Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли) - Петер Фёльдеш

Тибор и его отряд, как всегда, первыми ворвались в село. Перед зданием Совета стояла вереница пустых повозок, на них утром прикатили крестьяне, мобилизованные белыми. Тревожно ржали лошади, смотря на бойцов испуганными добрыми глазами.

— Немедленно дальше! Надо как можно скорее ликвидировать мятеж! — крикнул Тибор Самуэли и первым сел на подводу.

Мгновение — и вся вереница подвод галопом мчится к последнему опорному пункту мятежа — Калоче. Подъехав к городу, Тибор послал мятежникам ультиматум. На этот раз калочские мятежники вняли голосу разума и капитулировали, не оказав никакого сопротивления.

К исходу 23 июня контрреволюционный мятеж в междуречье Дуная и Тисы был подавлен. Калочский окружной суд вынес приговор зачинщикам и главарям.

В полдень 24 июня Тибор, оставив Ласло водворять порядок и спокойствие на освобожденной территории, сел в черный лимузин, раздобытый взамен простреленной белыми машины, и в сопровождении Лейрица и Дёрдя поспешил в Будапешт. По дороге договорились: прибыв в столицу, Дёрдь сразу же отправится в доки Обудайского порта и проверит, собраны ли двигатели судов, разведает настроение командного состава и матросов. А Самуэли и Лейриц встретятся с Бела Куном и расскажут ему о некоторых подозрительных обстоятельствах, свидетельствующих о готовящемся в столице контрреволюционном заговоре.

В городе Дёрдь пересел на трамвай. Ехать в порт на машине было нецелесообразно. Ему хотелось побродить по порту никем не замеченным, присмотреться. послушать. Тибор поехал прямо к Отто Корвину. Лейриц, не теряя времени, отправился в Дом Советов и через несколько минут уже только сообщил Тибору, что Бела Кун сможет принять их поздно вечером, так как уезжает в Гёдёллё, в Ставку для согласования с главным командованием вопросов, связанных с отводом частей Красной Армии из Словакии.

Корвин рассказал Тибору, что через несколько минут открывается чрезвычайное заседание Совета рабочих и солдатских депутатов.

— Созвали по настоянию рабочих депутатов I района. Повестка дня: неотложные задачи борьбы против контрреволюции…

— Вопрос поставлен как нельзя кстати! — с удовлетворением заметил Тибор. «Надо непременно выступить», — подумал он, попрощался с Корвиным и, выйдя на улицу, сел в машину. — В ратушу! — коротко сказал он шоферу.

Три дня не читал Тибор газет и не знал, что накануне, в понедельник 23 мая, газета «Вёрёш уйшаг», центральный орган партии, напечатала статью, которая начиналась словами:

«Контрреволюционная агитация подрывает устой диктатуры пролетариата на территорий всей Советской Республики…»

За последние дни обстановка в Будапеште резко обострилась. Реакция перешла к открытым действиям. Начались столкновения на улицах, имелись убитые и раненые. На перекрестках собирались толпы, выкрикивая контрреволюционные лозунги: «Довольно лишений и голода!», «Отменить сухой закон!», «Безбожники не сняли шляпы перед шествием верующих!», «Долой еврейских народных комиссаров!» Реакционеры уверовали: социал-демократы в правительстве «все равно разделаются с коммунистами!»

«До каких же пор пассивно взирать на происки буржуазии, объясняя бездеятельность уверенностью в победе? — решительно спрашивала газета «Вёрёш уйшаг». — Попустительство под предлогом «мягкого применения диктатуры»? Мы требуем установить режим военного времени и повести решительную борьбу против контрреволюции! Мы настаиваем, чтобы проведение чрезвычайных мер было возложено на товарища Тибора Самуэли. Он справится с этой задачей лучше, чем кто бы то ни был. Товарищ Тибор Самуэли — человек несгибаемой воли. Он преисполнен решимости. С сознанием высокого революционного долга беззаветно служа делу революции, готов он совершить тысячекилометровый перелет и беспощадно подавить контрреволюционный мятеж, если это поручит ему партия. Он готов перенести любые испытания, а если понадобится, не колеблясь, отдаст свою жизнь во имя торжества идей революции. Ои не спасует там, где нужно проявить беспощадность, потому что этого требуют интересы революции. Солдат-пролетарий, убивая на фронте врага, чтобы отстоять дело революции, заслуживает воинской славы. Солдат революции здесь, в тылу, с горсткой боевых товарищей усмиряет в Задунайском крае контрреволюционный мятеж, и это требует не меньшей воинской доблести, чем подвиг солдата на фронте. Слава тому, кто ни перед чем не остановится во имя революции, кто обладает высокой культурой, беспримерным мужеством и железной волей, кто глубоко и искренне верит в торжество великого дела, которому он беззаветно предан, кто никогда не свернет с революционного пути, с пути Сен-Жюста и Марата. Против контрреволюции нужно повести самую беспощадную борьбу, и возглавить ее должен Тибор Самуэли».

Когда Тибор вошел в зал, заседание уже началось. На левых скамьях — члены Центрального Совета рабочих и солдатских депутатов. Как всегда, они встретили его овацией. На трибуне — Янош Маулер, председатель Совета рабочих депутатов I района столицы.

— В минувшее воскресенье духовенство I района в ознаменование церковного праздника устроило демонстрацию, — говорил Янош Маулер. — Какие-то люди — разъяренные фанатики — отделились от процессии и стали избивать народного дружинника, читавшего газету «Непсава». Били палками, рукоятками револьверов — всем, что попадалось под руку. Тех, кто пытался заступиться за ни в чем не повинного человека, тоже избили. Двое убиты, шесть человек получили тяжелые увечья. Церковное шествие, превратившееся в бесчинствующую толпу, двинулось к зданию партийного комитета I района. Сорвав с флагштока Красное знамя, «демонстранты» сожгли его. Их вожаки выбежали на балкон и стали произносить подстрекательские контрреволюционные речи. Призывали к свержению революционного Правительственного Совета, провозглашали здравицу в честь свергнутого короля, требовали восстановления буржуазных порядков.

— И еще кричали: «Да здравствует Кунфи!» — громко высказался с места Бела Леви, молодой комиссар Военной академии Людовика (который через час был уже убит).

В зале поднялся шум: возгласы возмущения, выкрики. Кто-то пытался унять расшумевшихся, но правые яростно протестовали. Председательствующий Игнац Богар, рабочий-печатник, человек, выдер-жанный, уравновешенный, резко позвонил в колокольчик:

— Зря поднимаете шум, — проговорил он. — Товарищ сказал, что демонстранты чествовали Кунфи. За констатацию факта призывать к порядку не имею права.

На левых скамьях раздались дружные аплодисменты, правое крыло продолжало шуметь.

С места вскочил Ференц Гёндёр. Потрясая кулаками, он устремился к столу президиума:

— Мы не потерпим оскорбительных выпадов! — истерически вопил он.

Невозмутимый Богар спокойно посмотрел на него и лишь энергичнее зазвонил.

— Я не поддамся давлению, с чьей бы стороны оно ни исходило. Продолжайте, пожалуйста, — обратился он к Маулеру.

Пытаясь перекричать правых, Маулер продолжал рассказ о воскресных событиях:

— Вражеская манифестация продолжалась до тех пор, пока не вмешались народные дружины. Было задержано около пятидесяти контрреволюционеров. Но не прошло и двух суток, как тридцать восемь из них уже оказались на свободе.

Снова шум в зале, возмущенные возгласы.

— Позор! Это дело рук Кунфи и его пособников! — слышалось с левых скамей.

«Профсоюзники» топали ногами, стараясь заглушить слова оратора.

Но Янош Маулер не обращал внимания на шум, говорил, до предела повысив голос:

— Это случилось в воскресенье утром, а в понедельник снова начались уличные беспорядки, на этот раз — в районе Кристина. Провокаторам удалось втянуть в демонстрацию женщин.

— Вот к чему привела ваша политика соглашательства! — крикнул кто-то, обращаясь к правым.

— Возмутительно! Позор! Пора призвать вас к ответу! — поддержали сидящие на левых скамьях.

Гёпдёр снова вскочил с места:

— Что тут происходит? Вы забываетесь! Разве мы на скамье подсудимых? Это неслыханно!

Самуэли слушал Гёндёра и отказывался верить. «Значит, наши пути совсем разошлись? Значит, нас уже ничто не связывает? Чего добивается Гёндёр?»

— Хулиган! — кто-то с издевкой крикнул Гёндёру из зала.

Гёндёр, как ужаленный, подскочил и, повернувшись лицом к залу, стал колотить себя в грудь:

— Кто хулиган? Как вы смеете?!

Наконец-то понял Тибор намерения Гёндёра: он хочет сорвать принятие резолюции о крутых мерах против контрреволюции. И, разумеется, во имя священного принципа «демократии»… Все ясно: «розовые» разыгрывают в Будапеште фарс, а под их теплым бочком свила себе гнездо контрреволюция, которая ждет только сигнала к открытым действиям. Гёндёр, когда-то способный журналист, неисправимый индивидуалист и филистер, благодаря своему показному фрондерству оказался в центре революционных событий. Вознесенный волной революции, он начал фиглярничать и скатился в болото оппортунизма, превратился в ярого контрреволюционера. У Тибора щемило сердце, но он понимал, что словами и доводами здесь уже не поможешь.