Рога - Джо Хилл

— Они скоро его отпустят. Успокойся. Улики не сойдутся, и полиция должна будет снять с него обвинения.

Говоря, он перекидывал с руки на руку золотую грушу.

— Какие улики?

— Отпечатки обуви, — отвечает Ли. — Отпечатки покрышек. И наверно, многое еще. Думаю, кровь. Она меня наверняка поцарапала. Моя кровь не сойдется с кровью Ига, и у них нет никаких оснований брать мою на анализ. Или, во всяком случае, тебе следует надеяться, что они не возьмут мою на анализ. Успокойся, не мельтеши. Они его выпустят не позже чем через восемь часов, а к концу недели он будет чист как ангел. Тебе нужно просто посидеть немного спокойно, и вы с ним будете в стороне от всей этой истории.

— Говорят, она была изнасилована, — говорит Терри. — Ты не говорил мне, что изнасиловал Меррин.

— А я ее и не насиловал. Изнасилование — это когда она не хочет, чтобы ты это делал, — говорит Ли и со смаком кусает истекающую соком грушу.

Еще хуже была мимолетная картина того, что Терри попытался сделать через пять месяцев, сидя в гараже на водительском сиденье своего «вайпера» с опущенными окошками, закрытой дверью гаража и включенным мотором. Терри уже был на колеблющейся грани сознания, вокруг него кипели выхлопные газы, и тут вдруг открылась дверь гаража. Его уборщица еще ни разу в жизни не приходила в субботу утром, и вот тебе пожалуйста, стоит и смотрит на Терри через водительское окошко, прижимая к груди бутылку с моющим средством Пятидесятилетняя мексиканская иммигрантка, она прилично понимала английский, но вряд ли могла бы прочитать сложенную записку, торчавшую из кармана рубашки Терри:

ТЕМ, КОГО ЭТО КАСАЕТСЯ

В прошлом году мой брат, Игнациус Перриш, был арестован по подозрению в убийстве Меррин Уильямс, его ближайшей подруги. ВСЕ ОБВИНЕНИЯ ПРОТИВ НЕГО БЕЗОСНОВАТЕЛЬНЫ. Меррин, бывшую и моим другом, убил Ли Турно. Я это знаю, потому что при этом присутствовал, и, хотя я не соучаствовал в этом преступлении, я причастен к его сокрытию и не могу больше жить с таким…

Дальше Иг не прочитал, он бросил руку Терри, словно та ударила его электричеством. Глаза Терри открылись, из-за темноты его зрачки были огромными, чуть ли не размером с радужку.

— Мама? — спросил Терри, еле ворочая языком.

В комнате было темно, так темно, что вряд ли он мог разобрать, кто стоит перед ним, только некий смутный силуэт. Иг держал правую руку за спиной, и ножа уж точно не было видно.

Иг открыл рот, что-нибудь сказать; он хотел сказать Терри, чтобы тот спал дальше, — самое бессмысленное, что можно было сказать, не считая прочего. Но тут он ощутил пульсацию крови в своих рогах и вдруг заговорил голосом матери. И это не было имитацией, сознательным подражанием. Это говорила она сама.

— Спи, Терри, — сказала Лидия.

Иг был так удивлен, что отшагнул назад и ударился бедром о ночной столик. Стакан с водой негромко звякнул о лампу. Терри снова прикрыл глаза, но начал беспомощно ворочаться, словно готовый проснуться и сесть.

— Мама, — сказал он, — а сколько времени?

Иг смотрел сверху вниз на брата, гадая, не как ему это удалось — вызвать голос Лидии, — а только сможет ли он сделать это снова. Он и сам понимал, как это было сделано. Дьявол, конечно же, умеет говорить чьим угодно голосом и говорить людям то, что им хочется слышать. Дар языков… излюбленный фокус дьявола.

— Тсс! — сказал Иг. Его рога наполнились давлением, а голос снова стал голосом Лидии Перриш. Это было очень просто — не нужно было даже об этом думать. — Тише, милый. Тебе не нужно ничего делать. Тебе не нужно вставать. Отдохни. Береги себя.

Терри глубоко вздохнул и перевернулся на бок.

Иг мог ждать от себя всего, что угодно, кроме сочувствия к Терри. Главное, конечно же, — то, через что прошла тогда Меррин, но в каком-то смысле Иг потерял той ночью и брата.

Он пригнулся, глядя на Терри, лежащего под простыней на спине, и на какое-то время задумался об этом новом проявлении своей силы. В конце концов он открыл рот, и Лидия сказала:

— Тебе нужно завтра же возвращаться домой. Возвращайся, милый, к своей жизни. У тебя же там репетиции. И всякое прочее. Не надо беспокоиться о бабушке. С бабушкой все будет хорошо.

— А что насчет Ига? — негромко пробормотал Терри, так и лежа лицом к стене. — Не должен ли я остаться, пока мы не выясним, куда подевался Иг? Я за него беспокоюсь.

— Может быть, ему нужно побыть сейчас одному, — сказал Иг материнским голосом. — Ты же знаешь, какое сейчас время года. Я ничуть не сомневаюсь, что с Игом все в порядке, и он бы тоже сказал тебе подумать о своей работе. Тебе нужно хоть единожды в жизни подумать о себе. Терри, завтра же прямо в Лос-Анджелес.

Иг произнес это как приказ, вложив во фразу всю свою силу воли, силу своих рогов, так, что они сладостно зазудели.

— Завтра же прямо, — сказал Терри. — О'кей.

Иг отступил к двери, к солнечному свету. Но прежде чем он ушел, Терри снова заговорил.

— Я люблю тебя, — сказал Терри.

Иг задержался в открытой двери, его пульс странным образом колотился в гортани, ему не хватало воздуха.

— Я люблю тебя, Терри, — сказал он и тихо притворил дверь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Ближе к вечеру Иг подъехал по шоссе к маленькому бакалейному магазинчику. Он взял там сколько-то сыра, пепперони, горчицу, две буханки хлеба, две бутылки красного столового и штопор.

Хозяином магазина был интеллигентного вида пожилой мужчина в круглых очках и шерстяной кофте. Он обвис за витриной, положив подбородок на кулак и листая «Нью-Йорк ревю оф букс». Лавочник взглянул на Ига без малейшего интереса и начал вводить в кассовый аппарат покупки.

Попутно с нажиманием клавиш он сообщил Игу, что у его жены, с которой они живут уже сорок лет, болезнь Альцгеймера, и он подумывает заманить ее на лесенку, ведущую в подвал, и столкнуть вниз. Без всяких сомнений, сломанная шея будет списана на несчастный случай. Венди любила его своим телом, еженедельно писала ему, пока он служил в армии, и родила ему двух очаровательных дочек, но он устал все время ее мыть и слушать ее бред и хотел спокойно жить со своей старой подружкой Салли в Бока-Ратон. По смерти жены он получит страховку в почти три четверти миллиона долларов, что обеспечит и гольф, и теннис, и хорошие обеды с Салли на всю оставшуюся жизнь. Он хотел знать мнение Ига на этот счет. Иг сказал, что, по его мнению, он будет гореть в аду. Лавочник пожал плечами и сказал, что, конечно, это и так понятно.