Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века - Олег Валентинович Ауров

полутора столетий, до 40-х годов VII в., когда сведения о вестготских делах исчезают из хроники Псевдо-Фредегара, отношения оставались предельно тесными, с чередованием периодов военных столкновений, взаимного вмешательства во внутренние дела, перемежавшихся заключением династических браков, которые были одним из главных инструментов политической борьбы. Хотя после смерти Хлодвига I (511 г.) единое Галльское государство Меровингов распалось на отдельные соперничавшие между собой королевства, их правители вовсе не утратили интересов на Пиренейском полуострове и прилегавших к нему территориях и с переменным успехом продолжали вмешиваться в почти перманентную войну за власть в Вестготском королевстве. Ее значительному обострению способствовало пресечение династии Балтов (происшедшее не без участия франков[772]) и завершение периода остготской гегемонии в Испании[773]. В то же время и вестготские правители со своей стороны пытались сыграть на противоречиях между преемниками Хлодвига[774].

Естественным следствием этой тесноты взаимоотношений, возможно не имевшей параллелей в тот период по степени активности, стало неусыпное внимание сторон друг к другу, в полной мере отразившееся в текстах. Подробные сведения о вестготах содержатся в сочинениях франкских историков того времени. Так, Григорий Турский проявляет потрясающую осведомленность в испанских событиях[775]. Его «История франков» — это не только перечень имен и событий современной ему истории Вестготского королевства, но и детальные рассуждения и даже краткие, но столь меткие по степени точности характеристики конкретных лиц, что сомнений в уровне информированности автора не остается[776].

Весьма глубокое знание испанских событий проявляли и хронисты, известные под собирательным именем Псевдо-Фредегар. Как известно, значимость их сведений существенно возрастает начиная с 594 г., на котором прерывается изложение у Григория. Судя по данным Псевдо-Фредегара, отказ вестготов от арианства и принятие ортодоксии в правление Реккареда I Католика (586–601), хотя и лишило их отношения с франками прежней религиозной мотивации, не изменило общего характера таковых. Франки по-прежнему оставались сильной стороной, пусть и неспособной к полному завоеванию Испании (да, впрочем, они не ставили себе такой задачи), но постоянно сохранявшей за собой инициативу в почти бесконечных локальных военных столкновениях[777].

Принципиально важную для меня информацию как по франкским, так и испанским источникам собрала современная французская исследовательница Селин Мартен, фундаментальная работа которой специально посвящена пространственным аспектам истории Вестготского королевства. Наиболее значимые ее наблюдения касаются нечеткости франкско-вестготских границ, поскольку пограничные территории постоянно переходили из рук в руки[778]. Так, Нарбоннская Галлия (которую франкские авторы упорно именовали Септиманией), хотя формально и находилась под властью вестготов, на деле неизменно оставалась своеобразной серой зоной, отдельные части которой периодически попадали под власть то франков, то вестготов, а население ее было крайне гетерогенно в этническом плане.

Мои собственные сведения, почерпнутые из франкских (Григорий Турский[779] и Псевдо-Фредегар[780]) и из испанских текстов, позволяют существенно дополнить эти наблюдения. Более того, они свидетельствуют, что франки не только неоднократно вторгались в вестготское пограничье, но и порой проникали гораздо глубже и даже на годы закрепляли за собой целые области на полуострове. В частности, Псевдо-Фредегар кратко сообщает о том, что вестготский король Сисебут (612–620) вернул Кантабрию, ранее долго принадлежавшую франкам; упоминается даже франкский наместник области — герцог Франций[781]. Остается неясным, когда франки успели занять Кантабрию — область на севере полуострова, на сотни километров удаленную от Септимании и, казалось бы, навечно закрепленную за Вестготским королевством в правление Леовигильда. Возможно, это произошло при королях-преемниках Реккареда I — Лиуве II (601–603), Виттерике (603–610) или Гундемаре (610–612).

Единственный хронист — современник этих событий Исидор Севильский, склонный воспевать военные победы вестготских правителей, в данном случае либо ничего не сообщает о военных походах (применительно к описанию царствования Лиувы II, краткое правление которого было прервано переворотом Виттерика[782]), либо упоминает лишь о кампаниях против византийского анклава на полуострове. Кроме того, судя по сведениям того же Исидора, король Гундемар вел длительную войну с басками[783]. Очевидно, ни тому, ни другому было не до Кантабрии, чем, скорее всего, и воспользовались франки. Но раз так, получается, что их власть на североиспанскую область распространялась на годы, возможно даже на срок около 10 лет, разделявших правления Реккареда I (до 601 г.) и Сисебута (с 612 г.).

Косвенным свидетельством остроты и активности франкско-вестготских взаимоотношений стало и создание тем же королем Сисебутом, прославившимся не только как энергичный полководец, но и как видный латинский писатель[784], яркого антифранкского памфлета — «Житие св. Дезидерия». Главными антигероями повествования — гонителями святого, который являлся епископом Вьенна, выступают знаменитая франкская королева Брунгильда (?–613), готка по происхождению (дочь Леовигильда и Госвинты), и ее внук, король Австразии Теодорих II (596–613). Однако сочинение интересно не только своим очевидным антифранкским пафосом, который показателен сам по себе, поскольку является показателем неравнодушия к происходившему далеко к северу от Пиренеев[785], но и степенью осведомленности Сисебута в современных ему галльских событиях.

Во-первых, сведения о биографии Дезидерия Вьеннского, сохраненные Псевдо-Фредегаром, имеют явные параллели в тексте жития. Правда, франкский хронист, к сожалению, немногословен в этом вопросе, но вестготский агиограф явно знал не меньше его как об изгнании святого из епархии и ссылке на удаленный остров[786], так и о мученической гибели вьеннского прелата, безжалостно забитого камнями сразу после возвращения из изгнания[787]. Во-вторых, то же самое прослеживается и применительно к биографиям Брунгильды и Теодориха (правда, жанр жития ограничил круг приводимых сведений лишь сообщениями о кончине обоих персонажей, на которых агиограф возлагал вину за мученическую гибель святого).

Если не обращать внимания на преисполненный риторических образов стиль Сисебутова изложения, также мотивированный требованиями жанра, то окажется, что события, связанные со смертью франкского короля[788] и его бабки, известны Сисебуту до деталей: он хорошо знал, что Теодорих умер от дезинтерии, а Брунгильда, захваченная в плен бургундским королем Хлотарем II (584–629), была подвергнута позорящему ритуалу (ее провезли обнаженной на верблюде перед строем воинов), а затем, привязанная к ногам лошадей, разорвана на части[789].

Сопоставимая ситуация прослеживается и применительно к испанской историографии. Правда, в VI — начале VII в. Испания не дала ни писателя, равного по уровню Григорию Турскому, ни, соответственно, сочинения, сопоставимого по степени фундаментальности и подробности с «Церковной историей народа франков». Однако аналоги более скромному по целям сочинению Псевдо-Фредегара вестготская Испания знала. Речь идет о хронике Иоанна Бикларского — писателя, биография которого до сих пор является предметом научных дискуссий[790], но текст которого во многом говорит сам за себя[791]. Судя по приводимым им сведениям, военные