Гнездо дракона - Ани Сетон

— Что это значит, Николас? — прошептала Миранда. — Я не понимаю.

Так как он не отвечал, продолжая стоять неподвижно, а его сузившиеся глаза смотрели на них, ничего не видя перед собой, Миранда повернулась к бейлифу, неловко шаркающему ногой и бросающему нервные взгляды на Николаса, перед которым он всегда робел.

— Это значит, мэм, что поместье больше нельзя будет сохранить. Фермы должны будут отойти к любому, кто захочет их выкупить. Противники поместья выиграли.

— Нет, —спокойно ответил Николас.

Это спокойное утверждение напугало бейлифа гораздо больше, чем если бы Николас сейчас закричал и проклял бы весь мир. Он облизнул пересохшие губы.

— Тут уже ничего не поделаешь, сэр. Таким будет закон. Ван Рансселиры уже сдались. Говорят, патрун даже сказал, что это не так уж и плохо.

— Может это и так, Николас, — робко произнесла Миранда, надеясь изгнать с его лица замороженное выражение. — Если вы откажетесь продавать, это приведет к еще большим неприятностям. Да и в конце концов, какая разница? У нас по-прежнему будет вся эта земля вокруг дома.

Он резко повернулся к ней, вспыхнув от ярости.

— Вы маленькая дурочка… Неужели вы думаете, что если этот болтливый идиот в Олбани отдаст приказ, я ему подчинюсь?..

Его взгляд упал на белую кружевную шаль, скрывавшую ее несколько расплывшуюся фигуру.

— Простите меня, моя дорогая, — произнес он уже будничным голосом. — Я совсем забылся. — Дирк, — он повернулся к таращившему на него глаза бейлифу, — вы можете идти.

Бейлиф вышел, что-то бормоча. Если патрун желает сражаться с законом и со всей страной, это его личное дело. Он достаточно упрям, чтобы попытаться это сделать. Но я не хочу в этом участвовать, рассуждал Дирк. А я в своей жизни острых ощущений испытал предостаточно. Отправлюсь-ка я на Запад. Для разнообразия буду своим собственным господином.

Миранда с легкостью простила Николасу его гнев. Она знала, что система помещичьего землевладения означала для него гораздо больше, чем для всех остальных, и что для него всякое ограничение власти было немыслимо — просто немыслимо, и он отказывался даже признавать такую возможность. Отчасти она понимала, что поместье было для него символом. Оно было его королевством, его наследием.

Будь он королем Неаполя или Пруссии, он и тогда вел бы себя точно так же.

Но они жили не в Европе, и Америка была не королевством, а республикой. Нравилось им это или нет, но над ними довлели законы демократии, которым они были вынуждены подчиняться. Поместья были пережитком прошлого, причем даже не американского прошлого. Они были бесплодным побегом средневековой Европы. Крепнущая республика обрубила его, как и все другие мертвые ветви.

Миранда не осознавала, до какой степени она обязана Джеффу своей готовностью быстро воспринять эту ситуацию. Когда он жил на их ферме, он часто говорил о вреде помещичьего землевладения, и она в упрямом неведении, смешанном с презрением, отказывалась принимать его правоту, но тем не менее слушать ей все-равно приходилось.

В конце концов, размышляла она с извечной женской практичностью, ликвидация поместья никак не отразится на их финансовом состоянии, к тому же это превратит враждебно настроенных против них арендаторов в мирных соседей.

Если бы только Николас мог признать поражение! Она тоскливо смотрела на него, понимая, как тщетны ее надежды. Он никогда не примирится с ущемлением его прав ни большим ни малым. А если бы он и сделал это, то лишь в том случае, если бы у него появилась другая, еще более честолюбивая цель.

— Не знаю, Николас, что бы вы могли сделать, — спокойно произнесла она, — если закон принудит вас уступить фермерам.

— Я никогда им не уступлю, — ответил он с тем же спокойствием, — поместье должно перейти к моему сыну.

Он подошел к ней и, положив руку ей на плечо, заговорил:

— Миранда, неужели ты сомневаешься, что я смогу справиться с любыми обстоятельствами? Разве ты была бы здесь, со мной, носила бы моего ребенка, если бы я не мог ничего сделать?

Она удивленно взглянула на мужа. Он сказал правду, и все же в его голосе ей почудился другой, более мрачный смысл. Казалось, она услышала из тумана предупреждающий об отмели голос колокола. Слабый зловещий далекий звон. Ее глаза расширились.

— Почему ты так странно смотришь, Николас? — прошептала она.

Он убрал руку с ее плеча и ласково улыбнулся.

— Вам не о чем тревожиться, любовь моя. Дела поместья — это моя забота. И не думайте о них. А теперь идите спать, уже поздно.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб.

Миранда молча повиновалась. Она прошла мимо мужа и поднялась по большой лестнице.

Как обычно в спальне уже ждала Пегги. За последние месяцы ее худое личико округлилось, и девушка стала хорошенькой словно эльф. Она была счастлива в Драгонвике, счастлива служить леди этого поместья. Остальные слуги любили Пегги, потому что ее бойкий ирландский язычок был всегда скор, но никогда не был зол, а то, что она немного прихрамывала, даже несколько трогало их. И потому они прощали ей тот ореол важности, который она присвоила себе благодаря своему положению личной горничной хозяйки, как прощали и ревнивый отказ позволить кому-либо прислуживать Миранде кроме нее самой.

— Сегодня вы поздно, мэм, — встревоженно заметила горничная, когда увидела, что хозяйка входит в комнату с опущенной головой. — Вы не слишком устали?

Миранда только слабо улыбнулась, но не ответила. Непонятный страх, охвативший ее, когда Николас взял ее за плечо, исчез, но оставил где-то на задворках ее сознания смутную тревогу.

Она устало упала в одно из расшитых кресел, закрыв глаза, пока Пегги расчесывала ее длинные распущенные волосы. Вскоре она почувствовала себя легче. Дрова из кедра весело потрескивали в огне, распространяя слабый аромат. Комната содержалась в идеальном порядке с тех пор, как Пегги научилась ее убирать. Простыня на огромной кровати была аккуратно подогнута, а горячий кирпич, завернутый во фланель, согревал холодное, благоухающее лавандой полотно. Пегги не забывала ни о чем, и, заботясь о своей хозяйке, старалась изо всех сил.

— Теперь лучше? — нежно спросила Пегги, заправляя одеяло.

Миранда собиралась кивнуть, но вместо этого в удивлении вскрикнула. Ее руки прижались к животу.

— Пегги, — позвала она, — что это? Маленькая горничная побледнела.

— Больно?

Миранда покачала головой.

— Нет. Странное трепыхание, словно внутри птица. Пегги всплеснула руками.

— О, благодарение святым. А то я уже волновалась, мэм. Это вы почувствовали новую жизнь, дорогая леди. Ваш маленький шевелится внутри вас.