и правда быть не от мира сего, чтобы оставаться лежать, пока рельсы и шпалы впиваются в позвоночник, и ты с закрытыми глазами повторяла кусочек из молитвы «Отче наш», потому что думала, что он очень красивый: «Источник Бытия, которого я встречаю в том, что движет мной. Я даю тебе имя, чтобы дать тебе место в моей жизни. Вложи в меня свой свет, сделай его полезным[55]». Тебе особенно нравилось первое предложение и «сделай его полезным», и ты не надеялась, что тебя тоже назовут трахалем дебилок, потому что некоторые одноклассники думали, что ты сама не от мира сего, ты вела себя не так, как они; и я сказал тебе, что ты никогда не должна никому рассказывать о том, что должно случиться, что это сможет произойти только в том случае, если ты будешь держать это в секрете, что это лето должно остаться между нами, что ты должна говорить, что занималась этим в кустах или в раздевалке с кем-то из милых мальчиков из бассейна, и ты кивнула, ты поняла, и ты сказала, что это должно произойти рано утром, что перед началом занятий ты взлетишь с силосной башни, и ты выглядела удивительно довольной, а я тогда не захотел понять, что означают эти слова, я слишком тебя хотел, чтобы тебя слушать, я был сломанным фланцем, из-за которого в конечном итоге поезд сошел с рельсов, пот стекал с моего лба и капал на матрас, я снял джинсы и аккуратно сложил их, снял липкие боксеры и показал тебе мой набухший рог-убийцу, я был оленем во время гона и мог думать только о том, как растворюсь у тебя внутри, и я велел тебе тоже раздеться, велел взглянуть на рог-убийцу: ты уже видела его фотографию в книжке матери Жюль, но этот был более впечатляющим, чем черно-белое фото, он был не таким, как в тот раз, когда ты управляла им, пока я мочился, и ты опустила глаза и заикаясь сказала, что тебе надо выйти по нужде, и я видел, что ты не всерьез, велел тебе не шутить, я сказал, что ты можешь стать Лягушонком, не писая, и ты ответила, что это все, о чем ты могла думать, хотя в последнее время это зашло дальше, теперь ты фантазировала, что ты Зак из телешоу «Спасенные звонком», сериала о группе друзей из школы Бэйсайд, которые попадали во всевозможные приключения, или что ты была кем-то из милых мальчиков из твоего класса, и что учительницы, а также матери Жюль и Элии, помогали тебе писать, держали в руках твой ангельский мальчишеский рог и помогали прицеливаться; иногда ты терпела до тех пор, пока мочевой пузырь не становился настолько полным, что они спасали тебя в последнюю минуту, и это спасение было таким приятным, и ты сама не знала, что делаешь, но терлась о