Сент-Женевьев-де-Буа - Марина Юденич

Полагаю, нам имеет смысл встретиться по этому поводу. Мои координаты…

Повисшая было в воздухе рука Алексея Артемьева начала лихорадочно нашаривать ручку или карандаш — он так спешил записать координаты внука чекиста, словно обращение могло куда-то исчезнуть с его автоответчика.

Дмитрий Поляков и Беслан Шахсаидов — объединенные усилия

Вечером следующего дня на даче, более, впрочем, напоминающей старинную барскую усадьбу, хотя и построена она была, судя по всему, несколько лет назад — но такова, очевидно, была воля хозяина или фантазия архитектора, а быть может и то, и другое, счастливо обретшее друг друга, собралось несколько человек Хозяин дачи — крупный российский предприниматель — Дмитрий Поляков, его друг — парижанин и русский князь Микаэль Куракин, известный российский тележурналист Алексей Артемьев, странная немного женщина — Татьяна Гинзбург, физик — по первому и психолог — по второму образованию, занявшаяся в итоге ни первым и ни вторым, а вовсе небывалым для России делом — изучением пара — нормальных явлений, и помощник хозяина дома — Дмитрий Ковалевский, « человек-канцелярия» по меткому весьма определению князя Куракина.

Таков был круг гостей большой и уютной дачи. Да, собственно, это были и не гости — скорее эти люди собрались, чтобы подвести итог странного довольно, если смотреть со стороны, расследования, к которому каждый из них был в разной степени, по разным основаниям, и преследуя разные цели, но причастен.

В круглом зале гостиной с колоннами и большими в два просвета окнами, красиво задрапированными серебристым шелком, было довольно прохладно — окна были открыты и поток воздуха, струящегося снаружи уже наполнился холодным дыханием наступающей ночи Хозяин велел разжечь камин — закрывать окна не хотелось уж очень сладок был после городского удушья аромат цветущих розовых кустов, свежей зеленой травы и вековых сосен, шелестящих своими кронами где-то в вышине, сокрытой уже ночным мраком.

Они сидели вокруг тяжелого старинного стола на вычурных резных ножках-лапах в глубоких креслах, оббитых тем же пестрым неброским шелком, что и стены гостиной над полированными панелями темного дуба. Тяжелая массивная старинного хрусталя с бронзой люстра, свисающая с темного обшитого тем же благородным дубом потолка, была потушена — то, о чем говорили за столом мало сочеталось с ярким парадным светом Гораздо уместнее были свечи — они и горели — в высоких серебряных канделябрах по обе стороны стола.

— Картина, стало быть, складывается такая — речь держал Поляков. На правах хозяина дома он подводил итоги всего, что было сказано этим вечером в гостиной — некто, господин Рысев, прошу особо отметить — Андрей Валентинович, модный петербургский сочинитель и одновременно — человек крайне сомнительной, чтобы не сказать больше репутации, вызывающий пристальное внимание криминальной полиции, в роковую во всех отношениях ночь наступления 1917 года становится участником, а быть может и организатором страшного преступления — убийства и ограбления баронессы фон Паллен. Самое страшное в этой кровавой истории однако заключается не в самом его факте и не в том даже, как зверски оно было совершено, а в том, что соучастниками его стали дети несчастной баронессы — брат и сестра фон Паллены. Ирина и Степан. Оба жестоко и немедленно наказаны за это — Степан убит неизвестно кем, а Ирина лишилась рассудка. Рысев и еще один его возможный сообщник скрылись. В начавшейся смуте расследование практически сходит на нет.

Сумасшедшую Ирэн увозит из Петербурга единственная близкая родственница — сестра убитой баронессы — княжна Ольга Долгорукая, много лет назад ушедшая в монастырь и принявшая имя матери Софьи. Увозит в свою обитель, на юг России.

Здесь кончается первое действие нашей истории. Скорее, впрочем, драмы.

Действие второе — в 1920 году в монастырь, где живут теперь обе женщины, тетка — игуменьей, а сумасшедшая девушка, так и не излечившись на ее попечении, вламывается отряд красных, отлавливающий в степи и казачьих станицах недобитых белогвардейцев. Командует отрядом мой дед. Зовут его — заметьте так же, как и сочинителя Рысева — Андрей Валентинович, однако фамилия — Тишкин. Отряд под командованием деда устраивает в монастыре настоящую кровавую бойню. Но самое страшное и поразительное, опять же не это — это как раз, как выяснилось из « славной» биографии моего деда, было для него занятием привычным, а если быть честным, то и любимым — Но это к делу прямого отношения не имеет. И, возможно, тебе не стоит… — князь Куракин пытался остановить Полякова, который излагал хронику страшных событий очень ровным, лишенным интонаций голосом и это пожалуй выдавало огромное напряжение, которое он испытывал, произнося свою речь — Имеет. И поэтому — стоит. Причем именно мне, — Поляков впервые с того момента, как начал говорить слегка повысил голос. Он обвел присутствующих внимательным взглядом исподлобья, поскольку голова его в этот момент упрямо склонилась вниз, как бы демонстрируя готовность отстоять свое право, а вероятнее всего — он воспринимал его и как обязанность, самому произнести то, что должно было прозвучать теперь. Спорить однако с ним никто не стал. Напротив, Татьяна Гинзбург, безмолвно застывшая в своем кресле на протяжении всего разговора почти незаметная в полумраке гостиной, вдруг произнесла своим хрипловатым низким, но мягким одновременно голосом:

— Вы правы. Это необходимо. — она не стала уточнять, что именно необходимо, но Поляков, похоже, понял, хотя его взгляд обращенный в ее сторону был несколько удивленным. Удивление относилось, однако к ее внезапному заступничеству, а не к содержанию реплики. Он помолчал несколько секунд, по-прежнему глядя в ее сторону, словно пытаясь разглядеть черты лица, а потом продолжал с прежней отрешенностью — Итак, удивительной была не сама кровавая расправа, а два сопутствующие ей обстоятельства. Во-первых, сумасшедшая Ирэн фон Паллен узнала в моем деде — сочинителя Рысева и пыталась даже, как следует из документов, раздобытых господином Артемьевым на него броситься, но была, так сказать, остановлена. Выстрелом в упор. Второе и самое пожалуй потрясающее в этой истории — это обстоятельства гибели… Или не гибели? Я не знаю, как это назвать и общепринятыми понятиями этого, видимо, вообще определить нельзя. Словом, то, как мой дед убивал настоятельницу монастыря. — последняя фраза далась Полякову труднее других. Отстраненный тон изменил ему, и на слове «дед» он сделал подчеркнутое интонацией ударение Потом наступила пауза. Сумерки уже давно наполнились мраком ночи — полумрак гостиной сгустился, и пламя свечей совсем уже не могло совладать с ним — их золотистое неровное сияние лишь слабыми бликами достигало пространства над столом и вокруг него Однако это, похоже, устраивало присутствующих. И снова, словно спеша на помощь Полякову из темноты раздался мягкий голос Татьяны:

Вы опять правы. Это не было гибелью, даже в материалистическом упрощенном понимании. И вообще — это факт удивительный и уникальный Он очень наглядно подтверждает то, во что так упорно не хочет поверить отравленное материализмом и самоуверенным всезнайством развитой цивилизации человечество — в примат духа над телом, причем — что самое главное примат, именно материализованный. Понимаете, они ведь так и не смогли ее убить в их, да и нашем теперешнем представлении о смерти физической, потому что ее душа или сознание, как вам будет угодно, оказались столь сильны. Истории известны случаи сходные с этим, но все они датированы очень отдаленными временами и дошли до нас в основном лишь как религиозные предания, что позволяет оппонентам ставить под сомнение их достоверность. А это факт, что называется исторический И посему чрезвычайно важный — Да, но засвидетельствован он лишь показаниями полусумасшедшей или сумасшедшей старухи, на которой советские психиатры в погонах — можем себе представить, что это такое… Слава Богу, теперь осведомлены и не понаслышке. Так вот эти эскулапы в погонах ставили над ней какие-то свои эксперименты Так где же гарантии достоверности? — это был Артемьев. Он оппонировал не из принципиальных соображений, напротив, все что говорилось до этого Татьяной и ее коллегами его чрезвычайно заинтересовало и он, скорее, склонен был принять на веру некоторые их утверждения, чего делать в принципе не любил. Но сейчас в нем заговорил профессиональный скепсис, которому он предавался больше по инерции, нежели сознательно Впрочем, было еще нечто, что заставило его возразить Татьяне Однако это нечто, уж точно не отразилось в его сознании. Подсознательно же его задело ее явное стремление прийти на помощь Полякову, проявившееся уже дважды. Однако, к счастью для себя, Леха этого пока не осознавал, иначе ко всем его сомнениям и переживаниям добавилось бы еще одно.