Белые пешки - Екатерина Звонцова

она сунула палец в одну из борозд, провела вперед и назад. Та была заполнена темной, теплой кровью.

– Что это?! – повторила она почти жалобно.

– Так. – Т.И. уже снимала макаров с предохранителя.

У нее вряд ли был ответ или букет похожих ужасов за спиной, но она как опытный боец явно что-то чувствовала.

– Осторожно и тихо идем дальше, – велела она, почти на разжимая губ. – Вперед не лезть. Группу я вызвала.

«Монстров не бывает. А если и бывают, то они сильные только в кошмарных снах».

Оно было метров через десять – вроде животное, мелькнуло в темноте и исчезло. Я не успела понять, померещилось ли. Не успела уверить себя в этом или разубедить. Т.И. вдруг слегка позеленела и начала торопить группу. Визгливо так, не по-спецназовски. Но я ее понимала. И никому не рассказала, что ее вывернуло при виде трупа, который лежал в паре шагов.

Его исполосовали в шматы. Одежда пропиталась кровью. Лицо – часть, которую не обглодали, – перекосило: бледная такая, почти не тронутая кожа, вытаращенный глаз и кровь, кровь, все черное от крови. В левой руке что-то было. Мы не сразу рассмотрели, потом поняли: шахматная фигурка. Пешка. Тяжелая, из камня, черная. В окровавленном паспорте мы прочли ФИО – Нагарин Петр Иванович. Удостоверение – таксист.

На следующий день академия стояла на ушах. Меня расспрашивали, пока я всех не послала. Жутко до сих пор. Все время вспоминаю… да, то самое. Тварь в заброшке, тварь в ночи. Она напоминала собаку. Ту, что лежала на кровати в моем кошмаре. Но это ведь бред? Настоящая собака одна не сделала бы такое. И кому понадобилось науськивать ее на какого-то водилу?

Не знаю, дали ли делу ход. Скорее всего, зашили в глухари. Сейчас я снова думаю об этом, но тогда – через пару дней после рейда – забыла о случившемся. У меня были другие беды. Намного ближе.

28.08.2006. Саша

Привет, тетрадка. Знаешь, терпеть не могу ныть, ненавижу. Но как это мерзко, мерзко чувствовать себя брошенной, ненужной и… маленькой, что ли? Тебя будто вообще не воспринимают всерьез: «Отстань, ты не поймешь». Может, и так, но я бы хотела попытаться.

Знаешь, что я опять вспоминаю, тетрадка? Свою сказку, ну, я ею уже делилась. Только не Чайку, нет, и даже не Госпожу. Я думаю о Принцессе. О том, какой она стала в конце. Ты… был прав, Макс. Похоже, ты был прав.

Марти улыбалась на пороге – загорелая, с короткими, торчащими в стороны вихрами. Мальчишеская прическа, непривычная – где ведьмина грива до лопаток?

– Привет, Сашка! – сказала она и важно добавила: – Это не техника дошла, а я дошла, и даже не на лыжах.

– Привет! – Саша постаралась улыбнуться, но в груди сильно скребло. – Мамуля.

Марти не двигалась. Какая-то она была странная, зачем-то ждала слова «заходи». Видимо, спохватилась, что что-то не так, и неловко, хрипло рассмеялась:

– Нет-нет, я не стала там вампиром. Не приглашай меня, сама пройду.

Саша кивнула. Марти сделала шаг через порог, чмокнула ее в щеку и остановилась, внимательно всматриваясь в лицо:

– Ну вы как тут поживаете? Никуля вон истерику мне устроила. Ну, что я сразу не объявилась, не позвонила. Сучка, да? Я. Не она.

Что ответишь на этот поток пустых слов? Честно говоря, хотелось дать ей по балде книжкой из доптиража «Сказок…», которую Саша, идя открывать дверь, не выпустила из рук. Так, тихо. Саша быстро опустила глаза к обложке. Глянула на фольгированные яркие звезды и леттеринг. Прочла на титульном листе эпиграф:

«Нет места для мрачных помыслов в голове того, кто думает о звездах и вечности».

Она сама выбрала эти слова Фрэнсис Бернетт. И не станет теперь сердиться.

– Отлично, – ответила она и все же добавила: – Теперь. А ты?

– Тоже, – коротко отозвалась Марти.

В глазах мелькнуло что-то похожее на благодарность. За то, что не допытывают?

– Чаю попьешь? – предложила Саша. – У меня там корзиночки, с кремом! – Она потрясла книжкой, всячески изображая гордость. – А это кстати вот, ты же не видела. Второй тираж, прикинь; первый улетел за месяц!

Марти взяла книгу, стала рассматривать: с теплой улыбкой, но тоже странно, будто не совсем понимая, что за вещь, зачем ей ее дали, как вообще этим пользоваться. Наконец покачала головой.

– Пойдем лучше погуляем. А она… красивая такая.

Не «клевая». Не «огогошная». Не «охуенная». Саша прошептала упавшим голосом:

– Я тебе подарю. Я отложила.

– Спасибо. Автограф можно?

И все. Будто город из новостей стоял у Марти за спиной, Саша чувствовала его недружелюбное присутствие. Какие-то чужие мертвецы, чужие доктора, чужое море тянулись к ней и говорили: «Это теперь наше». Марти не боролась. Не могла?.. Саша сбегала за ручкой, села за кухонный стол, написала несколько строк – в голову мало что шло, получилось банальное пожелание счастья. Марти долго его читала. Тихо повторила:

– «Будь в мире с собой». Да, это мне сейчас нужно. Спасибо, моя хорошая.

Это тоже не было привычным обращением. Сашу она звала «дорогая», «детка», «подруга», «Пушкин» – как придет на ум. И опять в груди перехватило.

– Не за что, – пробормотала Саша. Марти убрала книгу в сумочку и сказала:

– Кстати, я тут кое-что привезла тебе. Давай руки.

Саша послушно вытянула ладони вперед. Ждала – глупо, конечно, – как минимум горку человеческих костей, но Марти, порывшись в кармашке широкой кофты, вытряхнула восемь закрученных раковин. Все аккуратные, целые, блестели перламутром и даже до сих пор пахли морем. Не Черным – каким-то незнакомым, более соленым, даже пряным. Наверное, более злым и бурным, подумалось Саше. Самые красивые раковины – в самых бурных морях. Марти улыбнулась опять, дрогнула на губах темная помада.

– В большой ракушке можно услышать шум моря. А еще я винища притащила! Но его мы выпьем на чью-нибудь днюху, все вместе. А вот сыр уже Ника сожрала, извини. Мне же прощение пришлось вымаливать.

Вроде она оживилась, и Саша тоже почувствовала себя посвободнее. Еще полюбовавшись на ракушки, она унесла их в комнату. Когда вернулась, подруга стояла за порогом. Ждала, придерживая дверь. Снова попросила:

– Пойдем, не хочу сидеть. Не могу. Двигаться привыкла…

Саша кивнула, вышла из квартиры, заперла дверь на ключ. На лестничной площадке не удержалась, во второй раз обняла Марти и прошептала:

– Господи, я рада, что вы живые! Я чего только не надумала, в новостях иногда такой треш городили. – Она разжала руки, кое-что заметив. – Ты похудела! Совсем тощая!

– Нормальная, –