Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Джеймс Бернс

А если бы война разразилась в Тихоокеанском регионе, что тогда? Наиболее вероятно, что японцы нанесли бы удары по английским и голландским владениям, но не американским. Шервуд поставил вопрос довольно остро. Вот французские изоляционисты шумно протестовали: «Для чего нужно умирать за Данциг?»; так почему американцы должны умирать, защищая Кра-Итсмус или британский империализм в Сингапуре, голландский империализм в Ост-Индии или большевизм во Владивостоке? США уже недостаточно просто оказывать помощь; несомненно, Рузвельт мог добиться объявления войны, но выдержит ли расколотая и удрученная страна испытание тотальной войной? И если США не станут сопротивляться японской агрессии против Англии и Голландии вооруженным путем, что случится с британской обороной на Дальнем Востоке, ведь Англия предпринимает колоссальные военные усилия на Британских островах, Ближнем Востоке, Северной Африке и в акваториях семи морей?

Очевидный ответ на этот вопрос — нужно сдерживать Японию как можно более продолжительное время. Постепенно возникнет открытый конфликт с Германией. Если Япония не вступит в войну, то, возможно, по тем же причинам, по которым воздерживается от присоединения к русско-германскому конфликту. В ноябре 1941 года Рузвельт нуждался в этом не только из-за стратегии «приоритет Атлантики», но и в результате изменения планов в отношении Филиппин. Прежде архипелаг рассматривался как территория, которую невозможно защитить от массированного нападения противника. Вот почему военное и морское ведомства не брали на себя в отношении ее больших обязательств. С назначением генерала Макартура командующим вооруженными силами США на Дальнем Востоке и принятием на вооружение тяжелого бомбардировщика «В-17» Филиппины стали вновь рассматриваться как стратегически важная территория. Но требовалось время для укрепления их обороны — минимум два-три месяца.

Таким образом, преждевременная конфронтация с Японией означала бы ведение не той войны, что ожидалась, не в том океане и не в то время. Однако в ноябре 1941 года уже ясно, что Соединенные Штаты ожидает именно эта война. Почему же президент не поддерживал отношения с Японией и дальше, стараясь не доводить их до конфликта?

Как раз это он и пытался делать, по крайней мере до ноября. Но это было непросто. Каждый раз, когда распространялись слухи о намерении Вашингтона пойти хотя бы на небольшой компромисс в центральном вопросе — вывода японских войск из Китая, Чунцин поднимал истошные крики. Черчилль тоже настаивал на жестком курсе в отношении Токио. На родине Рузвельт имел дело с общественным мнением, настроенным к Японии более воинственно, чем к Германии. В начале августа число тех, кто возражал против войны с Японией, превосходило число тех, кто выступал за войну с ней, в соотношении три к одному, в то время как в конце ноября вдвое больше американцев ожидали в ближайшем будущем войны с Японией, чем были уверены в обратном.

Несомненно, тут важны правильный расчет и трезвый анализ. Черчилль, все еще переживавший горькие уроки Мюнхена, считал, что обеспечить мир можно только проведением жесткой политики. Именно нерешительность демократий спровоцировала, по его мнению, агрессоров на войну. Рузвельт не уверен, что азиатский образ мышления действует таким же образом. Тем не менее больше склонен поддержать теорию Черчилля об обеспечении мира через твердость и стремление Халла проводить принципиальную политику, чем настойчивые рекомендации Стимсона и Нокса продолжать курс на сдерживание японцев, чтобы не отвлекаться от стратегии «приоритет Атлантики» и выиграть время для военных приготовлений в Тихоокеанском регионе.

Позднее получила распространение странная точка зрения: президент, скованный в действиях по развязыванию войны с Гитлером, добился своего через «черный ход» — конфликт с Японией. Подобно всем великим стратегам, он, дескать, опасался войны на два фронта, и стратегия Америки была нацелена в первую очередь на войну с Гитлером. На самом деле президент мог бы воспользоваться «черным ходом» войны, но только не в конце 1941 года, а через три или шесть месяцев после того, как были бы укреплены в оборонном отношении Филиппины и другие территории в Тихоокеанском регионе. Расчеты Черчилля более определенны; он отстаивал позицию твердости с большей решимостью, чем Рузвельт. Премьер-министр с большим основанием полагал, что японо-американский конфликт будет сопровождаться вовлечением Соединенных Штатов в войну с Германией и таким образом реализуется лелеемая Лондоном надежда на полномасштабное американское участие в боевых действиях. Но многое зависело от степени солидарности Берлина и Токио и оценки каждой стороной своего интереса. Черчилль мог столкнуться с нежелательной ситуацией, когда США оказались бы вовлеченными только в конфликт в Тихоокеанском регионе. Вот почему премьер тоже держался стратегии «приоритет Атлантики».

Потерпели неудачу не расчеты Рузвельта, а его просчеты. И поскольку ему недоставало инициативы, поскольку президент занял одностороннюю позицию морального обличения гитлеризма как основного зла, как угрозы порабощения мира без открытой и тотальной борьбы с ним, он столкнулся с массой небольших, но досадных неприятностей. Осенью 1941 года активизировались профсоюзы, почувствовавшие шанс добиться своих целей в условиях роста военного производства. Для многих бизнесменов бизнес продолжался как обычно. В руководящих структурах Управления по промышленному производству в августе создан Совет по приоритетным поставкам и ассигнованиям, но работал он ненамного лучше, чем прежние учреждения. Конгресс, казалось, был не способен принять закон, устанавливающий эффективный контроль над ценами. Военная помощь союзникам хотя и росла, оставалась недостаточной перед лицом гигантских потребностей. Наладившийся поток поставок продовольствия и военного снаряжения прерывался внезапно возникавшими чрезвычайными обстоятельствами и изменчивым спросом.

Стимсон все еще настаивал, что избавиться от всех этих бед можно, лишь если президент станет осуществлять твердое моральное руководство, возьмет на себя инициативу в противоборстве с Германией, установит четкие приоритеты внутренней и внешней политики. Но Рузвельт еще не запрашивал в конгрессе одобрения на объявление войны. Вместо этого он пытался использовать вес страны в международном балансе сил, прибегая к административным решениям и маневрированию.

Особенно осторожную позицию Рузвельт занял в отношениях с Москвой. Поражение России на Украине не изменило отношения к ней среди конгрессменов и населения, а также политиков Белого дома. Убежденные изоляционисты все еще противились помощи СССР и выражали удовлетворение тем, что русские и немцы истребляют друг друга. Этот конфликт, отмечала «Чикаго трибюн», — единственная война в столетии, которая воспринимается цивилизованными людьми с полным одобрением. Рузвельт, державший переговоры с Кремлем под своим контролем, помогал России долларами и материальными средствами, но в небольших дозах, сознавая, что эта страна нуждается в массированной помощи. Он старался не предлагать — и даже не обсуждать — вопрос о включении Советов в число пользователей программы ленд-лиза, пока конгресс не принял законопроект о крупных ассигнованиях под эту программу.