Секс с чужаками - Эллен Датлоу

Помни об этом, приказала я себе. А потом забыла и начала гадать, как же его зовут.

— Бизон?

— Муж.

II. Стремление

— Иногда я думаю, что мы их выдумали, — сказала я Руфинелле. — Мифические существа, созданные для мифического «Давным-давно».

Мы только что посмотрели старое кино об отношениях между мужчинами и женщинами — мужья, женщины-одиночки и жены — ужасная история, которая расшевелила чувства, забытые более чем на тридцать лет. По крайней мере мною. Я не знаю, что чувствует Руфинелла: ей, кажется, кино понравилось. Хотя, учитывая, сколько раз она наклонялась ко мне и спрашивала громким шепотом, кто здесь мужчина, а кто женщина, я не знаю, что же ей понравилось и много ли она поняла. Руфинелла смотрит на меня с недоверием.

— Что такое? Ты примкнула к ревизионистам? Собираешься признаться, что все это время ты участвуешь в заговоре? Ты, значит, врала своим студентам все эти годы, утверждая, что миф — это история?

— Никаких заговоров, — возражаю я. — Я всегда говорила им правду в моем понимании, но иногда я сомневаюсь — а что я, собственно, понимаю? Сколь многое из того, что я помню, было на самом деле? Существует ли он в действительности, этот другой… пол? Похожий на нас, однако совсем другой? Посмотреть повнимательнее, так все детали настолько невероятные!

— Но ведь ты говорила, что у тебя был один.

— Про них так не говорят, «у тебя был», как про вещи…

— В кино люди говорили именно так. И от тебя я тоже слышала — ты всегда говорила, что у тебя был муж. Что ты теперь утверждаешь — что у тебя муж не было?

— Мужа, — машинально поправляю я, как положено преподавателю. — О да, у меня был муж… и отец, и брат, и любовники, и мужчины-коллеги… По крайней мере, мне так кажется. Когда я их вспоминаю, мне не кажется, что они так уж сильно отличались от женщин, которых я знала тогда же. Они не были странными, вымирающими созданиями… они были просто людьми, которых я знала. Другими людьми, понимаешь? Мне было двадцать восемь лет, когда мужчины ушли. Я прожила без мужчин дольше, чем жила с ними. То, что я помню, почти похоже на сон.

— Если это был сон, значит, его видели и все остальные, — замечает Руфинелла. — И потом, существуют доказтельства: ведь они — или, по крайней мере, их тени — есть в кино, видеофильмах, в газетах, в книгах… Они были на самом деле; если судить по оставленным ими свидетельствам, так они были даже всамделишней, чем женщины.

— Тогда, может быть, они однажды проснулись в реальности и обнаружили, что все женщины исчезли.

— Ну, меня-то никто не видел во сне, — отвечает дочь моей лучшей подруги очень твердо. Когда мужчины исчезли, Руфинелле было два месяца. Поэтому не в пример ее собственной дочери у нее был отец, но помнить его или любого другого мужчину она никак не может. Хотя она пыталась вызвать эти воспоминания под гипнозом. По ее словам ей удалось проникнуть дальше своего рождения, к внутриутробному существованию. Она утверждает, что помнит тело своей матери. Но отца она вспомнить не может. Она так же не в состоянии вспомнить находившихся рядом мужчин, как и представить себе, каким образом существа, называвшиеся мужчинами, настолько решительно отличались от существ, именуемых женщинами, как о том твердят нам вся история и искусство.

Искусство — это метафора, а история есть искусство. Было языком, рассказывающие истории. Пытаясь истолковать реальность, мы ее в то же время преобразуем. Мы не умеем путешествовать во времени и познавать через это прошлое, мы можем лишь бесконечно пытаться пересоздать его. Как преподаватель (я уже почти на пенсии), я пытаюсь научить моих студентов понимать то, чего они никогда не узнают сами. Воображаемая реконструкция мест, которые больше не существуют. Они не могут туда попасть, но ведь и я не могу. Мои собственные воспоминания — это истории, которые я себе рассказываю.

Может быть, женщины выдумали мужчин, изобрели их, как в прошлом цивилизации изобретали богов, чтобы удовлетворить какую-то потребность. Группа историков-ревизионистов — они себя называют психоисториками — хотела бы заставить нас всех поверить, что не было никогда никакого «второго пола», никакой «другой» разновидности человеческих существ кроме нас самих. По их мнению, мужчины были культурным мифом. В конце концов, если они действительно отличались от нас, и непременно так же, как отличаются самцы животных, тогда почему мы, женщины, сохраняем способность к продолжению рода, способность зачинать и вынашивать детей без каких-либо приборов и ухищрений, описанных в иллюстрированных учебниках по человеческой сексуальности и в определенного рода фильмах?

Я слышала много умных и убедительных аргументов в пользу ревизионистской точки зрения на человеческую историю и временами мне кажется, что лишь наивное упрямство заставляет меня цепляться за то, что я якобы «помню». Однако аргументы в их пользу, которые сами они считают решающими, меня не убеждают.

Как все нормальные и разумные люди, они до сих пор, тридцать четыре года спустя, не могут примириться и едва могут поверить в странное исчезновение мужчин. За одну ночь; все сразу; в мгновение ока. Попросту их не стало. В действительности такого не бывает; так бывает лишь в снах. Есть поэтому некий утешительный смысл в том, чтобы заключить, что целый класс или род «мужчин» был сном. Ничто не исчезает, кроме иллюзий. Не было по всему миру никакого внезапного исчезновения, но лишь равно внезапное изменение восприятия. Мужчины перестали существовать, потому что мы перестали нуждаться делать вид, будто они существуют.

То, что существует, не прекращает внезапно своего бытия. Оно может изменяться, иногда неузнаваемо, но что-то не превращается в ничто иначе, как через цепочку трансформаций.

Это верно не только для предметов, но также и для потребностей. Что случилось с потребностью, заставившей женщин выдумать историю мужчин в таких убедительных деталях и цепляться за нее столько тысячелетий? Почему легче должно быть стереть такую потребность, нежели половину человеческой расы? Как могла она исчезнуть в мгновение ока, между вдохом и выдохом? Я говорю нечто в этом роде Руфинелле. Вид у нее усталый и грустный.

— О да, — говорит она. — Ты права. — Потребность никуда не исчезла и мы ее по-прежнему не понимаем. Вот почему я думаю, что мужчины вернутся. — Так же, как ушли? — я очень любила своего мужа и скорбела о нем, а также о других родственниках и друзьях мужского пола, когда они исчезли; я скорбела годами и желала их возвращения. Однако теперь мысль о том, что они все могут вернуться, оказаться вдруг завтра утром на прежнем месте, кажется почему-то ужасной.