Томный дух болотного зверя - Роман Яньшин

конечно, кто ему сказал, где будет его место?!

…и мгновенно провалиться там, в глубокий сон (реакция на перенесенный шок бывает непредсказуемой).

— Ой, ну куда же вы смотрели! — огорчился замешкавшийся в «Газели» Виктор, когда покинул автобус.

Сперва, все удивленно на него посмотрели, но потом, когда догадка осенила их, только и смогли, что выразить ему свое сожаление.

Получилось очень неудобно. Виктор хотел ехать с Юлей (а она — с ним). Но теперь требовалось, чтобы рядом с Ананьевым находился, хотя бы по пути до заброшенной лесопилки, кто-то очень хорошо ему знакомый и владеющий навыками психологического консультирования (Купер, естественно, тут не принимался в расчет, покуда сейчас ему предстояло, вместе с его соотечественниками, выгружать оборудование из «Газели», а, следовательно, оставаться в поселке). Алексей мог бы уступить парню руль длинной машины, но старый ученый, по ошибке, забрался не в нее. Выходило, что Виктору, по любому, предстоит отправиться в путь раздельно со своей девушкой.

— А как же я?! — бросилась Юля к нему.

— Да вот, черт! — выругался парень.

Виктор тихонько, чтобы не разбудить старого ученого, затолкал его рюкзак между передними сиденьями вездехода.

— Придется тогда с ребятами ехать, — погрустнела девушка.

— Видишь, какая штука жизнь. Совсем недавно ты горевала, что поедешь не со своими кастрюльками, а теперь вынуждена с ними ехать, — подмигнул ей Виктор.

— Но зато без тебя!

— Не грусти. Пусть мы поедем в разных машинах, но ведь я и ты не далеко друг от друга. К тому же, потом будет вечер, ночь, палатка на двоих — на меня с тобой…

— Я люблю тебя! — страстно произнесла Юля и поцеловала Виктора в губы.

— Я это запомню, — улыбнулся в ответ парень.

Юля направилась к длинной «Ниве» и устроилась на заднем сиденье, рядом с Лёгой и Андреем.

Алексей дал отмашку, что готов.

Виктор завел свою машину, и автоколонна, тускло, мерцая фарами в лучах догорающего, но все еще яркого, солнца, поехала вперед.

Виктор рулил по сельской дороге, объезжая многочисленные повреждения асфальта.

Казалось бы, вездеход, с его огромными колесами, должен был не замечать всех этих кочек, но получалось совсем наоборот: машина прыгала на выбоинах, подобно мячику, вытряхивая и душу и кишки.

Парень быстро уразумел, что стихия таких покрышек не скорость на шоссе, а медленное ползанье в грязи. Грязи, правда, пока было не видно, но местность, с каждым километром продвижения вперед, становилась все более суровой. Первая полоса колхозных полей, как и предрекала старуха, кончились, и теперь единственным признаком существования здесь людей осталась только эта выщербленная полоса асфальта. Остальной же пейзаж вгонял в уныние: две стены (слева и справа) могучего леса, сквозь ветви и листву которого даже у обочины дороги уже не проникал свет. Виктор представил, как сумрачно и влажно в этом лесу, и поежился.

То ли от тряски, вызванной ухабами и прыгучими покрышками, то ли от плохого сна, минут через двадцать после начала движения, проснулся Ананьев.

— Как вы, Борис Михайлович? — спросил его Виктор.

— Плохо мне что-то, — ответил тот, приглаживая растрепавшиеся волосы. — А где…?!

Ананьев встревожено заметался на своем месте. Так, наверное, искал бы сумку с миллионом долларов, положенных в нее, какой — ни будь грабитель банков, потерявший на некоторое время сознание, скажем, — из-за того, что чуть не утонул, пытаясь оторваться от преследования полицейских, благодаря прыганью с высокого обрыва в глубокий омут, но он знает, — эта сумка сулит ему шикарную жизнь.

Виктор догадался, что Ананьев ищет свой рюкзак, и произнес:

— Ваши вещи тут, между сиденьями. Извините за такой небрежный их перевоз, но места в машине, сами видите, — кот наплакал.

Старый ученый мгновенно сориентировался и, уже через секунду отыскал принадлежащий ему походный мешок. Уложив его к себе на колени, Ананьев заговорил:

— Не привык я жаловаться, Витя. И я не ребенок, мама которого просит остановиться целый автобус, набитый людьми, объясняя, что ее чадо укачивает и ему надо выйти на свежий воздух, чтобы унять тошноту. Однако, сейчас, всерьез говорю: останови эту чертову машину! Мне и впрямь надо где-то посидеть и успокоиться, подышав воздухом!

Виктор озабоченно взглянул на Ананьева.

— Вы меня пугаете, Борис Михайлович. К тому же, как я объясню Куперу задержку?

— Да это ерунда, Джону сейчас не до того. Ты просто схитри. Отправь вторую машину вперед, а сам скажи что — ни будь. Например — с колесом у тебя не все в порядке. Ну, останавливайся же! — огрызнулся Ананьев.

Виктор растерялся. Он еще никогда не видел старого ученого таким раздраженным.

— Где останавливаться-то? Тут везде лес…, — только и смог выговорить парень.

— Где? Да, вон, хоть, там! — Ананьев указал на появившиеся впереди заборчики — оградки.

— Но это же кладбище! — воскликнул Виктор.

— И что с того? — страдальчески поморщился Борис Михайлович.

Виктор, закусив губу, притормозил прямо у входа на территорию сельского кладбища.

Через минуту возле него остановилась длинная «Нива», ведомая Алексеем. Тот открыл дверь, высунул голову из салона, — чтоб смотреть поверх крыши, и спросил Виктора:

— Почему остановились?

— Да, с колесом чего-то… Нужно посмотреть. Ты езжай вперед, я вас догоню, — соврал парень.

— Ладно. Если чего серьезное, и помощь понадобится, звони своей девчонке на сотовый, она мне передаст твои слова. У тебя, ведь, мобильник тоже есть?

Виктор кивнул.

— Тогда будем считать, что обо всем договорились, — Алексей втянул голову обратно в машину и поддал газу.

Виктор помахал рукой смотрящей на него через окно автомобиля Юле. Девушка махнула ему в ответ и улыбнулась. Парню вспомнился их недавний разговор.

А вдруг Алексей погонит, как сумасшедший, по кочкам? Всю посуду побьет.

Не погонит. Он поедет за нами. Мы будем определять скорость.

Все перевернулось с ног на голову. И теперь, выходит, Алексей не поедет за ними (да и они не вместе), скорость автоколонны им уже не удастся контролировать, да и автоколонны, признаться сказать, больше никакой нет, есть лишь отдельно взятые машины.

Зачем было идти на поводу у Ананьева? Виктор почувствовал, что расстраивается.

Вскоре вторая машина исчезла за ближайшим поворотом, сверкнув на прощанье хвостовыми огнями.

Парень осмотрелся по сторонам.

Ананьев сидел на лавочке, возле ближайшей могилки, облокотившись о рюкзак.

— И чего вы со своим баулом ни как не расстанетесь? — горько усмехнулся Виктор, подходя к нему.

— Знаешь, Вить, мне почему-то вспомнился сейчас один случай, — Ананьев расстегнул рюкзак и начал рыться в его содержимом. — Это было в Петербурге. Из университета домой я обычно езжу на автобусе. Вот и тогда, сел на автобус. Помню, кондукторша все время кричала: «Вновь вошедшие, готовим за проезд!» Потом, правда, споткнулась о чью-то ногу, и у нее чудно получилось: «Мать ваш… шедшие, готовим за проезд!» А затем и вовсе выдала. Говорит: «Садитеса, садитеса, а то все время чего — ни будь случается — столкнемся с кем, или в какое другое происшествие попадем. Вы летите кубарем через салон, а потом на нас жалуетесь».

— Жалуетесь…, — Виктор присел рядом.

— Да, жалуетесь. И, вот, тогда, я всерьез задумался, почему же люди, на самом деле, жалуются? Ведь, действительно, свободные места были — садись, ради бога, не стой! Почему они не садились? Я не имею в виду тех, кому скоро надо было выходить, я говорю про остальных людей. И по этому поводу на ум пришла теория Роттера[14]. Помнишь ее?

— О локусе контроля[15]?

— Совершенно верно. Представь себе. Пассажиры едут в этом проклятом автобусе. У каждого из них в психике присутствует интернальность — то есть приписывание своих побед и неудач собственным усилиям, а так же экстернальность — признание своего везения и невезения результатом действия исключительно внешних сил — водителя, кондуктора и прочих. Наличие и первого и второго компонента — обязательно. Одного из них не бывает разве что у полных дебилов, в прямом смысле этого слова, — то есть у больных на голову людей. Но как эти компоненты сочетаются? Вот, вдруг, автобус резко тормозит, — водитель, например, пожалел собаку, перебегающую дорогу. Люди, особенно стоящие, больно стукаются о поручни, кресла, друг о друга. И тут срабатывает локус контроля! Те, у кого интернальность преобладает над экстенальностью, воспринимают свое упорное стояние в автобусе как собственные неверные поступки. Те же, у кого экстернальность выше интернальности, — давай бранить водилу, автобусную компанию, берущую на работу таких «чайников», кондуктора, да и вообще — всех, кто под горячую руку попадется, но только не себя: «Кто так ездит! Не дрова везешь! Взялись за перевозки, с работой не справились, вам за все и отвечать!»