Легкая рука - Роман Подольный

— Коли, коли, тут спорить не буду. — Детина излучал радость всеми порами лица, теперь уже красного, хоть к заветной “московской” его и не допустили.

Севастьянов попрощался с водителями — молодой отец при этом ухитрился поцеловать его в щеку — и устало пошел к своему посту.

И тут откуда-то из-за деревьев появился невысокий мужчина в черном свитере, из которого был выпущен ворот мятой коричневой рубахи, в мятых синих брюках, с большим коричневым саквояжем в левой руке. Опытный взгляд Севастьянова автоматически зафиксировал все эти признаки “несамостоятельности” и “безответственности” парня, как сказала бы его, Севастьянова, весьма самостоятельная и ответственная — за Севастьянова — женщина.

А вот лицо парня описать было трудно, только запомнить легко. Пришлось бы, наверное, просто сказать подвижное. Глаза, нос, скулы, брови — все играло, дышало, жило. Подпрыгивали одна за другой и снова опускались брови, похожие то на жирные прямые тире, то на извилистые запятые. Он морщил лоб и нос, чуть отдувались и снова подтягивались щеки, нижняя губа оттопыривалась…

Поглядев на это лицо, Севастьянов понял, что в измятости одежды виноват не ее хозяин, и не его жена, хотя таковая, ежели она есть, мученица на этом человеке что угодно изомнется в две минуты. Но таких людей — это Севастьянов тоже почувствовал — не по одежке встречают.

— Товарищ милиционер! — Мужчина чуть-чуть заикался, чуть-чуть, самую малость, может быть, только от напряжения.

— Слушаю вас. — Севастьянов откозырял.

— Разрешите узнать, сколько, по-вашему, времени прошло между выездом самосвала на дорогу и… тем, как автомобили разминулись.

— Сам не пойму. — Взгляд любопытного человека был так простодушен, а голос так вежлив, что Севастьянова потянуло на откровенность. — Мне показалось, секунд семь — восемь. Бежал я вон от того столба, тут метров пятьдесят пять — так оно как будто и получается. Но выходит, что машины-то за эти секунды проехали — обе вместе, в сумме — метра три. И то “Жигули” из трех метров до места, где у машин передние бамперы вровень пришлись, по крайней мере два с половиной проехали. А самосвал словно бы и вовсе на месте стоял.

— Да, любопытно. — Мужчина поставил саквояж на землю, вынул блокнот и углубился, по-видимому, в расчеты.

Говорят, есть люди, которые улыбаются одними глазами. Он улыбнулся всем лицом — от подбородка до корней волос. Но в улыбке этой было что-то грустное.

— Спасибо. Сто восемьдесят тысяч четыреста двенадцать секунд я потерял. Не так уж много, правда! Обидно только, что рассчитал плохо. Можно было втрое меньше отдать. До свидания.

Он поднял саквояж и пошел к подрулившему к обочине маленькому служебному автобусу.

Севастьянов молча смотрел ему вслед. Последних слов собеседника он не понял. Но он сегодня очень многого не понял. Да и вообще на милицейской работе приходится много видеть такого, что понять невозможно.

2

— Аля, в “Одессе” идет “Благослови зверей и детей”. Не ближний край, но нам просто необходимо прогуляться, а фильм прекрасный. Что же, проигрывая в расстоянии до кинотеатра, выигрываем в силе кинофильма. Закон рычага, он же проявление закона сохранения энергии. Сегодня я острю, как Аркадий Райкин. Ах, Аленька, Аленька, я, собственно говоря, сделал только то, что давно надо было сделать. И раньше одни теряли время, другие берегли, третьи просто-напросто растрачивали. Женщины вон вообще отвоевали себе право опаздывать всюду, кроме как на работу. Человек ведь только делает вид, что боится времени, на самом деле он с ним запанибрата. Изображает бога времени с косой, страшным стариком, а помните, что с этим Хроносом древние греки сделали? Собственный сын Зевс сверг его с мирового престола и в Тартар отправил.

Храброе существо — человек! Пусть руками бога, а сверг иго времени. И — обратите внимание — руками бога, ведавшего громом и молнией. Это, если хотите знать, прямое указание предков, что справиться со временем должна современная электроника. На этом я стою, как Мартин Лютер… который, правда, стоял на чем-то другом.

— Вы шутите, Михаил. А если серьезно — как вы пришли к этой своей идее?

— Да от того самого рычага и пришел. От закона сохранения. Хочешь выиграть в одном — обязательно надо в другом проиграть. Даром в этом мире ничего и никому, Аленька моя, не достается. Я говорю, как Эмерсон, — был такой американский философ: если дупла твоя жаждет чего-нибудь, о человек, возьми это и заплати положенную цену. Так вот всегда: хочешь взять — плати.

— У людей бывает и иначе! — с вызовом сказала она.

— Так я же про природу, Аленька, про природу говорю, как Мичурин. Милостей от нее не дождешься. Хочешь получить дополнительно время в одном месте, отдай в другом. Вот вчера, знаете, две машины чуть не столкнулись. А я как раз ехал в автобусе на опытный полигон и только-только вышел ноги поразмять. А с аппаратом я расстаюсь, лишь когда он в институтском сейфе. Ну, успел включить свое полюшко так, чтобы один из автомобилей в него попал. То есть рисковал, конечно; легла бы граница поля на водителя, его бы холодненьким из машины вынули, но не включил бы поле — так тоже он в живых не остался бы.

— Значит, спасли человека? — Она остановилась.

— Ну да. Не удержался. Хвастаюсь, как Мюнхгаузен. Только это правда.

— А сколько времени потеряли?

— Всего пятьдесят часов! А можно было обойтись и четырнадцатью. Понимаете, время ускоряется в небольшом объеме пространства вокруг меня, а в секторе, охваченном полем, замедляется. Произведения объема каждого пространства на временной коэффициент должны быть равны… Фу! Я заговорил, как учебник физики.

— Будущий учебник физики. Ну, и что же дает ваш рычаг времени?

— Все что угодно. Вот в больнице надо на сложную операцию часа два, а в больном жизни на две минуты. Помещаем его в N-поле и растягиваем время.

— Но у кого-то оно пойдет быстрее?

— Да. Почему-то в том объеме времени, который мы ускоряем, обязательно должен находиться человек. Из расчетов это как будто не следовало… Но я предчувствовал. Время идет для всего и всех — для камня, микроба, березы, мыши, — но только человек понимает, что оно идет. Я уже на гориллах пробовал — не выходит. Не везет, как Галилею… Тому тоже не хотелось каяться, да пришлось.

3

Новый полигон времени расположился в уютной горной долине. Только вот высоковато немного и дышать с непривычки поначалу трудновато. Не хватает воздуха — как марафонцу в конце пути.