Драконово семя - Саша Кругосветов

познакомить своего неожиданного кумира с Моргенротом позорно сорвался. Пройди их знакомство успешно, Макаренко скрепя сердце признал бы в Подгорном настоящего героя, тогда Игнат смог бы сохранить лицо и достоинство в их довольно снобливой компании.

А как себя повел этот, с позволения сказать, второй пилот? В насквозь промокшей рубашке с короткими рукавами, с жалкой заискивающей улыбочкой. Между прочим, это была совсем излишняя, крайне неудачная улыбка – просто взял и выставил себя эдаким карикатурным «другом детворы». Нарочито радостная, адресованная Игнату, словно малому ребенку, его неуместная улыбка была непростительной ошибкой.

Вдобавок Подгорный сказал то, чего никак не следовало говорить: «Вот так оказия. Ты откуда, третий пилот?» – неумная шутка, между прочим!

А когда Игнат замер, словно партизан, неожиданно наступивший в лесу на противопехотную мину, и перевел разговор на его мокрую рубашку, пилоту следовало ответить:

– Ах, ты об этом? Ерунда, женщина случайно упала с причала – пришлось спасать. Третий раз ныряю в одежде.

Но Подгорный ничего такого не сказал. Вместо этого произнес несусветную глупость:

– Купался под фонтанчиком вон там, в парке.

Да еще эта улыбка! Артур в голове Игната постарался успокоить своего подопечного и произнес: «Хочет понравиться. А чем плохо? Почему не подружиться с сынишкой новой peasant woman, как это по-русски – бабы, что ли?»

Они направились к дому. Подгорный, довольный тем, что нашел с кем скоротать оставшиеся два часа, плелся вслед за мальчишкой.

– Странные мы с тобой сегодня, – произнес второй пилот.

Как же не по душе было Игнату выражение подобной приторной деликатности! Зато ему теперь нетрудно было попросить:

– Не говорите маме, что встретили меня недалеко от парка.

Подгорный немедленно согласился быть посвященным в общий секрет – как же это все-таки пресно и скучно! Вот если бы он попробовал шантажировать Игната, нажать на него или хотя бы отругал… Правда, мать может позвонить бабушке, но Игнат тогда объяснит, что не зашел к ней, потому что не успел…

– Скажем так: что я как бы возвращался с автовокзала, а по пути заскочил на городской пляж. – Игнат взбежал на гору песка, приготовленного для дорожных работ, сбросил кроссовки и вымазал в песке ноги до колен. Подгорный впервые заметил его звериную ловкость и насмешливую ухмылку всезнайки.

– Куда путь держишь?

– Домой, куда ж еще. Пойдете со мной, товарищ второй пилот? В маминой комнате прохладно, у нас там вентилятор.

Добрались до дома, Подгорный устроился в плетеном кресле, Игнат достал сок из холодильника и, неловко приткнувшись на банкетке у окна, глотал с неопрятной жадностью маленького зверька – желтые апельсиновые капли текли по его грязной худой шее.

Напившись, он поднял взгляд на Подгорного и впервые за все время улыбнулся:

– А о самолетах гражданской авиации я знаю почти все.

– Да ты просто законченный специалист.

Во взгляде мальчишки мелькнуло бешенство:

– Не надо мне льстить. Если длинный ночной рейс, когда вы сменяете первого? Вы во сколько стоите на вахте?

– Я должен постоянно дублировать первого. Ночью КВ С имеет право поспать двадцать минут. Тогда все на мне. Но это разрешается, только если в кабине есть еще кто-то, бортинженер например, – следить, чтобы я тоже не уснул.

– А во время штормового ветра самолет сильно качает?

– Нет, лайнер не качает на ветру, только при посадке, но могут быть воздушные ямы, это неприятно, будто судно падает вниз. Будто с огромной горы… – Подбирая слова, Подгорный устремил взгляд куда-то вдаль. В этом взгляде Игнату виделись штормовые ветры, снеговые заряды и вспышки молний – он с восторгом ощутил в теле легкое покачивание.

– А когда летите в Китай, пассажиры все китайцы?

Вопросы Игната были непоследовательными, перескакивали с одного на другое:

– Слушайте, а что добывают на Филиппинах?

– Шорею[78], наверное. А на Кубе что, знаешь?

– А то – конечно, сахар. Не считайте меня дураком… Послушайте, а вы бывали в Вест-Индии? Заходили на Гаити? Здорово. А какие там деревья?

– Ах, деревья. Ну, во-первых, пальмы. Еще в горах много шелковой акации. Не помню, похожи ли они друг с другом, но цветки у них – чистое пламя. Когда надвигается ливень и небо становится совсем черным, это пламя приобретает удивительный оттенок.

Он хотел рассказать о своей непонятной любви к пальмовым рощам, но только как объяснишь это ребенку?

Вначале Игнату явственно виделись в глазах пилота грозовые облака и вершины дальних гор, а теперь он читал в них видения, одно за другим возникающие в его душе. Мальчику казалось, что они с Подгорным уносятся в далекий Мексиканский залив, в Индийский океан, в Персидский залив. Его воображение давно нуждалось в истинном медиуме. Он так долго этого ждал. От переизбытка чувств Игнат зажмурился.

«Спать хочет», – подумал Подгорный.

Тихо урчал вентилятор, в комнате становилось прохладно. Рубашка Валерия высохла, он сидел, сцепив за головой руки, ощущая пальцами прохладные неровности тонких переплетенных прутьев.

Обводя взглядом прохладную сумрачную комнату, он с удивлением разглядывал незнакомые вещи – позолоченные часы на туалетном столике, хрустальную люстру на невысоком потолке, опасно стоящую на краю стола очень узкую длинную вазу для цветов. Эти предметы, до вчерашнего дня не имевшие к нему никакого отношения, назавтра вновь потеряют с ним связь, оставшись лишь в памяти, а может, и нет. Он отчетливо понимал, что со всей этой непривычной обстановкой связал его один-единственный женский взгляд, неожиданно привлекший его внимание, – так бывает, когда встретишь в облаках самолет с незнакомым силуэтом. Он вздрогнул от ощущения полной нереальности присутствия именно в этой комнате его физического тела, неожиданно послужившего причиной последних сложившихся обстоятельств.

«Что означает мое пребывание здесь этим весенним вечером? Кто я, лениво сидящий рядом с сыном женщины, с которой переспал прошлой ночью? Еще вчера со мной были хорошо знакомая мелодия, мои слезы и немалые средства на счете, словно якоря, прочно привязывавшие меня к реальности».

Игнат уже не осознавал, что Подгорный притих и больше ни разу не взглянул на него.

Не выспавшись прошлой ночью, устав от бурного потока впечатлений и переживаний, подросток проваливался в сон, мысленно перебирая новые ипостаси сияющей реальности, которая со вчерашнего вечера несколько раз мелькнула в просветах обычно столь неподвижного, скучного и абсолютно бесполезного мира.

* * *

Они двинулись в сторону центра, по дороге набрели на новый ресторанчик с цветными стеклянными фонариками над входом и зашли выпить аперитив.

Ларисе хотелось обойтись без этих слов: «Завтра пора расставаться», – слов, что издревле женщина говорит Одиссею, моряку, уходящему за голубую непостижимую и властно манящую линию горизонта. Эти слова даже самую независимую