Кривич - Александр Забусов

Отбросив застилающую глаза эйфорию, отрешенность от всего, встрепенулся. Его обгоняли, следуя по делам, Славка — ученик Вестимира и Никита, которого Монзырев пристроил в ученики к Туробою, уж слишком того влекло заниматься с железом.

— Здорово, парни. Как у вас дела?

— Дядь Толь, мы тут раненых переносим в ангар, много их у нас.

— Да, знаю.

— Ксанку с Игорьком, у восточной стены убили прорвавшиеся печенеги.

— Что-о-о? — в глазах Монзырева разом все померкло, аж качнуло всего в сторону, в голове пронеслось: «Вот, еще двоих потерял. Как же так?».

— Что они у той стены потеряли? Я же вас всех просил быть осторожными. Славка, ну как же так?

— Дядь Толь, а чего ты хотел? Мы все нашим помогаем. Все на стенах или возле них работаем, не дома же сидеть, закрывшись в комнате, ждать, когда все закончиться. Просто ребятам не повезло в том, что враг на восточной стене прорвался.

— Ребятушки, родные мои, что же вы иногда делаете со мной? Да. Всем понятно, что враг у ворот, удерживать вас я не в праве. Вы — мужчины, обязаны защищать свой дом и кров, но девочек наших жалко, ладно, занимайтесь своим делом.

— Пока, дядь Толь, — прибавили шаг пареньки.

— Пока! Да-а, у нас с Галиной сегодня дочь родилась! — крикнул уже вдогон.

— Поздравляем! Мы уже знаем, уже весь городок знает, — прокричал издали Никита.

Первую кого увидел Монзырев в опустевшем, покинутом всеми огромном тереме, была Людмила, несшая в руках горшок с чем-то приятно и пряно пахнувшим из него.

— Что, что-нибудь со Стишей? — визгливым голосом задала вопрос.

— Да, жив твой Стиша, сотней командует. Это я Галку проведать зашел, да на дитятю посмотреть.

— А, ну слава Богу, — успокоилась. — Пойдем. Наверху она. Ребенок, чудо как хорош. Девочка.

— Да, знаю, идем уже.

— Стой.

— Не понял?

— Ты на себя глянь, умойся сначала, грязный, в крови весь. Хочешь Галку испугать? Переоденься.

— А-а, ну да, совсем плохой стал.

Зашел в умывальню, устроенную на первом этаже, содрал с себя кольчугу, подклад, рубаху и порты. Долго мылся теплой, остывшей водой, пытаясь удалить запекшуюся корку крови на коже и грязь из-под ногтей, так и не смог, будто въелась. Кое-как привел себя в порядок, переоделся. Помчался наверх.

Галина, бледная лежала на кровати в их комнате, но увидев мужа живым и здоровым, расцвела улыбкой. Присев возле нее, обнял, зарылся лицом в ее распущенные пушистые волосы, вдохнув желанный запах своего сокровища.

— Ну, будет-будет, боярин, — услышал скрипучий голос бабки Павлы. — Ты на дите посмотри. Хороша, а?

По другую сторону их кровати была подвешена люлька. Наклонившись, Монзырев разглядел сверток в ней, оттуда выглядывало маленькое сморщенное личико его дочери. Сверток сопел и спал.

— Ну, как? — обратился он тихо к ведунье, своим взглядом задавая вопрос о здоровье близких ему людей.

— Боярышня. Здоровенькая, не сомневайся. Чувствуется порода крепкая.

— Спасибо.

— Да мне-то за что? Вон, боярыню свою благодари, кругом война, а она — рожала. Галина-то твоя слаба еще, ты нас долго не донимай. Посмотрел и ступай.

— Павлина Брячеславовна, — слабым голосом пролепетала Галка с кровати.

— А, чего? Вон, посмотрел и пусть идет справу воинскую исполнять.

Монзырев опять пересел к Галке, наклонившись, глянул в глаза:

— Спасибо, родная.

Неугомонная бабка все-таки вытолкала за дверь, и то хорошо, что повидался, в наших-то родильных домах только в окно и заглянешь, внутрь не пустят.

Напялил кольчугу, опоясался и снова двинулся на стены, теперь-то уж точно есть, что защищать.

Наряд на галереях нес караульную службу, свободные вои отдыхали тут же, сидя и лежа на свежем сене. Пройдя по галеркам, наткнулся на Андрюху, сидевшего прислонившись к деревянному парапету, тупо глядящему перед собой. Боевой азарт вместе с адреналином у всех уже сошел. Воинство отдыхало исполнив свой долг до конца.

Присел рядом. Все тело вопило об усталости, требовало внимания к себе. Андрей отвлекся от созерцания пустоты, глянул на Монзырева, встрепенулся.

— О, Николаич, поздравляю тебя. Дочь?

— Угу. Ты, это, завтра сранья, сено убрать заставь. Чтоб ни одной соломинки не осталось в коридорах.

— Думаешь, постараются сжечь?

— Уверен. По зубам получили, теперь злые на нас. Крепость взять слабо — будут жечь.

— Ну что за жизнь пошла? Нет, не ценили мы раньше нашу действительность. Эх, встретил бы я сейчас Дьяконова нашего, расцеловал бы в обе щеки и сказал спасибо, за его дебильные построения по четыре раза на дню. Помнишь ведь, командир, ни в одной части такого не было. А, у нас было. За физо, за лыжи в конце марта, за бега по гололеду. Ха-ха. Ведь так все хорошо было. Нет, мы не ценили. Вот щас вечер. Пришел бы со службы, открыл пивка, включил телек и с каким бы удовольствием посмотрел занудный, слезоточивый сериал.

— Ну, излил душу?

— Да. Интересно, как там все у Горбыля?

— Воюет, наверное, как и мы.

— Дай-то бог, чтоб у него все получилось.

Из башенных дверей в галерейный проход вышел Улеб, за ним по пятам толкаясь, шли отроки, среди которых был и Мишка. Кольчужные рубахи, надетые без подкладов на их худорбу, смотрелись как на корове седло. Монзырев с Андреем поднялись на ноги.

— Что скажешь, воевода?

— Потери подсчитали.

— И?

— Воинов, вместе со смердами, пришедшими из деревень — одна сотня и семьдесят два людина, да, баб восемьдесят три, да, детей, в обороне участвовавших — сорок два.

— Много. Что ты хочешь предложить, Гунарович? Судя по твоему задумчивому лицу, у тебя родился план.

Глянув на серое небо, ночь подкралась на землю, варяг сказал, будто выстрелил:

— Ночью вылазку в стан врага сделаем.

— Я думал об этом. Считаю предложение дельным, но не своевременным. Завтра, бог даст, отобьемся, вот тогда Андрей возьмет у Трувора пятьдесят бойцов и совершит вылазку. А сегодня кочевники пуганные, можем и людей потерять.

— Может, Стеги в расчет взять?

— Об этом, я, подумаю завтра.

— 15 -

Сашка лежал в кустарнике, на опушке березовой рощи. Выгодное положение для наблюдения состояло в том, что часть лесного массива и этот кустарник находились на пригорке, отсюда открывался превосходный вид на костры кочевников. Вот уже почти сутки огромное войско печенегов расположилось на отдых. Шатров не ставили, отведя в сторону лошадей, расседлали и стреножили, разожгли костры, расположившись у них большими группами. Нос улавливал запах жареной баранины, конского пота и еще чего-то кислого, неприятного, исходившего от большого скопления немытого кочевого народа. Отметил про себя, наличие выставленного оцепления, конных патрулей выпущенных чьим-то приказом, по разным направлениям в сторону русской земли. «Да-а, нелегко придется Николаичу. Здесь их не одна тысяча. Орда она орда и есть. По мне так эти от татар ничем и не отличаются». Справа зашевелился один из его диверсантов, лежащих замаскировавшись, наблюдая за происходящей деятельностью противника: