Стать японцем - Александр Николаевич Мещеряков

бы он ни старался подражать японскому стилю, женщина у него получается слепой и впечатление производит весьма неприглядное»37.

К концу 20-х годов складывается такая культурная ситуация, когда стало возможным говорить не просто о разнице эстетических установок, но и о том, что японское тело превосходит западное в эстетическом отношении. В 1929 г. прозванный «японским Роденом» знаменитый скульптор Асаку-ра Фумио (1883—1964) опубликовал статью «Телесная красота японцев»38. В этой статье автор призывает японцев обнаружить в своем теле то, чем им следует гордиться. Основной упор при этом делается не на физическую мощь тела, а на эстетическую красоту (глаз, волос, лица, рук), дополняемую вполне дилетантскими (кое-где и весьма путаными) рассуждениями о «физиологичности» устройства японского тела. Автор полагал, что «черные глаза» японцев намного красивее «светлых глаз» европейцев. Помимо этого, черный цвет глаз якобы обладает лучшей светопоглощающей способностью, а потому лучше «усваивает» объект видения. «Кроме того, узкий разрез глаз японца позволяет увеличить угол зрения. Если у европейцев он составляет 160— 170 градусов, то японцы способны ясно видеть предметы по дуге в 180 градусов».

Переходя к характеристике волос японцев (и в особенности японок), автор утверждает: «Считается, что черные пышные волосы, которые ниспадают, подобно веткам ивы, являются символом крепкого здоровья. И здесь никто не может сравниться с японцами по красоте волос, которыми мы должны гордиться. Сами европейцы говорят, что волосы у японцев неподражаемы, они восхищаются ими и возносят им хвалу. Те же японки, которые природную красоту своих волос уродуют завивкой и превращают их в какое-то птичье гнездышко, воображая себя при этом западными красавицами, — эти женщины поражены “болезнью западничества”. Они сами отказываются от собственной красоты, восхищаются непонятно чем и заслуживают звания недоумков».

Асакура Фумио находил, что впечатление о «негармоничности» строения тела японца вызвано тем, что они отказываются от национальной одежды в пользу европейской. «Если носить европейскую одежду, то тогда покажется, что ноги у японцев по отношению к туловищу — коротки, и все тело лишено соразмерности. И тогда любое движение будет выглядеть каким-то ущербным. Станешь танцевать европейский танец — все телесные недостатки станут тут же видны. Однако это совершенно естественно. И одежда европейцев, и их танцы сработаны, придуманы и гармонизированы в расчете на их тело. Представим себе европейца, обрядившегося в японскую одежду — зрелище выйдет престранное. Европеец в ней будет выглядеть нелепо, он не будет смотреться естественно в одежде, скроенной под японца. И пусть этот европеец попробует станцевать не свой танец, а японский. И куда тогда подеваются изящные, прелестные и полные очарования движения, присущие японскому танцу? Европеец будет выглядеть еще смешнее, чем японец, танцующий по-европейски».

По мнению Асакура, пальцы японцев отличаются необыкновенной красотой и точностью движений, что позволяет им совершать более мелкие и точные манипуляции с предметами. Их слуховой аппарат развит лучше европейского, доказательством чему служит японская музыка, основанная «на полутонах». В то же самое время европейская музыка напоминает автору «звериный рев». Что до тела японцев в целом, то оно «по своему строению очень естественно и архитектурно. В нем присутствует гармония и красота пропорций. И с точки зрения строения тела японцы далеко опередили европейцев на пути эволюции, их тело являет собой свидетельство более высокой культуры, в нем обнаруживается идеальная пропорциональность».

Напрямую обращаясь к столь любимой японцами теории эволюции, автор утверждает: «Основатель эволюционной теории Дарвин доказал, что строением лица, мимикой, волосяным покровом, структурой кожи европейцы стоят к приматам ближе, чем люди Востока. А значит, и в этом отношении мы, восточные люди, прошли больший эволюционный и культурный путь».

Синхронные тексты нарождавшегося европейского тоталитаризма (СССР, Германия, Италия) свидетельствуют о том, что в качестве телесного идеала выступал прежде всего мужчина, а тело женщины «подверстывалось» под этот «мужественный» идеал. В Японии мы не наблюдаем ничего подобного.

«Оправданию» мужского тела японца Асакура посвящает только один пассаж. Соглашаясь с тем, что у японцев, по сравнению с европейцами, более короткие и кривые ноги, он одновременно утверждает: «С физиологической точки зрения исконное предназначение ног состоит в том, чтобы поддерживать тело и успешно перемещать его. Короткие ноги прекрасно удовлетворяют этому требованию. Так что и физиология свидетельствует в пользу того, что ноги японцев полностью выполняют свое предназначение. И разве не эти короткие и сильные ноги принесли нам неслыханные победы в японско-китайской и японско-русской войнах?»

Тезис о том, что тело японского мужчины — это прежде тело воина, а не работника и не деятеля любой другой мирной сферы жизни, будет пользоваться популярностью и в дальнейшем. Второй номер журнала «Тайсо» («Физкультура») за 1938 г. был посвящен телу японцев применительно к военным условиям. Окабэ Хэйта (1891 — 1966), ученик Кано Дзигоро и известный организатор спортивного движения, с предельной откровенностью провозглашал: «До настоящего времени в результате участия японских спортсменов в состязаниях на международной арене с иностранными спортсменами нам оставалось только каждый раз думать, что в телесном отношении мы значительнее слабее их. Однако с началом войны на полях настоящих сражений мы с восторгом увидели работу японского тела, данного нам небесами. Наверное, это дарованное небесами тело самым непосредственным и наилучшим образом приспособлено к войне. Это тело — самое маленькое в мире, оно быстро в своих двигательных реакциях, его центр тяжести расположен низко и оно чрезвычайно устойчиво, это тело — более мускулистое, чем тела китайского, английского или американского солдата, а в сочетании с мощным японским духом оно представляет собой наилучший образец тела, предназначенного для ведения войны»39.

Из всех телесных параметров японцев того времени больше всего, пожалуй, беспокоила кожа. Забота о ней принимала временами даже какой-то болезненный характер. Только в этих условиях героиня рассказа Дадзай Осаму «Кожа и сердце» могла заявить: «Никакая хворь, никакая напасть не пугает меня так, как кожные болезни. Пусть любые беды, пусть нищета, но только бы не подцепить какую-нибудь гадость! Потерять ногу, стать однорукой — все лучше, чем кожная болезнь»40.

Танидзаки Дзюнъитиро чрезвычайно раздражала кожа артистов японского «Малого театра» (он был устроен на европейский манер), которые играли без грима — поскольку «зрителям видна не только их кожа, часто грубая, шероховатая, но отчетливо видна чернота и волосы в ноздрях»41. И напротив, красота и привлекательность героини его романа «Ключ» так характеризуется через «кожный» код: «Но что превзошло мое воображение, так это безупречная белизна ее