Твоя К. - Тереза Ревэй

— А теперь, господа, — сказала Сара, закрывая папку, лежавшую перед ней, — переходим к последнему вопросу собрания. Я вижу, что господин Кернер хочет высказаться.

Она старалась выглядеть доброжелательно, хотя на самом деле боялась вмешательства этого непорядочного человека, чей гнусавый голос действовал ей на нервы.

— Проходя по отделам, я не заметил, что товары, произведенные в Германии, как-то выделены в особую категорию, — заявил Кернер. — Я имею в виду синтетический шелк, благодаря которому мы можем сократить импорт иностранного шелка. А ведь синтетика — это замечательный результат труда наших ученых. Надо исправить этот недостаток, мадам. Я уже высказывал свои замечания совету директоров. Вместо того чтобы сделать все для поддержки своего производителя, вы отдаете предпочтение товарам, которые поступают из Франции.

— Прошу прощения, но вы ошибаетесь. Мы уже используем шелк и кружева, которые производятся исключительно в Германии, — поправила его Сара, борясь с чувством тошноты. — Кроме того, я заказала множество аксессуаров, сделанных руками наших мастеров. Вы, наверное, заметили перья, сатиновые ленты, искусственные цветы, которые мы предлагаем в этом сезоне вместо брошек.

Она очень разозлилась. В других обстоятельствах Кернер никогда бы не осмелился разговаривать с ней подобным тоном. Ей сообщили по секрету, что он участвует в работе Ассоциации немецко-арийских фабрикантов легкой промышленности — организации, которая своей главной целью считала «уничтожение гегемонии еврейских паразитов», заразивших легкую и текстильную промышленность Германии. Более двух сотен немецких предприятий стали членами ассоциации, но откровенную антисемитскую программу поддерживали не все. Хорошие отношения, которые установило предприятие Линднеров со своими партнерами, приносили свои плоды, к большому разочарованию Кернера.

— Я бы хотела сделать еще больше, — продолжила Сара с невеселой улыбкой. — Но увы, как вы знаете, евреи не имеют права продавать аксессуары, которые славят Гитлера. Все эти флаги, вымпелы, значки, книги, фотографии, которые есть теперь везде… Очень жаль, что наши клиенты лишены возможности покупать все это у нас. Точно так же, как и униформу. Все это нам запрещено. Может быть, замолвите за нас словечко доктору Геббельсу, господин Кернер? Что скажете?

Подняв лицо, Кернер бросил на нее негодующий взгляд. Ирония Сары не укрылась от его внимания.

— Совершенно недопустимо, чтобы евреи еще больше обогащались, продавая предметы, прославляющие нашего фюрера.

Сара понемногу теряла терпение. Ненависть и презрение этого человека становились невыносимыми.

— Однако фрау Геббельс, кажется, как и другие супруги важных людей, продолжает одеваться у евреев. Мы имеем честь считать их нашими клиентками. Эти женщины не считают, что к ним плохо относятся.

Кернер побагровел. Другие члены собрания, похоже, разрывались между страхом и удовлетворением. То один, то другой начинал кашлять или опускал глаза, но все молчали, никто не осмеливался заступиться за Сару, несмотря на то что многие из них — и она это знала — не имели экстремистских взглядов. «Трусы», — думала она, сжимая под столом кулаки.

— Это позор! — вскричал Кернер. — Необходимо запретить недостойное поведение, к которому нас толкает французская мода, которую вы бездумно и недостойным образом копируете! Хватить унижать немецких женщин. Необходимо закрыть отделение косметики. Все эти лаки для ногтей и помада созданы для проституток, — закончил он с презрительной улыбкой на лице, уставившись на красные ногти Сары.

— Насколько помнится, одна из близких подруг фюрера использует только американские товары от Элизабет Арденн, — сказала она, не осмелившись, однако, вслух произнести имя Евы Браун, которая была тайной любовницей фюрера, заявляя, что вышла замуж за Германию.

Кернер застыл, выпучив глаза и раскрыв рот. Он не знал, какие еще аргументы привести в свою пользу, так как, с одной стороны, идеология призывала женщин быть естественными, чистыми, спортивными, хранительницами домашнего очага, которые должны помогать развиваться обществу. С другой стороны, никому не удавалось контролировать женские желания следовать модным течениям, особенно со стороны Франции. Модные журналы продолжали рекламировать образ утонченной женщины независимо от национальности, к большому удовольствию Макса, который не испытывал дефицита заказов. Каждый знал, что Магда Геббельс защищала права женщин, чем сильно разочаровывала мужа, который старался лишить ее права голоса. Немки — от самых простых до супруг высокопоставленных чиновников — не собирались отказываться от элегантности ради чьих-то политических принципов.

— Напоминаю вам, что фюрер никогда не высказывался относительно моды и женщин, — сухо заключила Сара. — Поэтому мы будем следовать тем путем, которым всегда шло предприятие Линднеров, нравится вам это или нет, господин Кернер.

Сара стиснула губы, почувствовав очередной приступ тошноты. Кернер смотрел на нее с такой ненавистью, что она ужаснулась. Может быть, она зашла слишком далеко? Но как устоять против его настойчивых провокаций?

— На сегодня, полагаю, все, господа, — сказала она, поднявшись. — Приятного вам дня. Извините, но я очень спешу. За обедом у меня важная встреча.

С папкой под мышкой Сара вышла из помещения, довольная, что никто не стал ее задерживать. Она больше не смогла бы произнести ни одной внятной фразы.

— Об этом не может быть и речи, — заявила Мариетта Айзеншахт. — Я категорически против.

Она отвернулась в сторону и посмотрела в окошко «мерседеса». В этот прекрасный весенний вечер в Берлине царило веселье. Дома украсили флагами и цветами. Вдоль улиц праздничным строем выстраивались солдаты. По случаю свадьбы премьер-министра Пруссии Германа Геринга с комедийной актрисой Эмми Зоннерман день был объявлен нерабочим. Накануне во время гала-концерта в оперном театре тысячи приглашенных участвовали в постановке Рихарда Штрауса и угощались шампанским. После праздничной церемонии в соборе более трехсот приглашенных должны были собраться в отеле «Кайзерхов».

— Я забочусь о том, чтобы ты заняла положение, достойное твоего статуса, — настаивал супруг. — Это важно и для моего будущего, и для будущего нашего ребенка.

— Для будущего Акселя не нужна мать, которая носит мундир, — возразила Мариетта. — Я не собираюсь тратить время на собраниях в карикатурных женских ассоциациях. Если ты хочешь, я могу участвовать в деятельности Красного Креста. Тогда ты сможешь сказать своим друзьям, что твоя жена тоже интересуется общественной жизнью страны, потому что ты этого захотел. Это единственное, на что я согласна.

Вместо того чтобы рассердиться от отказа сотрудничать, Курт Айзеншахт улыбнулся. Решительно, после десяти лет супружества Мариетта не переставала восхищать его. Когда-то его привлекали в ней титул и оригинальность. В его глазах Мариетта фон Пассау была не более чем инструментом, с помощью которого он мог бы выше подняться по общественной лестнице. Он считал ее глупой и неловкой, не догадываясь, что под хрупкостью этой женщины скрывается волевой характер. Но на протяжении многих лет, когда он понял сущность своей супруги, его это очаровало. Именно поэтому он не устал от супружества и никогда не изменял жене. По роду своей деятельности он часто уезжал из дома, но всегда был счастлив вернуться назад.

— Красный Крест? А почему бы и нет? Тебе это вполне подходит.

— Видишь, Курт, каким приятным ты можешь быть, когда прислушиваешься к голосу разума, — сказала Мариетта с улыбкой.

До них доносились радостные крики толпы. Несмотря на свои сто килограммов веса и пристрастие к экстравагантным мундирам, в которых он выглядел словно комедиант, Геринг был кумиром немцев благодаря своим летным подвигам во время войны и безграничной любви к своей бывшей супруге Карин, шведской графине, скончавшейся после продолжительной болезни. Его новая супруга тоже насчитывала немало поклонников.

— Я хочу еще одного ребенка, — внезапно сказал Курт. — Мы не молодеем. Аксель растет… Почему ты так сердито смотришь?

— Природа не всегда делает правильные вещи, — ответила она скованно, как всегда, когда ей приходилось врать мужу. — Ты знаешь, что моя беременность проходила с осложнениями. Врач думает, что вторая может быть опасна для моего здоровья. Ты в самом деле хочешь, чтобы я рисковала?

— Нет, конечно же нет, — прошептал он, целуя ей руку. — Просто я очень хотел иметь от тебя еще детей.

Мариетта отвернулась. Это была опасная тема для разговора. Курт мечтал о нескольких сыновьях, но она не имела ни малейшего желания переживать еще одни роды, которые считала унизительными и болезненными. Ее здоровье было превосходным и, по уверениям врача, она могла иметь столько детей, сколько пожелает. Она лгала Курту вот уже семь лет и собиралась продолжать в том же духе. В течение нескольких часов она делала вид, что Курт обидел ее своими речами, и ему пришлось извиниться.