Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы - Лео Перуц

— Об этом он прочитал в книжке, которую позабыл здесь один кармелитский патер вместе с похвалою святому Людовику, написанной французскими стихами. Но это верно, господин Тюрлюпэн ведет себя очень странно. Вчера ему показалась Бог весть каким чудом карета господина Воклэна, который дважды в год приезжает в город из имения, чтобы найти покупателей для своего сидра и навестить дочку свою, ту, что замужем за господином Лескалопье.

— Госпожу Лескалопье я знаю, — сказал господин Кокро. — Она жила раньше в деревне и, говорят, вела себя очень шумно и строптиво в брачную ночь.

— А теперь она обманывает мужа, — продолжала вдова, — поделом ему. Он дурак. Но и она не умнее.

И она опять призадумалась. Теперь она была убеждена, что Тюрлюпэн попался в сети к госпоже Лескалопье. Господин Кокро был тоже в этом уверен.

— Я также однажды изведал женскую неблагодарность, — сказал он. — Да, сударыня, я любил, и был бы недостоин чести, которую вы оказываете мне своею дружбою, если бы утаил это от вас. Да, нашлась особа, не умевшая оценить честного и дельного человека, имеющего обеспеченное состояние.

Некоторое время оба молчали. Потом господин Кокро опять принялся знакомить вдову со своими обстоятельствами, своим характером и своими склонностями.

— Обеспеченным состоянием я, слава Богу, располагаю. Вести бакалейную торговлю, госпожа Сабо, это не так-то просто. Но что бы там ни говорили, это дело доходное. Перец, шафран, масло, уксус всякому требуются. Главное не давать себя обманывать при закупках. Сбыт затруднений не представляет.

Он обвил руками талию вдовы и привлек ее к себе.

— Нелегко найти жену, — сказал он, — которая была бы хороша собою, и приветлива, и не очень стара, и притом знала бы толк в хозяйстве. Такие качества сочетаются не у всякой женщины. И ей надо было бы также уметь меня развлекать, потому что, как вы знаете, я склонен к меланхолии.

Глава X

Тюрлюпэн шел между тем под проливным дождем, по лужайкам и холмам, тянувшимся вдоль берега реки по ту сторону валов. Стояла темная ночь, но Тюрлюпэн знал дорогу. От слуги жившего по соседству нотариуса он узнал, что дом герцога де Лавана стоит в предместье Сюрэн, за обеими мельницами и неподалеку от деревянного моста, ведущего на остров св. Винцента.

Сырой, холодный ветер дул Тюрлюпэну в лицо, но он обеими руками придерживал свой плащ и шел все дальше, во власти одной только мысли: еще в эту ночь он должен увидеть свою мать. Он не хотел дольше ждать и повторял себе все время: «Она получила мой портрет, ладно, пусть даст мне свой взамен». И эти слова укрепляли его волю и внушали ему то мужество, которого требовала его затея.

Месяц показался из-за туч и осветил мельницы, словно всплывшие перед Тюрлюпэном над бурливой водой. Потом дорога пошла в сторону от берега реки, и Тюрлюпэн увидел темные очертания домов Сюрэна, разбросанных по равнине, и посреди них возвышающийся над всем предместьем родовой замок герцога де Лавана.

Широкая, травою поросшая площадь. Посередине-колодезь. Величественное здание вклинено между двумя выступающими угловыми башнями. Каменная балюстрада; длинный ряд ярко освещенных окон. И над порталом герб рода Ла-Тремуй: два волчка и поперечный брус и под ними кулак в железной перчатке.

Некоторое время Тюрлюпэн стоял, прислонившись к стенке колодца. Он приветствовал каменный герб над воротами, он знал, что видит его не в первый раз. И чем дольше он стоял, тем яснее становилось ему, что вида этого здания он никогда не забывал, что призрачно и смутно хранил его в своей памяти на протяжении долгих лет. И на мгновение мелькнуло перед ним поблекшее воспоминание далекого детства: он сидит рядом с мужчиною, глядящим строго и гордо, со своим отцом, в обитой красным бархатом карете и едет в церковь по заснеженной площади.

Где-то на колокольне пробило одиннадцать часов. Ему почудилось, будто как раз в этот миг должно открыться одно из освещенных окон, и узкая белая рука должна сделать знак ему, чтобы он вошел. Он выпрямился. Время звало его. Медленно прошел он через площадь, медленно поднялся на каменное крыльцо. Затем дважды постучал в ворота отцовского дома.

Послышались голоса. Задребезжали ключи, с визгом повернулась дверь на петлях. Свет фонаря озарил лицо Тюрлюпэна, два лакея преградили ему дорогу.

— Ваше имя, сударь?

— Я назову его герцогине, — сказал Тюрлюпэн. Луч скользнул сверху вниз, от его белой пряди до заплатанных башмаков.

— Чем желаете вы служить ее светлости? — спросил человек с фонарем.

— Это ее светлость услышит от меня, — сказал гордо Тюрлюпэн, не сомневаясь, что слова эти окажут должное действие.

— Какая наглость! — послышался звонкий юношеский голос изнутри дома. Это не один ли из тех, кого мы ждем! Наверное, это кто-то из его клевретов! В палки его! Гоните его вон, и пусть он передаст пославшему его…

Тюрлюпэна ударили палкой по плечу, по руке, от толчка в грудь он попятился назад. Двери с треском захлопнулись. В отчаянии, вне себя от стыда и негодования, стоял Тюрлюпэн во мраке.

— Меня не пустили к ней! — шептал он придушенным голосом. — Эти подлецы слуги отколотили меня. Где мой плащ? О проклятые черти лакеи! Палочные удары! Но это им даром не пройдет.

Слезы выступили у него на глаза. Горько и громко расхохотался он, подумав о том, как нелепа судьба: там, наверху, идет праздник, а он, подлинный герцог де Лаван, стоит под дождем и смотрит на освещенные окна.

— Она не допускает меня к себе, — шептал он, ожесточившись. — Она боится еще раз увидеть меня. Я должен блюсти эту тайну. Должен оставаться Тюрлюпэном. Хорошо, но ведь у нее мой портрет, и я хочу иметь ее портрет. На это я имею право, а большего я не требую.

Он призадумался. Днем было, очевидно, нетрудно проникнуть в этот дом. Куча челяди, должно быть, все время входит и выходит в двери. Стало быть, завтра, а до тех пор надо ждать. Но где? Тюрлюпэн продрог. Обратно в цирюльню ему не хотелось идти. К реке и под мост — но там, вероятно, водятся крысы. И поблизости ни одного сарая или шалаша.

Но справа, у садовой ограды, на расстоянии не больше двадцати шагов, он увидел ступени, которые вели к иконе, а над иконою сделан был навес. Туда направился Тюрлюпэн. Под навесом он мог укрыться от дождя и, может быть, даже растянуться.

Но на полпути он вдруг остановился. Гнев и ожесточение овладели им. Теперь он знал, как объяснить свою неудачу. На ступенях, скорчившись и закутавшись в плащ, сидел нищий.

Глава XI