Русский самурай. Книга 2. Возвращение самурая - Анатолий Хлопецкий

Поручик пристально взглянул на маму и так же хмуро молча кивнул головой.

Однако маме все же удалось его разговорить. За разговорами и воспоминаниями об отце Алексии вечер незаметно перешел в ночь, и мы уговорили нашего гостя остаться ночевать.

Леонтьевна постелила ему на диване в моей комнате, и, надо сказать, мне выдалась беспокойная ночь: наш гость ворочался, что-то бормотал и вскрикивал во сне и сильно напоминал мне этим тех, кто находил приют в ночлежке у Чена во времена моих владивостокских скитаний.

Утром я пришел в столовую раньше, чем заспавшийся после треволнений вчерашнего вечера поручик, и попал на разговор родителей.

– Интересно, – негромко и раздумчиво сказал отец, – его планы мести распространяются на все человечество вообще или он имеет в виду что-то конкретное?

– Я не думаю, – начала было мама, но доктор перебил ее:

– Ты как хочешь, а я теперь уверен, что пулю Ромась тогда получил именно от него. Имей в виду, Харбин полон русских эмигрантов, и, думаю, ему нетрудно найти здесь людей с такими же настроениями… А это уже очень опасно.

В это время у дверей столовой послышались шаги. Поручик начал утренние приветствия с извинений за свою вчерашнюю горячность. Некоторая неловкость довольно быстро прошла, и доктор между прочими необязательными вопросами и ответами стал исподволь выяснять, как устроился Сергей Николаевич в Харбине с жильем и работой, успел ли обзавестись знакомствами.

Поручик отвечал, что пробовал устраиваться в несколько русских фирм, но дело это ненадежное: хозяева то быстро разоряются, то норовят заплатить лишь часть положенного по договору. Что до жилья, то пока квартирует он у одного своего товарища еще по службе в армии: делят пополам кусок хлеба и крышу над головой, по законам фронтового братства…

Поймав быстрый взгляд мамы, доктор заявил, что они с женой поручику тоже вроде как фронтовые товарищи, и надо подумать, чем и они могут быть полезны. Странно, но это предложение помощи вроде как даже испугало Полетаева: он замахал руками и заявил, что он и так уже много обязан доктору и его жене и премного за все благодарен… Разговор быстро свернулся, и поручик отправился восвояси, обещав при случае непременно заглянуть еще на огонек.

– Непонятный какой-то визит, – раздумчиво сказал доктор после его ухода. – А ты не задавалась вопросом, Наденька, как он разузнал наш адрес?

– Просто человеку, видимо, одиноко здесь, в эмиграции, – защитила поручика мама. – Поговорить, наверное, не с кем… И потом, наш адрес легко узнать в железнодорожной больнице.

– Вот мы с ним и поговорили! – усмехнулся доктор. – Нет, здесь что-то другое. Он же еще с Владивостока знает, что мы ему не единомышленники, о чем же ему с нами толковать? От помощи он отказывается. Нет, по-моему, этот визит как-то связан с нашей работой на КВЖД. И нехорошо, по-моему, связан. Потолкую-ка я с Чангом…

– А при чем здесь Чанг? – удивилась мама. – Он Полетаева в первый раз вчера увидел.

– А может, не в первый? – загадочно сказал доктор.

И как показали последовавшие события, он был прав. С Чангом стоило потолковать об этом визите.

Обычно одной из национальных примет Японии считается праздник цветения японской вишни – сакуры. Но мало кто из иностранцев знает, что не меньшим событием для японцев является и появление первых цветков на сливовых деревьях – ведь слива в Японии зацветает в самом конце зимы, и цветущие деревца становятся символом стойкости и жизнелюбия.

Как раз в пору зацветания сливы и прибыла на Японские острова чета Ощепковых.

Китайское судно с супругами Ощепковыми на борту ошвартовалось в Кобе – крупном порту на южном побережье острова Хонсю, через который велась основная часть торговли с Китаем, Юго-Восточной Азией и другими азиатскими странами.

Они нашли себе крышу недалеко от восточной окраины города, в небольшом скромном пансионате, у которого был единственный недостаток: все его немногочисленные жильцы были на виду и у прислуги, и у хозяев.

Моросил мелкий дождь. Как положено, гостей встретили у входа и услужливый портье раскрыл над ними широкий бамбуковый зонт. Они сняли обувь, и пожилая служанка, подхватив багаж, засеменила впереди, показывая дорогу. У входа в комнату пришлось снять даже выданные до этого шлепанцы: по циновкам ходят только босиком.

Маша вошла первой, с любопытством осматривая номер: циновки, низкий стол, две подушки для сидения, раздвижные бумажные ширмы «седзи». Василий пояснил: на ночь стол убирается и вместо него расстилается матрас.

– Хорошо бы ванну с дороги, – шепнула Маша.

– Ничего нет проще, – так же негромко ответил ей Василий. – Мне сказали, что вода здесь целебная, подается из горячего ключа. Только вот ванна здесь общая, называется «офуро», и купаются в ней все вместе – и женщины, и мужчины… Так что если не боишься… Впрочем, от воды поднимается такой густой пар, что ничего особенно и не разглядишь.

– И ты пойдешь?! – ужаснулась Маша.

– Конечно, – засмеялся Василий. – Впрочем, для нас как для иностранцев сделают исключение: посторонних не будет. Но уж меня-то как мужа тебе придется вытерпеть. Кстати, вот тебе кимоно – это и костюм, и халат, и пижама. Переодевайся, а я узнаю, когда здесь кормят.

– Дикие какие-то обычаи, – бурчала Маша, доставая купальную шапочку. – Но придется подчиняться…

– Я так и подумал, что конспирация для тебя окажется выше предрассудков, – нарочито серьезно заметил Василий. – Кстати, а японцы считают дикими наши европейские обычаи…

Ванна оказалась объемным чаном, над которым клубился густой пар. Василий, по-джентльменски отвернувшись, подождал, пока она войдет в воду, и все же краем глаза заметил, как изящна ее пропорциональная точеная фигурка, полускрытая облаками пара. «Словно Венера, выходящая из пены», – мелькнуло в голове сравнение из полузабытой античной мифологии. Впрочем, если бы он видел себя со стороны, то, наверное, не мог бы не согласиться с тем, что можно было залюбоваться и его крепким спортивным сложением.

Старая служанка, принесшая свежие купальные простыни, удовлетворенно покивала головой: эти европейцы, муж и жена, ведут себя как полагается настоящим супругам: моются в одном «офуро» и воду не просят сменить, не то что та чопорная английская пара, которая съехала на прошлой неделе.

Василию думалось, что с первых шагов по японской земле воспоминания завладеют им полностью, но оказалось, что гораздо интереснее, чем прислушиваться к себе, наблюдать за Машей: как она приноравливается к кимоно и делает мелкие, совсем как японочка, шаги, опасаясь, что оно распахнется на ходу; как, сморщив носик, пробует непривычные блюда под острым соевым соусом; как настороженными глазами следит за слугой, выносящим к ночи стол и раскатывающим на татами свернутый матрас.

Она устроилась в своем кимоно на самом краешке этого непривычного ложа. По ее дыханию Василий знал, что она не спит, но не шевелился, разглядывая на потолке пятна света от фонаря во внутреннем дворике.

Он не знал, сколько прошло времени, когда услышал ее жалобный шепот:

– Мне холодно…

Он протянул руки в темноту и внезапно охрипшим голосом позвал:

– Иди ко мне…

Я не знаю, так или иначе наступил их настоящий медовый месяц, но начиналась весна, во внутреннем дворике старой японской гостиницы зацветала слива, мои герои были молоды, полны жизненных сил, и к ним обязательно должна была прийти настоящая, большая и захватывающая любовь, такая, о которой писала средневековая японская поэтесса:

Хотя мы и спим толькоНа тонком соломенном татами,Если я, возлюбленный мой, сплю с тобой,Я не ощущаю холода.

Я нашел это четверостишие среди бумаг Николая Васильевича Мурашова, и оно показалось мне словно специально написанным для этой главы.

Следующим утром они проснулись не от ярких лучей солнца, пробивавшегося сквозь матовую бумагу окна, их разбудил голос старой служанки:

– Господин, господин, тут к вам пришли…

Василий набросил кимоно и вышел в коридор, пожав плечами в ответ на вопросительный взгляд полусонной Маши. Его встретил вежливыми учтивыми поклонами чиновник в полицейской форме.

– Чем обязан… – начал было Василий, но, всмотревшись в лицо чиновника, воскликнул: – Акиро-сан! Как приятно, что вы оказались первым знакомым мне человеком на этой благословенной земле!

Они знали друг друга еще по Владивостоку: вместе служили в Управлении военно-полевых сообщений японских войск. Но в ответ на восклицание Василия лицо Акиро Итикавы не изменило своего официального выражения.

– Мне тоже очень приятно, Васири-сан, – с достоинством заявил он. – Но я здесь по служебным делам: этот пансионат находится на территории подведомственной мне префектуры. Не соблаговолите ли вы предъявить мне документы – ваши и вашей спутницы – и ответить на несколько чисто формальных вопросов.