Алые перья стрел - Владислав Крапивин

– Ну, принес закусить?

О кошках

Коллеги расстались: Михаил Андреевич отправился обратно в колхоз на полуторке, а Юра Харламов пошел ближе знакомиться с младшим Вершининым.

…Братья сидели на веранде и отдыхали с дороги, предаваясь воспоминаниям о родной Сибири. Дмитрий Петрович увидел у калитки Юру и сказал без особой радости:

– Чека идет. Конечно, по твою душу. Свою я, кажется, еще ничем не скомпрометировал. Алло! Входи, Харламов-младший, мы все равно тебя уже видим. Вот так. Здравствуй, садись, пей квас и излагай цель своего прихода. Без цели вы в гости не ходите.

Юра сконфузился. Он всегда конфузился в разговоре с Дмитрием Петровичем, даже при встрече в отцовской квартире. Этот старый фронтовой друг отца вгонял юношу в растерянность неожиданными поворотами мысли и острым языком.

– Дмитрий Петрович, мне хотелось бы поговорить с Алексеем Петровичем. Боюсь, что вам будет скучно.

– Мне бывает скучно, когда в районе ничего не случается. Но, видимо, это исключено, раз ты появился здесь и к тому же присутствует мой братец. Валяйте, юноши, от секретаря райкома секретов не бывает.

Юра осторожно вытягивал у Алексея все о человеке с ямочкой на подбородке.

Итак, субъекта с этим характерным признаком видели в районе двое: бабка Настя и кассирша Нина. Видели утром второго августа, то есть вчера. Был он в сером костюме, остроносых туфлях и в белой шелковой рубашке. Вчера же, но днем, похожего человека друг Алексея Стась Мигурский встретил на улице в Гродно. Причем раньше тот не появлялся в городе более пяти лет, уехал с родителями за границу. Возникает несколько вопросов: откуда и зачем он появился, что делает в райцентре, где и что делает сейчас?

Ни на один из вопросов ответа пока не было.

– Есть еще вопрос, – сказал Алексей. – Если этот тип, как утверждает Айвенго, выкупался в реке, то откуда на нем взялся уже в поселке новенький костюм и свежая рубашка. Значит…

– Совершенно верно, – подхватил Юра. – Значит, у него в райцентре была встреча, во время которой его приютили и почистили. Но к кому он заходил, мы тоже не знаем.

…За стеклом веранды раздалось жалобное мяуканье. С крыльца кубарем скатилась Лялька и кинулась к калитке.

– Ты опять меньшую сестру мучаешь! – завопила она и вцепилась в девочку с кошкой на руках. – Пусти ее на землю, она пойдет в гости к моей Клеопатре пить квас.

– Ольга, Ольга, – урезонила дочку Соня. – А девочку почему ты не зовешь в гости?

Обладательница кошки тоже прошла через веранду. Эх, спросить бы ее присутствовавшим здесь мужчинам, к кому она вчера завела на крыльцо симпатичного молодого человека с саквояжем. Но они, конечно, не спросили.

– Вот что, мальчики, – продолжала Соня, – квас квасом, а ужинать идите. Там лещ жареный, у Дударя купила. И не замолкайте вы при моем появлении. Будет тебе, Юра, известно, что я этих Шпилевских знаю и помню: пришлось с ними за квартиру воевать для Мигурских. Не удивлюсь, если в той семейке выросла интересная для вас фигура.

Потом Алексей провожал Юру Харламова. Они шли и продолжали беседу о Казимире. Его внезапное появление в здешних местах может оказаться совсем не случайным и не безобидным. Но имеет ли он какое-либо отношение к самолету без опознавательных знаков?

Дальше. Этот франт интересовался вчера утром дорогой на Красовщину. Но сам уехал в Гродно. Василий Кондратьевич предположил, что он скоро вернется, и они с Айвенго его поджидали вечером. Никто похожий с поезда не сошел. На Красовщину свернул только высокий мужчина в полувоенном костюме и с чемоданчиком. Однако, насколько Юра успел разглядеть, он был чернявый и значительно старше Шпилевского. Был ли он кудряв, мешала разглядеть кепка. Видимо, он и совершил покушение на Айвенго, когда заметил, что участковый движется следом. Значит, он хотел прибыть в Красовщину незамеченным.

Однако никто в полувоенном костюме ни вчера ночью, ни сегодня днем в колхозе не появлялся. Из незнакомых лиц туда прибыл лишь один художник. Правда, курчавый, но брюнет и не очень высокий. И не в кителе, а в этой самой толстовке. На ногах легкомысленные сандалеты. Судя по девахе на фанере, кистью владеет профессионально. Да и с Гродно капитан связывался – все соответствует. Что касается злополучной ямочки, то как раз на подбородке у этого художника какая-то нашлепка: уверяет, что глухонемой в сердцах угодил в него камешком. Отодрать бы да поглядеть, так ведь повода нет никакого. Крик поднимет.

Правда, еще чемоданчик его не осмотрели: нет ли на нем двойной царапины от кольца Айвенго? Но сейчас этим как раз занимается капитан. А пока… пока все остается словно в тумане.

Юра спросил у Алексея:

– Слушай, Алеша, конечно, времени прошло много, но может, тебе запомнилась еще какая-нибудь примета у этого вашего Казика. Ну, не обязательно во внешности, внешность все равно изменилась. Кроме того, ее можно менять и по желанию. А вот характерности в произношении, в мимике. Типичные жесты…

Алексей подумал. Постарался вспомнить все их встречи и разговоры на плотах, в лесу, на улицах. Перед глазами вставал все тот же пухлый, розовощекий подросток со своим неугомонным, но несостоятельным стремлением верховодить в компании. Верховодил там Михась Дубовик. Он умел одним хлестким словом, а то и подзатыльником осадить хвастливого сына часовщика. Тогда Казимир…

Внезапно Алексей рассмеялся.

– Юра, ты наблюдал когда-нибудь, как кошка из подворотни выходит на улицу?

– Знаю! – хохотнул и Юра. – Она никогда сразу не выскакивает, а сначала высунет наружу башку, осмотрится по сторонам и уже потом выбегает.

– Точно. Так же и Казимир. Он, бывало, как подплывет к плоту, так сначала выставит над бревном физиономию, оглядит нас всех и, если видит, что явного недружелюбия не проявляется, выметывается на плот. И всякий раз так.

– Опасался чего-то?

– Ему частенько попадало за хвастовство и вранье. От меня персонально – за национальный вопрос. Он «москалей» все ругал и евреев терпеть не мог. Анекдоты про них рассказывал пакостные. Акцент копировал умело.

– Ну, Леша… Ты, друг, пока не представляешь, сколько ценного сказал. Только обдумать все надо. Ладно, успею переварить за восемь верст пешего хождения до Красовщины. Еще один вопрос. Какого цвета глаза у этого Казимира? Они-то, говорят, не меняются.

Алексей повспоминал и рассмеялся:

– Не помню. Вот если бы о глазах девушки спросил…

Юра присвистнул:

– Ну, дорогой, не надо обладать большой памятью, чтобы и во сне не забыть эти глаза.

У Алексея полыхнули щеки.

– Ты это о ком?

– Ох, а ты не знаешь… Славная у тебя дивчина.

– Ты… искренне?

– Да уж какая может быть неискренность при черной зависти! Ладно, шучу… А без шуток – не проворонь счастья на всю жизнь…

«Француз Дефорж» ложится спать

– Закусить я не принес, сам сбегаешь, – сказал Казимир и протянул руку черноволосому курчавому парню в потертой вельветовой куртке. – Я – Стась, будем знакомы.

– Ну, допустим, ты Стась. Но что ты за Стась, что я должен бегать за закуской? – сварливо спросил хозяин чердачной квартиры.

– Ладно, пусть он сбегает, – указал Шпилевский на третьего в комнате. Это был совсем еще юнец, рыжеватый подросток. – Заодно и коньячку доставит. Вот сотенная.

Слуцкий замолчал, обошел вокруг гостя. По пути свернул набок мембрану орущего патефона, уставился выпуклыми глазами на Казимира.

– Почему я тебя, такого доброго, не помню? Я всех добрых помню, которые мне фундуют коньяк. Может, ты из синагоги, куда меня манят расписать им потолок? Ну так я все равно не пойду, меня уволят с работы.

– Выше бери, – усмехнулся Шпилевский. – Я прямо с небес, так что никакие росписи мне не нужны. Гони хлопца в лавку, разговор у нас тет-а-тет.

Они остались вдвоем. Казимир оглядел комнату и заметил открытый вместительный чемодан, набитый тюбиками и кистями. То, что ему надо, – саквояж туда влезет.

– Если хочешь пошушукаться, давай в темпе, – сказал Лев. – Сейчас еще один возникнет, пошел за помидорами. Одна «ноль пять» у нас имеется.

– Гони всех в шею, – посоветовал Шпилевский. – Ты, вижу, в командировку собрался?

– Именно. На лоно. На травку и молочко. Трое суток буду питаться бульбяными драниками и поцелуями под рулады соловья.

– Соловьи в августе не поют. Эти трое суток ты будешь питаться по-старому городской снедью, а лоном тебе явится твоя замызганная кушетка. Сколько ты получил командировочных?

Слуцкий ошалело глядел на нахального пришельца. Недостатком наглости он сам не страдал, но такого обращения давно не видывал.

– Сколько, я спрашиваю? – повторил Казимир и ткнул хозяина пальцем в грудь. Тот моментально сел на упомянутую кушетку и пробормотал: