Всемирная Выставка - Эдгар Доктороу

— Гос-споди боже мой, — проговорил отец. — И этот здесь.

Включился музыкальный фон — хор и оркестр под управлением Андре Кастелянеца. Все внимательно смотрели на экспозицию, однако у меня она особого восторга не вызывала, поскольку, кроме нас, ничего здесь не двигалось. Какая-нибудь карусель, штука сама по себе довольно скучная, и то была бы занятнее. От этого бокового скольжения у матери слегка закружилась голова. Отец заметил, что музыка ему знакома — она написана негритянским композитором по имени Уильям Грант Стил. Были такие пластинки, и отец продал их изрядное количество, когда еще владел магазином.

К выходу шел «Геликлайн» — спиральный пандус, опоясывавший Перисферу и ведший на землю. Вблизи при ярком солнечном освещении мы могли рассмотреть поверхность зданий, облицованную гипсовыми плитами. Перисфера пестрела тенями, закравшимися во впадины грубых стыков. В одном месте белизна отливала серебром, и я даже представил себе, что передо мной борт огромного дирижабля. Потом я разглядел, что краска кое-где лупится, и несколько приуныл. Но чем ниже мы спускались, тем яснее вырисовывалась геометрия сооружения; возвращая себе знакомые очертания, они становились все монументальнее, пока не обрели опять должный вид.

Несмотря на то что дело было в субботу, народу на Выставке оказалось меньше, чем в тот мой первый раз, а без гуляющих по аллеям толп и сами аллеи как-то не смотрелись. Без разодетых толп Выставка выглядела грязноватой, поблекшей, всюду бросались в глаза приметы распада. А может, это только я так воспринимал — знал, что уже через месяц Всемирная выставка закроется навсегда. Однако и администраторы павильонов, похоже, стали к посетителям относиться не так внимательно, да и вид имели не совсем свежий. Повсюду высились груды пустых прогулочных кресел с колесиками, а те, кто должен был эти кресла катать, слонялись в своих тропических шлемах поодаль, болтали друг с другом и покуривали сигаретки. Рожок тракторного поезда, игравший «Тротуары Нью-Йорка», звучал как-то даже печально, потому что очень уж мало людей ехало в вагончиках. Оставалось только надеяться, что родители всего этого не заметят. Я ощущал свою личную ответственность за Выставку. Впрочем, им, похоже, было довольно интересно — во всяком случае, главное на выставке их и впрямь занимало.

У павильона фирмы «Вестингауз», прежде чем войти в «Зал Науки», где всеобщее внимание привлекал к себе «Электроробот», мы остановились перед «Капсулой Времени» или, точнее, перед тем местом, где она была зарыта. Однажды, зайдя субботним вечером в кинотеатр «Сар-рей», я ее видел в хронике, в момент перед захоронением: этакий полированный стальной цилиндр, подвешенный на кране, — длиной в два человеческих роста, с двух концов заостренный, как снаряд с двумя головками. Президент компании «Вестингауз» говорил в микрофон всех радиостанций, аккредитованных на выставке, а потом капсулу сунули в предварительно вырытую дыру чуть большего диаметра, чем сама капсула, поместив ее в кожух, чтобы капсула не проржавела — почвенные воды и т. д., и т. п. Капсула сгинула в дыре, которая называлась «Колодец Бессмертия», зрители похлопали, рабочие закрыли дыру крышкой, а потом вокруг выстроили что-то вроде бетонной смотровой площадки, на которой мы теперь и стояли, поглядывая вниз, на крышку, и рассматривая пояснительные материалы.

«Капсулу Времени» придумали для того, чтобы показать людям 6939 года, чего мы достигли и что, по нашему мнению, у нас в жизни главное. Поэтому внутрь положили предметы обихода — такие, как заводной будильник, консервный нож, зубная щетка, коробка зубного порошка, пластмассовая чашка с Микки-Маусом и женская шляпка; положили образцы минералов — асбест, уголь и так далее, положили послания ученых и серебряный американский доллар, положили алфавит, шрифт для ручного набора и электрический настенный выключатель; положили молитву «Отче наш» на трехстах языках, словарь, фотографии фабрик и конвейерных линий, положили книжки комиксов и еще не прочитанную мной книгу Маргарет Митчелл «Унесенные ветром»; наконец положили бобины с кинохроникой того, как президент Рузвельт произносит речь, и как военно-морские силы США производят маневры, и как японцы, воюя с китайцами, бомбят Кантон, и как происходит показ мод в Майами, штат Флорида.

Отец вслух выразил свое недоумение, дескать, что эти люди через пять тысяч лет поймут, глядя на коллекцию из «Капсулы Времени».

— Подумают небось, что у нас были неплохие инженеры и совершенно дикий народ, — сказал он, — народ, чья религия вся заключалась в одной молитве, которую разнообразили лишь разноязыким бормотаньем, да подумают еще, что мы носили нелепые шляпы, непрестанно друг друга убивали и читали отвратные книги.

— Не надо так громко, Дэйв, — смутилась мать.

Вокруг стояли люди и слушали. Один из мужчин улыбнулся, но мать считала, что речи отца могут кого-нибудь обидеть. Ее реакция, конечно же, подвигла его на высказывания еще более возмутительного свойства. Обратившись ко мне и брату, он спросил, что мы думаем об отсутствии в капсуле материалов, касающихся великой иммиграции, приведшей в Америку евреев, итальянцев и ирландцев, а также о полном отсутствии всего, что выражало бы точку зрения промышленного рабочего.

— Во всем этом нагромождении нет ни малейшего намека на наличие в Америке серьезной интеллектуальной жизни, нет ничего ни про индейцев в резервациях, ни про негров, страдающих от расовых предрассудков. Почему так, ну почему? — вопрошал он, покуда мы тихонько оттесняли его от «Колодца Бессмертия» к «Залу Науки».

Не то чтобы отец был раздражен. Напротив, он был доволен собой чрезвычайно. Он умел одновременно и критиковать что-либо, и восхищаться тем же самым. Просто ему нравилось упражнять мысль. Мать, наоборот, была совершенно не способна к сарказму. Могла разозлиться, но почтительность сохраняла. Когда мы осматривали «Город Будущего», образцовое поселение из современных отдельных домов, каждый со своим садиком, мать обуял гнев. «Что толку показывать такие дома, — сказала она, — если они стоят больше десяти тысяч долларов и никому на всем белом свете не по карману?»

Наконец пришло время перекусить, и у меня прямо гора с плеч свалилась. Мы уселись на солнышке, ели вафли с разной начинкой, угощали друг друга, и никаких критических высказываний более не звучало.

Я полагал, что, когда я приведу их на «Футураму», тут уж и они не останутся равнодушным. Действительно, едва мы в креслах с динамиками поехали вбок и перед нами открылось сумасшедшее переплетение шоссейных дорог с развязками на разных уровнях, да все к тому же в огнях и в движении — настоящее чудо подробнейшей миниатюризации, — они заахали и заохали вместе со всеми. Я вздохнул с облегчением. Все ж таки довольно утомительно все время упражнять мысль, все время подвергаться обучению и воспитанию, особенно когда оно исходит от родителей.

О том, что я воспринимаю происходящее с позиции чуть ли не владельца Выставки, отец догадался. Поэтому, выйдя за ворота, он был сама любезность и много говорил о том, как ему все понравилось и как он доволен увиденным. «Какие дороги, какие машины, радиоуправление — с ума сойти! Правда, дороги строятся на народные деньги, — добавил он через секунду. — Когда дойдет до дела, строить дороги будет не «Дженерал моторс», а правительство. На деньги налогоплательщиков. — Он улыбнулся. — Так что «Дженерал моторс» просто советует нам, что мы должны делать: строить дороги, чтобы они могли продавать нам автомобили».

Даже я не мог этому не улыбнуться. Все засмеялись, всем было хорошо.

— Может, и так, конечно, — немного подумав, сказала мне мать, когда отец с братом отошли чуть вперед. — Но как было бы здорово иметь свою машину!

Больше я об этом последнем посещении Выставки почти ничего не помню. Родители, утомившись, решили все оставшиеся силы отдать посещению иностранных павильонов. Мать горела желанием посмотреть павильон еврейской Палестины. Ее радовало, что евреи получили себе место на планете. Она тоже приняла в этом участие толикой своих денег.

— Они наглядно показывают, как еврейские фермеры возвратили Палестине плодородие, дав ей орошение и насадив леса, — сказала мать. — Показывают, что евреи могут быть ничем не хуже других.

Отца интересовал павильон Чехословакии — из-за того, что с этой страной произошло.

— Чемберлен предал их, отдал Гитлеру, — сказал он. — Хочу сходить выразить им солидарность. А еще Нидерланды — тоже теперь под Гитлером. Куранты слышали — вот только что звонили? Это в павильоне Нидерландов.

Нас с Дональдом подобная тематика интересовала мало. Решили разделиться, договорились, где и когда встретимся. Родители уехали в кресле на колесиках, словно дети в прогулочной коляске.