Что я видел. Эссе и памфлеты - Гюго Виктор

Это все выглядит как главный вход в гостиницу, украшение которого не успели вовремя закончить. Над решеткой наметили что-то вроде погребальной Триумфальной арки из разрисованного полотна и крепа. Ветер играет с ней, как со старым бельем, развешанным на слуховом окошке лачуги. Ряд голых и совершенно сухих мачт, поднявшихся над пушками, издали похож на спички, которые маленькие дети втыкают в песок. Между мачтами колышется тряпье, имеющее притязание называться черной, усеянной серебряными звездами обивкой. В глубине – Дом инвалидов с его павильоном и крепом, кажущийся заледенелым от металлических отблесков, окутанный дымкой, являет мрачное и великолепное зрелище.

Полдень.

Пушка отеля стреляет каждые четверть часа. Толпа переминается с ноги на ногу и стучит подошвами. Тут и там прогуливаются жандармы, переодетые в горожан: их выдают шпоры и воротничок униформы. Напротив меня луч ярко освещает достаточно уродливую статую Жанны д’Арк, держащую в руке пальмовую ветвь, которой она, кажется, заслоняет глаза от солнца.

В нескольких шагах от статуи разведен огонь, чтобы национальные гвардейцы могли согреть ноги.

Время от времени военные музыканты занимают оркестровую площадку, устроенную между двумя трибунами с противоположной стороны, исполняют там похоронный марш, затем поспешно спускаются и исчезают в толпе, чтобы через какое-то время появиться вновь. Они оставляют фанфары ради кабачка.

Уличный торговец бродит по трибуне, продавая кантилены3 за одно су и описания церемонии. Я покупаю две таких бумажки.

Все глаза устремлены на поворот набережной д’Орсе, откуда должен появиться кортеж. Холод усиливает всеобщее нетерпение. Черно-белый пар поднимается тут и там над туманными просторами Елисейских Полей, и слышатся отдаленные взрывы.

Вдруг гвардейцы национальной гвардии хватаются за оружие. Какой-то адъютант галопом пересекает проспект. Оцепление выстраивается. Рабочие приставляют лестницы к колоннам и начинают разжигать огонь в огромных вазах. Раздается громкий артиллерийский залп. Густой желтый дым, прорезаемый золотыми молниями, заполняет каждый уголок. С моего места видно, как заряжают две старинных, украшенных орнаментом пушки XVII века. Кортеж приближается.

Половина первого.

В конце площади, обращенном к реке, появляется двойной ряд конных гренадеров. Это жандармерия Сены. Это начало кортежа. В этот момент солнце исполняет свой долг и появляется во всем своем великолепии. Сейчас месяц Аустерлица.

Вслед за меховыми колпаками жандармерии Сены появляются медные каски муниципальной гвардии Парижа, затем красиво развевающиеся на ветру трехцветные вымпелы ландскнехтов. Трубы и барабаны.

Напротив меня какой-то человек в синей блузе с риском сломать себе шею карабкается по внешней стороне трибуны. Зритель в белых перчатках видит его и не протягивает руки, чтобы помочь. Человек, однако, взбирается на трибуну. Кортеж, состоящий из генералов и маршалов, выглядит великолепно. Солнце, освещая кирасы карабинеров, зажигает у них всех на груди ослепительные звезды. Гордо и степенно проходят три военных школы. Затем, как будто они идут в бой, появляются артиллерия и пехота. На задней оси пушек запасные колеса, а на спинах солдат – ранцы. На некотором отдалении обильно украшенная и позолоченная солнцем большая и выполненная в довольно хорошем стиле статуя Людовика XIV с удивлением смотрела на эту напыщенность.

Появилась национальная гвардия на лошадях. Раздался осуждающий гул толпы. Они, однако, довольно прилично держали строй. Но эта войсковая часть не покрыла себя славой и непонятно как затесалась в подобный кортеж. Раздался смех.

Я слышу следующий диалог:

– Смотри-ка! Вон тот толстый полковник! Как забавно он держит саблю!

– Что это такое?

– Это Монталиве4.

Теперь в тени этого серого неба, держа ружья, как удочки, проходили нескончаемые легионы пешей национальной гвардии. Конный национальный гвардеец роняет свою шапку и какое-то время продолжает скакать с голой головой, сильно рассмешив галерею, то есть сто тысяч человек.

Время от времени кортеж останавливается, затем продолжает движение. Заканчивают зажигать огонь в вазах, и они пылают между статуями, как огромные кружки пунша.

Внимание удваивается. Вот и черная с серебряным фризом карета корабельного священника Ля Бель-Пуль5. Внутри можно мельком увидеть облаченного в траур священника. За ней следует большая обитая черным бархатом карета комиссии Святой Елены6. Обе запряжены четверкой лошадей. Вдруг с трех сторон стреляют пушки. Этот тройной залп производит великолепное впечатление.

Вдалеке барабаны бьют приветствие. Появляется колесница императора.

В тот же момент выглядывает солнце, до сих пор скрывавшееся за тучами. Это производит необычайный эффект.

Вдалеке на серо-рыжем фоне деревьев Елисейских Полей, сквозь большие, белые, похожие на призраки статуи можно увидеть, как в дымке, залитая солнцем, движется золотая гора. Пока еще можно различить лишь яркое свечение, которое отражается на всех поверхностях колесницы, то как звезды, то как молнии. Громкий гул толпы сопровождает ее появление.

Можно подумать, что эта колесница влечет за собой приветственные возгласы всего города, как факел несет свое пламя. В тот момент, когда колесница поворачивает на авеню де л’Эспланад, она останавливается на мгновение перед статуей, установленной на углу проспекта и набережной. С тех пор я удостоверился, что это была статуя маршала Нея. В тот момент, когда появился катафалк, была половина второго.

Кортеж вновь трогается в путь. Колесница движется медленно. Начинают вырисовываться ее формы.

Вот верховые лошади маршалов и генералов, держащих ленты балдахина императора. Вот двадцать шесть легионеров унтер-офицеров, которые несут стяги двадцати шести департаментов. Нет ничего красивее этого каре, над которым колышется лес знамен. Можно подумать, что это движется поле гигантских георгинов.

Вот белая лошадь, с ног до головы покрытая фиолетовым крепом, в сопровождении камергера в расшитых серебром одеждах небесно-голубого цвета; ее ведут два лакея в зеленых с золотыми галунами ливреях императора. По толпе пробежал шепот:

– Это боевой конь Наполеона I.

Большинство твердо верило в это. Если только этот конь хотя бы два года служил императору, ему должно было бы быть тридцать лет, а это почтенный возраст для лошади.

В действительности это старая добрая лошадь-статист, которая вот уже лет десять играет роль боевого коня на всех торжественных военных похоронах.

Но на спине этого подставного коня настоящее седло Наполеона, в котором он сражался в битве при Маренго. Достаточно изношенное бархатное малиновое седло с двойным золотым галуном.

Вслед за лошадью шествует колонна из пятисот моряков с Ля Бель-Пуль. Большинство из них – молодые люди. Они одеты в боевую форму, с круглыми блестящими шляпами на головах, пистолетами за поясом, абордажными топорами в руках и короткими саблями с отполированными клинками и широкой рукояткой на боку.

Залпы продолжают раздаваться. В этот момент в толпе рассказывают, что этим утром первый пушечный выстрел оторвал ноги муниципальному гвардейцу. Орудие забыли почистить. Добавляют, что на площади Людовика XV повозка раздавила человека.

Колесница теперь уже совсем близко. Прямо перед ней идет командный состав Ля Бель-Пуль с принцем де Жуанвилем верхом на лошади во главе. Принц де Жуанвиль носит бороду (светлую), что, как мне кажется, противоречит уставу военных моряков. Он впервые надел ленту офицера ордена Почетного легиона. До сих пор он фигурировал в списках ордена только как шевалье.

Когда колесница проезжает мимо меня, на ее пути возникает какое-то неожиданное препятствие, и она на несколько минут останавливается между статуями Жанны д’Арк и Карла V.

Я могу любоваться ею в свое удовольствие. Вид воистину величественный. Это огромная масса, целиком покрытая золотом, пирамидой возвышающаяся над четырьмя поддерживающими ее золотыми колесами. Сверху донизу ее покрывает фиолетовый креп, усеянный пчелами7. Под ним можно различить достаточно прекрасных деталей: орлов на основании колесницы, четырнадцать Побед, несущих на золотом столе изображение гроба. Настоящий гроб не виден. Его поместили в основание колесницы, что несколько ослабило эмоции. Именно в этом серьезный недостаток колесницы. Она скрывает то, что хотели бы увидеть, чего требовала Франция, чего ждет народ, что ищут все глаза, – гроб Наполеона.