Лица - Джоанна Кингслей

— Шлюха! — завопил он, прижимая ее к стене, уставленной книгами, и распиная плечами по полкам. Колено вновь оказалось меж ее бедер. Жени задыхалась от боли, руки молотили воздух в поисках опоры, правая кисть наткнулась на что-то твердое. Предмет откатился в сторону, она нащупала что-то еще. Толчок — и от удара об пол — старое дерево треснуло. Бернард завизжал, освободил ее плечи и стал хлестать по щекам:

— Моя Богоматерь! Поддельная Богоматерь, — выл он. — Ты! Я тебя отправлю обратно! — он бил ее вновь и вновь, а Жени старалась перехватить его руку, отвести от лица и видела только пол под ногами и расколотую русскую икону, с которой на нее смотрели глаза молодой женщины, обрамленные золотым нимбом.

— Предательница! — кричал Бернард, снова и снова нанося ей удары, и пока они приплясывали в страшном танце, Жени разглядела лестницу, что толкнула до этого. Она потянулась. Не сразу: дюйм за дюймом — слишком та была далеко. Удары продолжали сыпаться на ее голову. Но вот правая рука уже достигла цели, ухватилась за лестницу, — и с неистовой решительностью Жени обрушила ее со стены — прямо на Бернарда, припечатав его к иконе на полу.

Глаза американца вылезли из орбит, как два стеклянных шара, и он застыл, поток крови струился по волосам, окрашивая их из серебристого — в красное…

Жени закричала. Подбежала к двери. Забила в нее кулаками. Охваченная паникой, она кричала и стучала — и все время оглядывалась на Бернарда — красное пятно становилось все темнее, капли крови были на полу…

Когда дверь открылась, она чуть не упала на Григория. Тот в последний момент успел ее подхватить, увидев поверх ее плеч — голого, распростертого на полу и истекающего кровью хозяина.

— Уходи, — приказал он прежним голосом. — Иди к себе в комнату. Жди там. И никому ничего не говори.

— Он ранен, — невпопад сказала Жени, но Григорий, не слушая ее, снова открыл дверь в библиотеку…

Жени двигалась автоматически, как лунатик. Она не могла, не хотела думать.

Вытряхнула все из шкафа на кровать, сбегала в гардеробную за чемоданом. Поставила на кровать. Побросала туда одежду. Села. Перевернула чемодан. Тот съехал вниз, расшвыряв вещи по полу…

Лицо болело и распухло. Она поднялась и пошла в гостиную. И тут почувствовала боль в паху. Согнулась, но продолжала идти, вся сжавшись и стараясь не думать о своем больном теле.

Подойдя к телефону и преодолевая боль, набрала 202 — код Вашингтона. Потом пальцы сами выбрали семь цифр, соединяя ее с Пелом.

Часть II

21

Семья Вандергриффов собралась вокруг Жени, как могучие киты, оберегающие своего сородича — все, кроме Лекс, которая осталась в уединении в Топнотче, не передав ни брату, ни Жени ни слова по поводу их предстоящей свадьбы.

Мег с головой окунулась в подготовку к бракосочетанию, как будто свадьба была подарком судьбы, величайшим из даров — приносящим ее сыну счастье.

Жени позволила будущей свекрови все делать самой: она знала, что, по американской традиции, подготовка к свадьбе является заботой семьи невесты, но поскольку она была сиротой, оставалось довольствоваться гражданской церемонией или положиться на Мег. Она выбрала последнее — никаких забот, ни уточнения простых взаимных обязательств между ней и Пелом.

— Я люблю тебя, Жени, — признался он в субботу вечером, осторожно прижимая к щеке ее распухшее лицо. Она рассказала лишь то, что убежала от Бернарда после небольшого «сражения», взяв с Пела слово не предпринимать никаких действий.

— Не могу справиться со своей любовью. И ничего, если ты не любишь меня так же сильно. Это придет. Пожалуйста, выходи за меня замуж.

Жени подняла глаза и долго всматривалась в его лицо.

— Я люблю тебя, Пел. И знаю, что сумею полюбить еще больше.

— Так значит…

— Да, если я тебе все еще нужна. Даже такая…

Договорить она не смогла. Пел прижал ее к груди, и Жени почувствовала: он дрожит от счастья.

— Постараюсь стать тебе хорошей женой, — наконец договорила она.

— Люблю тебя больше всего в этой жизни, — ответил ей Пел.

Жени не хватило ни характера, ни воли настоять на простой свадьбе. Она понимала, что для Мег, после полутора лет постоянного беспокойства о Лекс, эта отдушина была нужна.

Свадьбу собирались сыграть в декабре, чтобы медовый месяц выпал у молодоженов на рождественские каникулы. Мег надеялась, что Жени отложит на год или хотя бы на семестр поступление в медицинскую школу и останется в Нью-Йорке. Станет устраивать приемы невесты, принимать подарки, войдет в круг друзей Вандергриффов, будет ходить на примерки свадебного наряда, обзаведется приданым.

Свадьба стала для Мег главным событием, но Жени оставалась непреклонной — она не потеряет ни месяца занятий ради подготовки к единственному дню, каким бы важным в ее жизни он не казался. И Мег, с пониманием относившаяся к другим и ради этого жертвовавшая своими желаниями, согласилась на компромисс. Первокурсница медицинской школы, Жени постарается приезжать в Нью-Йорк часто, как только возможно. А Пел на день на два всегда сможет вырваться из Вашингтона.

Они останавливались в квартире родителей. Если Филлип оказывался в городе, то Пел прилетал раньше или задерживался после отъезда Жени, чтобы побыть с отцом.

Вот уже несколько лет сын обращался к отцу, если ему требовался совет. Он доверял Филлипу больше, чем кому-либо другому и полагался на его зрелые суждения в принятии важных решений.

Так близки они были не всегда. Мальчиком — Пел больше тянулся к матери и Лекс, к Мери в Топнотче, женщинам-служанкам и бабушке Розе Борден, которая не чаяла во внуке души. В то время когда Пелу пришлось отправиться в школу в Экзетер, они с отцом редко оставались наедине.

Филлип одинаково сильно любил обоих детей, но большую часть времени, пока они росли, был поглощен работой и потому волнующие проблемы их воспитания переложил на жену, целиком на нее полагаясь в деле ребячьих нужд и благополучия.

Но по мере того как Пел рос и превращался из мальчика в подростка, он все больше сближался с отцом. С удивлением и благодарностью отвечал Филлип на порыв сына, делился с ним своими заботами, брал в деловые поездки.

Чем больше Пел узнавал отца, тем больше им восхищался. Он обнаружил, что Филлип добр, но справедлив, осторожен, предусмотрителен, и главное — умен. Практические знания сочетались со знанием людей, что Пел особенно чувствовал на себе.

Они всем делились друг с другом, кроме самого сокровенного — любви, секса и чувств. Но и чувства иногда затрагивались в разговорах. Однажды Филлип описал, как четырнадцатилетним юношей бродил по фруктовому саду и белые цветы навеяли ему мысли о чернеющих лепестках, осыпающихся на землю, зреющих плодах, которым суждено упасть и разбиться, о голых ветвях, с которых осенние ветры сорвали листья…

От отца Пел усвоил, что быть мужчиной — значит научиться принимать взвешенные решения, но, раз их приняв, ни на шаг не отступать. Мужчина, Вандергрифф, должен прежде подумать о других, а потом уже начинать действовать. При рождении им повезло больше, чем другим, поэтому они ответственны перед всеми.

Социальная ответственность, которую внушал ему Филлип, стала жизненным принципом Пела. Когда юноша не мог решить, принимать ли ему предложение из Государственного департамента и поступать ли туда на работу, или посвятить себя Фонду Вандергриффов — он принес свои сомнения отцу и они вдвоем ломали голову до трех утра.

— У тебя еще будет время заняться интересами семьи, — советовал отец. — Семья никуда не уйдет. А в госдепе ты пройдешь такую практику и получишь такие знания, какие не сможешь приобрести ни в каком другом месте. Может быть, и для Фонда будет лучше, если ты начнешь с государственной службы. А сюда вернешься, когда посчитаешь нужным.

На следующий день Пел принял предложение из Государственного департамента и начал обучение в сфере международных отношений. Постигал теорию и практику — подчас противоречащие друг другу — американской внешней политики.

После того как Жени согласилась выйти за него замуж, Пел снова обратился за советом к отцу: объяснил, что Жени ушла от своего опекуна и оказалась в сомнительном, если не опасном, положении, не являясь гражданкой США, а совершеннолетней она становилась только в мае следующего года. И оставалась беззащитной, если Мерритт начнет предъявлять на нее претензии. Пел предполагал, что опекун завладел Жени и держал ее у себя некрасивым образом и, видимо, не без обмана.

— Мы немедленно учредим над ней опеку, пока она не станет Твоей женой, — заявил Филлип. — Это просто мера безопасности — чтобы ее обучение было оплачено и она ни в чем не нуждалась.

— Жени никогда на это не согласится, — возразил Пел. — Она слишком независима.