Лица - Джоанна Кингслей

Большую часть времени Бернард проводил в библиотеке, вглядываясь в лицо напротив — в лицо своей настоящей Девы.

Посылка из Канады поступила, когда он был еще в больнице. Через несколько дней после возвращения домой Бернард увидел ящик и приказал, чтобы до него никто не дотрагивался. В минуты просветления он не отличался от прежнего хозяина, которого слуги знали до болезни. Но поначалу был слишком слаб, чтобы его оставлять одного.

Как только он сумел подняться с кресла-каталки, то распорядился поместить ящик в библиотеку. Там наедине открыл его и, сдвинув в сторону ложную часть, нашел под ней истинную Киевскую Богоматерь, настоящую икону.

Теперь она смотрела на него с полированного столика — сама Мадонна, бесценная женщина.

Ее глаза манили. Бернард чувствовал, что она зовет его, обещает любовь и вечную верность, если он сделает ее своей. И бизнесмен вставал с кресла и приближал свои губы к ее, нарисованным.

— Моя истинная любовь, — шептал он. — Из всех женщин я верю только тебе.

Он пострадал за нее, как страдал ее Сын, завоевал место рядом. Все остальное не имело значения. Пред золоченым ликом события жизни померкли. Последние месяцы совершенно стерлись из памяти, и все взрослые годы он вспоминал с трудом. Ярким оставалось только детство — дни, проведенные с матерью. Это и Богоматерь, принадлежащая ему женщина, родившая Бога.

От отца Пел направился в аэропорт и оттуда позвонил Жени. Сказал, что садится в самолет и через полтора часа будет в Бостоне. Жени встревожилась, понимая, что неожиданный визит может означать плохие вести.

— Я по тебе соскучился. Вот и все, — успокоил ее Пел. — Образцовая студентка медицинской школы заслуживает свободного вечера.

Жени рассчитывала проработать трудную главу из учебника по физиологии. Но Пел звонил из Ла Гардиа, почти на полдороге к ней, и у нее не хватило решимости попросить его не приезжать. Они были обручены, а жених имел право на внимание невесты.

Жени повесила трубку, мысленно выбирая наряд для ужина в «Ритце» и предвкушая вкусную еду и встречу с Пелом. И вдруг поняла, что никогда не скучает по нему так, как должна бы скучать невеста по будущему мужу. Слишком много было забот в Гарварде.

По дороге в такси она с недовольством думала о себе: слишком уж она практичная, слишком привязана к своему делу и совершенно лишена романтических порывов, заставляющих Пела бросить работу и лететь, чтобы поужинать с ней.

Она поднялась в его номер, все еще разрываясь между противоречивыми чувствами: удовольствием от предстоящего вечера и раздражением при мысли о незавершенной работе. И чтобы скрыть сомнения — улыбнулась нарочито широко, обнимая будущего мужа.

Но когда через несколько минут Пел сообщил ей о причине своего приезда, Жени больше не притворялась.

— Он явился прямо в твой кабинет? — ужаснулась она.

— Ты его знаешь? Слышала это имя?

Жени покачала головой.

— Может быть, вспомнишь по описанию? Глаза, как незаполненные чеки? Это тебе ни о чем не говорит?

Она снова покачала головой.

— Я тебе говорила, мне казалось, что за мной следят. Но ты решил, что это Советы. Мы оба так думали. Через меня они хотели что-то выяснить про отца.

— Да, так я и полагал. Но Занзор утверждает, что его нанял Мерритт, — Пел забрал подбородок в кулак. — Может быть, Занзора наняли для твоей защиты. Но почему именно его? Такого человека, как он? Если бы он был простым телохранителем, его информация не стоила бы двадцать тысяч долларов.

— Двадцать тысяч!

— Извини, — Пел вспыхнул. — Это совершенно неважно.

— Он запросил с тебя двадцать тысяч? За что?

— За сведения, — беспомощно ответил Пел. — Он не собирался говорить Жени о деньгах.

— Какие сведения? — голос зазвенел от напряжения.

— О тебе. О том, что произошло между тобой и Мерриттом.

— А почему ты не спросишь у меня?

— Не знаю… Ведь ты не говорила… Я не был уверен…

Жени вздохнула, собираясь с силами.

— Не хотела делать тебе больно. Я была расстроена. Нет, это не то слово — просто в ужасе.

— Жени, — Пел обнял невесту, губы скользнули по ее лицу.

Она мягко отстранилась.

— Слушай, Пел. То, что я расскажу, причинит тебе боль, но дольше я оберегать тебя не могу.

Он кивнул и сел на диван, чтобы она могла свободнее говорить.

— В день после Сониных похорон Бернард попросил меня зайти в библиотеку… — несмотря на решимость рассказать Пелу все, слова выговаривались с трудом. Но Пел не придвигался к ней, не касался ее, и Жени, запинаясь, продолжила свою исповедь. Голос вознесся на верхние ноты и задрожал, когда она заговорила, как опекун попытался ее изнасиловать, как ее охватила паника, как на пол упала икона, а она, нащупав длинную лестницу, свалила ее на голову Бернарда. Кровь, ужас, что она его убила.

Закончив рассказ, она уронила голову на грудь и закрыла лицо спасительными ладонями. Пел притянул ее к себе, и Жени не увидела, как меняется выражение его лица: сначала на нем отразилась яростная ненависть к Бернарду, потом тот же ужас, что испытала она сама, и наконец — желание утешить, заставить забыть все, что она перенесла без его защиты.

Но она угадала его чувства и заговорила:

— Ничего не поделаешь. Придется оставить все, как есть.

— Но он пытался тебя изнасиловать!

— А я его чуть не убила. И он не выдвинул никаких обвинений.

— Он и не мог. Ты действовала в порядке самообороны.

— Да. Но в комнате были только мы двое. И никаких свидетелей.

— А Григорий?..

— Подоспел позже, когда все было кончено. Он видел только то, что его хозяин чуть не истек кровью. К тому же все произошло на следующий день после похорон его жены. Даже если бы он и захотел свидетельствовать в мою пользу, ему бы не дали это сделать, сочли бы ненадежным. Оставим Григория в покое. Он и так уже настрадался. Я не хочу, чтобы он потерял работу. Пусть все останется, как есть, — подтверждала Жени свое решение. — От взаимных обвинений никому не станет легче, — освободилась из спасительного круга его рук и села. — Я рада, что теперь ты все знаешь, Пел. Я очень боялась рассказывать, боялась последствий.

— О чем ты говоришь, Жени?

— Боялась, что, прикасаясь ко мне, ты каждый раз будешь об этом вспоминать, — призрачная улыбка появилась на ее губах. — Как буду помнить об этом я…

— А ты помнишь?

— Должно пройти еще время, — призналась она. Но сама Жени уже надеялась избавиться от физической скованности, которую испытывала после случая в библиотеке. В первый раз, как после этого она с Пелом любили друг друга, ей показалось, что освободится быстро. Но теперь понимала, что только постепенно. С помощью Пела преодолеет страх и отвращение и снова станет нормальной женщиной.

Они помолчали — каждый переживал в уме свое открытие.

— Может, теперь тебе стоит прогнать Занзора, — наконец проговорила Жени. — Покупать у него больше нечего.

— Наверное, нечего. Но вот икона… Та, что упала на пол. Ты можешь ее описать?

Жени попыталась — лик молодой женщины обрамленный золотом, выражение загадочное.

Пел задумчиво кивал:

— Возможно, это и есть пропавший шедевр.

— Какой?

— Исчезло одно из величайших произведений русского искусства — икона, называемая Киевской Богоматерью. Об этом не сообщалось, и никто об этом не писал, но слух дошел. Считается, что ее переправили на Запад, скорее всего в Америку. Русские хотят получить ее обратно.

— И наказать виноватых?

— Конечно.

«Девочка из Киева», — вспомнила Жени. Тогда она посчитала человека ненормальным, потому что тот предположил, что Бернард удочерил киевлянку. Но оказывается, Советы уже тогда его подозревали.

Она сказала Пелу, что опекун наверняка владел драгоценной иконой, но при падении она, видимо, разбилась.

— А ты не представляешь, как он мог ее заполучить? — возбужденно спросил он.

Она медленно покачала головой и в тот же миг ее осенило: Бернарду был обещан шедевр, за то, что он вывезет Жени в Америку.

Невероятно, но возможно. И многое объясняет. В конце концов, Бернард не хотел брать ребенка и не таким уж он был большим другом ее отцу. Почему же он согласился ее опекать? Он был деловым человеком, коллекционером. Мужчины заключили соглашение к обоюдным интересам. Бернард получал драгоценнейшее сокровище русского искусства. В обмен на это — Георгий мог быть спокоен — дочь находилась в безопасности, и о ней заботились. Для отца величайшим сокровищем казалась она — Жени.

Жени спрыгнула с дивана:

— Обещай мне, что ничего не предпримешь по поводу этой иконы, — в ее голосе прозвучала грубоватая серьезность.