Всемирная Выставка - Эдгар Доктороу

Она никакого кольца не хотела. Стеснялась. Я тянул ее за руку, пока мы не оказались перед великаном. Я протянул один из моих долларов. Огромная ручища мягко его у меня взяла. Я удивился обыденности сделки. Ручища отсчитала мне в ладонь полдоллара. Он издал звук вроде отдаленного грома, потом звук оформился. Оказывается, великан хихикнул. Мег расширила глаза и затаила дыхание. Великан снял кольцо с огромного пальца, взял Мег за руку и, просунув в кольцо ее ладонь, надел его ей на запястье. Мы бросились прочь.

Весь вечер Мег не терпелось прыгнуть с парашютом. Я оттягивал это дело, как только мог. Однако выхода я не видел. Мы встали в очередь. Прыжки с парашютом финансировала конфетная фабрика. Я глянул вверх. На металлических переплетениях парашютной вышки там и сям болтались большущие конфеты всевозможных цветов. Выглядело утешительно. Очередь двигалась быстро. Люди потихоньку втягивались во тьму под огромным круглым навесом на вершине вышки, похожим на шляпку гриба. Потом они плыли вниз под раздутым куполом парашюта. Когда нас пристегивали к парашюту, я заметил, что от него отходят мощные проволочные растяжки, которые не дадут нам раскачиваться, да и парашют, вместо того чтобы свободно падать, будет спускаться на тросе. Едва ли это настоящий прыжок с парашютом, скорее нечто вроде того, как пожарный съезжает вниз по медному шесту. По мне, так это и к лучшему. Нас качнуло, и начался подъем. У меня бешено заколотилось сердце. Я напрягся и затаил дыхание. Нас влекло вверх, выше и выше, видна стала вся Выставка, она убегала куда-то под ноги, сияющие белые Трилон и Перисфера теперь были окутаны голубоватым светом. Я увидел «Лагуну Наций» с ее разноцветными фонтанами. Увидел «Водную феерию». Услышал с разных сторон музыку, а когда мы поднялись еще выше, к ней добавил свой голос ветер, будто заиграла виолончель, но заиграла с этаким глумливым подвыванием, как бы смеясь над тем, что нам предстоит бесконечно подниматься вверх, прочь от земли, в царство пронзительного ветра и тьмы, и так нам и жить теперь в просторах неба, так и скитаться там вечно.

Мег до боли стиснула мне руку.

— Эдгар! — выкрикнула она. Она вцепилась мне в локоть обеими руками. Глаза от страха стали огромными. — Я боюсь! Я хочу вниз, скажи им, пусть меня спустят!

— Закрой глаза! — закричал я. — Закрой сейчас же! — Я испугался, как бы она, начав дергаться, не вывернулась из ремней и не разбилась. — Не двигайся! Держись за меня! Еще минута, и мы будем внизу!

— Мне страшно! — захныкала она, уткнувшись лицом мне в шею.

— Ты же сама хотела! — выкрикнул я навстречу ветру. Говорить такое было не очень-то благородно, но я не смог сдержаться. Между тем виден был уже весь мир, а не только Выставка. Виден был Манхэттен, видны были облака над городом, подсвеченные снизу электричеством. Голова закружилась. Я закрыл глаза и вцепился в Мег с той же силой, что и она в меня. Я поклялся, что, если выйду из этой передряги живым, в жизни я больше не соглашусь на подобные выходки.

Потом толчок, и мы остановились. И на мгновенье повисли, словно кулон на шее ночи. Именно так я тогда подумал, такая вот мысль вдруг пронеслась у меня в голове. Будто мы украшения на груди огромной великанши. Глаза у меня были закрыты, но яркие лампы на парашютной вышке освещали мне веки, создавая иллюзию, будто позади громада белой плоти. Потом мы падали, скользили и кричали от ужаса; но было в этом и нечто захватывающее. Подняв голову, я открыл глаза: над нашими головами гигантским цветком раскрылся красивый красный парашют, вобрал в себя ветер и захлопал, наполняясь. Я засмеялся. Мы слетали опять на землю, я снова слышал звуки фисгармонии, возник безмятежный напев «Тротуаров Нью-Йорка». Я хохотал и орал. Мег вжималась в меня лицом, а я твердил ей, дескать, погляди наверх, но куда там. И снова я испугался, когда увидел, как растет и с пугающей скоростью близится земля, но тут нас аккуратно притормозили, и последние несколько футов снижение шло как бы нехотя, будто это лифт подъезжает к нужному этажу; а еще через мгновенье мы снова были на земле.

Теперь и Мег позволила себе глянуть вверх, туда, откуда мы возвратились. Лицо бледное. Ее рука в моей была влажной.

— Здорово было, правда? — проговорила она, когда мы быстрым шагом шли по главной аллее к Норме. — Мне понравилось.

А я кивнул и ничего не сказал. Слишком я был рад своей смелости, тихо дивился ей и вовсе не хотел дразнить Мег или обижать ее.

Думаю, к этому времени наша усталость уже достигла предела. У нас неестественно сверкали глаза. Потрогав наши щеки ладонью — не горят ли, Норма запретила нам что-либо предпринимать, велела сидеть и ждать, пока у нее закончится последнее выступление. Рядом с ней стоял какой-то мужчина. Одет в кожаную куртку и брюки, сидевшие на его ногах как трубы. На голове мягкая кепка с козырьком, заломленным набекрень. Он позвякивал в кармане мелочью и посматривал на нас. Широкоплечий, на вид приветливый, но, похоже, давно не брился. К кепке чуть выше козырька прицеплена бляшка с номером. Когда Норма нас с ним знакомила, он улыбнулся; звали его Джо, а поглядев, как он смотрел на нее, когда она убирала волосы под шапочку и затем отгибала кверху ее наушники, я понял, что он ее дружок.

Норма сказала нам, что должна идти работать. А Джо добавил, что у него тут тоже работа есть — смотреть, как работает Норма. Норма улыбнулась, сняла халат, и рука об руку они двинулись по дорожке к главной аллее.

Мне нестерпимо захотелось посмотреть на тех женщин в воде с осьминогом. Почему-то казалось, что это очень важно. Мег, совсем обессилев, сидела в шезлонге. Ноги себе она укутала халатом Нормы. Рассматривала коллекцию значков, которые мы насобирали на всяких стендах и аттракционах. Я чувствовал, что она знает, чего мне хочется, и своим старательным невниманием ко мне дает понять, что не возражает. Я подбежал к боковой двери и юркнул в толпу как раз в тот миг, когда все устремились в балаган. Пользуясь преимуществом малого роста, я протискивался между людьми, проползал у них под ногами, пока не оказался у самого ограждения, в первом ряду.

Оскар был на месте. Подумалось, что я, пожалуй, уже могу запросто определить, в которые из его щупалец просунуты руки сидящего внутри человека, а в которые — ноги. С ногами было проще. Когда мимо него проплывала или вообще оказывалась рядом какая-нибудь из женщин, он прямо как бы весь подскакивал над полом бассейна, а с того места в представлении, когда вода темнеет и начинает играть загадочная музыка, его активность вообще становилась угрожающей — этакий пучеглазый мешок картошки, а туда же, мечется чего-то там, причем глаза так и сверкают, так и светятся, ловя каждый лучик, пробивающийся сквозь чернильную воду. Бешено извиваются щупальца. Потом свет снова стал ярче, когда «Озабоченный Осьминог Оскар» поймал одну из купальщиц и, утащив ее к себе под воду, вопреки ее сопротивлению сперва сбросил с ее плеч лямки купальника, а потом и весь его потянул вниз по ее спине. В конце концов она высвободилась, рванулась наверх, и на какой-то миг мелькнули ее груди, как у Фей Рей, в том месте, где Кинг-Конг дрался с птеродактилем, а она бросилась в воду со скалы и вынырнула как раз перед камерой. Вот какие теперь, стало быть, пошли делишки. Зрители больше не смеялись — еще бы, Оскар, оказывается, способен ловить плавающих рядом женщин, крутить их там под водой так и сяк и срывать купальники! Одна из женщин отчаянно отбивалась руками и ногами, другие вели себя совсем спокойно, будто притворялись мертвыми, а музыка все убыстрялась, щупальца Оскара действовали все смелее, и скоро он уже гонялся за всеми женщинами сразу. Теперь они не стремились скорей вылезти из бассейна, а плавали взад-вперед, и у них под водой видны были ноги. Одну за другой чудище ловило их, затаскивало на дно и выставляло на всеобщее обозрение. Осьминог их крутил, вертел, переворачивал и с дурашливо-любопытным видом срывал купальники. В воде стал разливаться свет, делая ее бледно-зеленой. Теперь все женщины были голыми, они приблизились к стеклянной стенке аквариума и на глазах у зрителей начали всплывать, вздымая руки и помахивая ногами, как танцовщицы. Потом они все взялись за руки, вместе нырнули, проплыли вдоль дна и у самого стекла выплыли. Мне непременно надо было определить, которая из них Норма, и я ее нашел: хоть лицо ее под водой виднелось не совсем ясно, но она была единственной блондинкой, и это стало еще заметнее, когда подсветка сделалась белой. Она была и самой красивой. Проплыла вверх мимо меня — груди, бедра, все-все, — развела ноги вширь, толкнулась и сделала сальто. После этого все женщины одна за другой из бассейна вылезли, и там осталась одна Норма. Оскар бросился на нее. Перед тем он лежал на дне бассейна в изнеможении, вывалив язык (как будто у осьминогов есть языки), но теперь, при виде Нормы, казалось, снова пришел в себя. Погнался и поймал ее. То, что он делал теперь, ей, похоже, действительно не нравилось: одно из щупалец он просунул ей между ног и вытянул вдоль ее спины, а она отпихивала его и пыталась слезть с этого щупальца, крутилась и кувыркалась, сжималась в комок и переворачивалась перед самым стеклом на глазах у всех зрителей. Я не мог дохнуть. Между ногами у меня разлился какой-то ноющий жар, я почувствовал дурноту, словно вот-вот упаду в обморок, в ушах звенело, прошиб пот, а во рту пересохло; при этом в животе было холодно, как будто холодная вода из этого аквариума, едва свет померк превратившаяся в чернила, хлынула мне в желудок. По залу разбежались всплески аплодисментов.