Мистика - Стивен Джонс

— Кто ушел из дому? — спросил я, надеясь вывести Лорре из состояния кокетливой болтливости.

— "Ушел" — не самое подходящее определение. Вы, без сомнения, слышали про Великий Профиль, Джона Бэрримора.

Он произнес: "про-фииль", что, судя по тому, что я слышал про Принца Джека[54] — не столь уж не соответствовало истине.

— Он умер на прошлой неделе, — сказал я.

Ужасно жаль. Я никогда не встречался с этим человеком, но у него был великий талант, который он пропил. Трудно было ничего не почувствовать[55] на этот счет.

— Надеюсь, вы не хотите, чтобы я расследовал убийство. Это дело копов, и я охотнее предоставлю это им. Кроме того, я слышал, что мистер Бэрримор умер от того, что лучше было бы назвать естественными причинами.

Лорре пожал плечами:

— Джон Бэрримор мертв. Насчет этого сомнений нет. Мертв, как карьера Сессю Хаякавы. Но он-то и есть пропавшая особа. Я хочу, чтобы вы нашли его и вернули в морг братьев Пирс на бульваре Сансет. За это я заплачу сто долларов.

— За это вы будете платить двадцать пять долларов в день. Плюс издержки. У меня твердая такса.

Лорре развел руками и опустил плечи, принимая мои условия.

— Кто-то похитил тело Бэрримора?

— Прискорбно, но это так. Мне стыдно признаться, что этот "кто-то" — я. Не считайте меня бесчувственным. Я европеец и пока еще не привык к жестокостям здешней особой культуры. Меня побудила к этому поступку вполне почтенная особа, человек, обладающий качествами отца, — режиссер Рауль Уолш.

— Будучи любителем психологии, я годами занимался глубоким самоанализом. Я распознал в себе прискорбную потребность — стремиться под власть патриарха. Это общая слабость европейцев — наиболее трагично проявившаяся в низкопоклонстве перед Гитлером. Он предложил мне высокую должность в киноиндустрии Рейха, невзирая на мое "неарийское", венгерское происхождение. Я в ответ телеграфировал ему, что в Германии хватит места лишь для одного столь талантливого и масштабного убийцы, как он или я.

— Я отвлекся. Простите. Это от неловкости. Мистер Уолш, влиятельная личность, в чьей власти обеспечить мою карьеру, если он того пожелает, предложил мне присоединиться к нему и жестоко и грубо подшутить над его другом, мистером Эрролом Флинном.

Рассказывая, Лорре расхаживал по моему крошечному офису, брал вещи и клал их на место, словно выполняя указания режиссера. Интересно, понимал ли он, после столь долгих лет самоанализа, что повторяет свою же игру в "Мальтийском соколе".

— Мистер Флинн был сильно огорчен смертью мистера Бэрримора. У него, подобно мне, тоже имеется склонность обоготворять людей, олицетворяющих качества отца, и, очевидно, в Бэрриморе он видел конечный результат самоуничтожения. Он организовал поминки[56] в "Петухе и быке", баре, обслуживающем большинство театральных алкоголиков. Джон Кэррадайн читал отрывки из "Гамлета". Дэвид Нивен рассказывал сомнительные анекдоты. Было выпито огромное количество спиртных напитков. Сам Флинн говорил о гениальности и трагедии Бэрримора. Он очень сильно опьянел, и у него случился приступ меланхолии. По этому поводу мистер Уолш предложил некую ужасную и грубую шутку, которую мы поспешили привести в исполнение.

Лорре умолк. Я улавливал, о чем идет речь. Работая в Голливуде, поневоле привыкаешь к громким именам.

— К концу вечера Флинн был не в состоянии самостоятельно добраться до дому. Договорились с таксистом. С пьяных глаз Флинн с трудом открыл входную дверь, зажег свет и оказался нос к носу с Джоном Бэрримором, ненабальзамированным, развалившимся в кресле у него в прихожей. Должно быть, впечатление было не из слабых.

Видите ли, пока Флинн пил, мы с Уолшем тихонько покинули "Петуха и быка" и направились в морг, где подкупили служителя. Мы взяли на время тело и перевезли его через весь город в машине Уолша, залезли в дом Флинна и подложили труп туда, где хозяин должен был обнаружить его. Вообразите, какое это было жуткое зрелище. В лунном свете трупы имеют нездоровый мертвенно-бледный цвет. А лицо Бэрримора, теперь безжизненное, выглядело оплывшей маской его прежнего лица. Просто-таки гротескное зрелище.

Такое случается чаще, чем вы думаете. Как сказал Лорре, Голливуд — особый город. Люди ниоткуда на несколько коротких месяцев возносятся к богатству и славе и вновь исчезают в никуда. У всякого короля есть своя свита из прихлебателей, шутов, убийц, фанатов, колдунов и куртизанок.

— Значит, тело Бэрримора в доме Флинна? — сделал вывод я. — Почему бы вам попросту не пойти туда и не забрать его обратно? Флинн, должно быть, до сих пор лежит без чувств.

Лорре снова улыбнулся. И меня удивили его плохие зубы.

— Естественно, таков был наш план. Но, вернувшись туда сегодня на рассвете, мы обнаружили, что дверь дома раскрыта настежь, кресло перевернуто и нигде нет никаких признаков ни Флинна, ни трупа. Члены нашей компании весь день обшаривали все мыслимые пристанища зла и порока, но теперь наши поиски зашли в тупик. Было решено, что надо нанять вас, чтобы привести эту печальную историю к скорому и благополучному завершению и — что самое главное — чтобы все это не получило огласки.

Я чувствовал, что под всей этой иронией и своим загадочным сценическим имиджем Лорре испытывает изрядное отвращение к тому, что он сделал. И к тому же девяносто девять из ста актеров в этом городе поцеловались бы с прокаженным, предложи им это такая шишка, как режиссер Уолш. Если отбросить все эти "образы отца" и "идолопоклонства", то это вполне разумно — потешить того, кто может сделать из пьяного тасманийского красавчика звезду экрана Эррола Флинна.

— Вы думаете, труп все еще у Флинна?

Лорре снова пожал плечами:

— Скорее всего. Разве что их обоих похитила какая-нибудь другая компания.

— Вы оставили кого-нибудь в доме Флинна? На случай, если тот вернется?

Лорре кивнул:

— Разумеется. Мистер Уолш взял это на себя и принял достаточно разумные меры. Он человек действия.

Лорре дал мне сто долларов в качестве предварительного гонорара. Это были пяти-и десятидолларовые купюры в пятнах от виски плюс несколько мятых однодолларовых, наверно собранных по кругу в баре. Я представил себе Уолша, у которого просто нет при себе достаточно мелкой купюры, чтобы внести свою лепту.